Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
— Так.
— А если так, то сидите в Брянске, никуда не рыпайтесь, а возьмите ссуду и начинайте строить дом.
— Что? Дом? — встрепенулась Наталья Александровна.
Мордвинов весело засмеялся. Ему хотелось как можно скорее увести разговор от неприятной темы. Он искренне поверил в совершенную кем-то ошибку. Ну, не могли просто так взять и поселить людей в концлагере. Это выходило за рамки здравого смысла, и вызывало привычную злобу на очередную глупость, совершенную не по расчету или коварному замыслу, нет, исключительно по недомыслию. Ему в досаду было слушать упрек за чью-то ошибку. Куда приятней было развить внезапно возникшую мысль о строительстве собственного дома. Он снова сел, удобнее устроился в кресле, выложил крупные руки на стол.
— Я вам все объясню. На днях тресту выделили участок под индивидуальные застройки. Целая улица. Место-о, — Константин Леонидович покачал головой, — загляденье! Тут вам река, тут вам лес. Ягода малина, грибы и земляника. Берите ссуду и начинайте строиться. Многие так делают. И мы тоже хотим. Всем миром строиться будем, и друг другу помогать.
Улановы обещали подумать. Идея понравилась, и вскоре Сергей Николаевич написал заявление на ссуду в десять тысяч рублей с рассрочкой выплаты на десять лет.
В другой раз разговор зашел о происходящем в стране. Сергея Николаевича, еще в Париже согласившегося на духовное равенство между людьми, теперь в России, не просто удивляла, раздражала дикая, совершенно необъяснимая уравниловка. К равенству, о котором он так страстно мечтал, это не имело ни малейшего отношения.
— Не понимаю, не понимаю, — не уставал он твердить в спорах с Мордвиновым.
— Что ж тут непонятного? — с иронией смотрел на него Константин Леонидович.
— Вы, — Сергей Николаевич делал почтительный жест ладонью, — руководитель огромной строительной организации. Вы не станете этого отрицать.
Мордвинов прятал усмешку и кивал головой соглашаясь. А Сергей Николаевич развивал свою мысль в том направлении, что вот сидит перед ним начальник, непосредственный его начальник, а жена этого начальника уже несколько раз одалживала, у него, простого маляра, простого рабочего, десятку-другую, чтобы дожить до зарплаты.
Мордвинов кивал головой, смотрел теперь на Сергея Николаевича без всякой усмешки, а Ольга Кирилловна, напротив, заливалась веселым смехом и приговаривала:
— Да разве же это плохо, Сергей Николаевич, что у вас как раз и оказалась та лишняя десятка, чтобы нам дожить до зарплаты.
Мордвинов легким движением руки останавливал жену.
— Ваше недоумение Сергей Николаевич легко объяснимо. Или вам жалко десятки?
Сергей Николаевич фыркал от негодования. А Мордвинов, страшно довольный, что ему удалось вывести из себя собеседника, опускал глаза, прятал хитринку.
— Это все оттого ваше недоумение, Сергей Николаевич, что вы не понимаете одного из основных принципов социализма.
Сергей Николаевич с готовностью соглашался выслушать объяснения.
— Грубо говоря, дело, Сергей Николаевич, в том, что государство при социализме отнимает у трудящихся все. Не удивляйтесь. Все, что рабочие, крестьяне, служащие, ученые, кто там еще? Артисты, ну, и так далее, своим трудом и горбом заработали. У всех отнимает. И у вас, и у меня. Часть этих доходов остается в бюджете, причем большая часть. Все остальное раздается поровну на прожиточный минимум. Минимум!
— Но ведь это не справедливо! Начальник Брянстройтреста и простой маляр получают одинаковую зарплату. При этом у начальника двое детей…
— И заметьте еще, жена не работает. Но я продолжу. Есть такая теория, очень интересная, теория разумного эгоизма. В примитивном изложении это выглядит так: «Береги себя, и людям больше достанется!» Так вот, наше государство и есть такой разумный эгоист. Мы с вами не при коммунизме пока живем, заметьте. Чтобы осуществить принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям», нужно, ого, сколько работать и работать. Что, разве не разумно было построить в тридцатых годах Днепрогэс? Разве не разумно было, с государственной точки зрения, не обывательской, возродить страну, создав практически заново тяжелую индустрию, создать армию… Наконец, победить в войне. Это мы ее выиграли, какие бы там сказки не рассказывали американцы и англичане! Или вам, Сергей Николаевич нужны еще какие-то доказательства?
Сергей Николаевич покачал головой, нет, не нужны доказательства. Но Константин Леонидович не унимался.
— Спустимся ниже с высоких заоблачных высей. Ваша дочь находится в прекрасном санатории, и вы за этот санаторий не платите ни копейки. Раз. Через определенное время вы уйдете в оплачиваемый отпуск. Два. Если, не дай Бог, вы заболеете, вас будут бесплатно лечить. Три. Если вы пожелаете съездить на курорт, вам дадут путевку со скидкой в семьдесят процентов. Четыре. И обучаться в школе ваш ребенок тоже будет бесплатно. Достаточно или еще продолжить?
— Продолжить, — поднял палец Сергей Николаевич.
— Я слушаю вас, — откинулся в кресле и сложил руки на груди Мордвинов.
— Скажите, вы уверены в том, что вот это распределение поровну производится справедливо. Ну, как вам сказать? В полном соответствии с законом.
— А-а, вы о жуликах. Так ведь где их нет? Я вам больше скажу, только это строго между нами, они и среди членов партии встречаются. Вы думаете, среди нас нет карьеристов? Есть. И мы с ними боремся. Тем и сильна Партия, что она открыта для критики и самокритики. А главное, надо уметь смотреть в будущее. Сегодня плохо, завтра станет легче, послезавтра еще легче. Об этом и надо думать. Так-то вот.
Ольга Кирилловна будто и не слушала мужа, сидела в задумчивости, смотрела в одну точку и легонько покачивала головой.
— Что, жинка, головой мотаешь? — легонько толкнул ее локтем Мордвинов.
— Да я вот смотрю, — вздохнула жена начальника Брянстройтреста, — что нам опять не хватит десятки дожить до твоей зарплаты.
В другой раз Мордвинов принимался убеждать Улановых постараться, как можно скорей, привыкнуть к новой жизни и забыть старое. Тут уж Наталья Александровна с ним не соглашалась.
— Вы что же, Константин Леонидович, хотите, чтобы у меня отшибло память? Как я могу все забыть, если в эмиграции прошла моя молодость! На парижском кладбище осталась моя мать. Слава Богу, живы родные…
— Вы переписываетесь с ними? — перебивал Мордвинов.
И получив ответ, что писем из Парижа еще не было, переводил разговор. Наедине с Сергеем Николаевичем советовал:
— Вы бы поостереглись писать за границу. Время сейчас… — несколько секунд искал подходящее слово, — мутное.
Сергею Николаевичу почудилось, будто Мордвинов от него что-то скрывает, знает такое, чего не положено знать ему, беспартийному маляру Уланову. Но скрывает он не из злого умысла, а по другой причине. Это скрываемое ему самому не нравится, разобраться во всем сам не может, и хочется ему, чтобы этого утаиваемого, не высказанного до конца, не было, не существовало в природе. Но оно есть, никуда от него не деться, и оттого Константину Леонидовичу не всегда уютно при так яростно защищаемом им социализме.
Но мечтать о будущей прекрасной жизни Мордвинов не переставал. Ах, как убежденно учил он за деревьями видеть лес. Ах, как призывал он согласиться, что идея-то, идея коммунистическая по сути своей великолепна. И разве не стоит жизнь положить ради воплощения этой идеи! Он говорил, и лицо его становилось вдохновенным. Глаза сверкали, губы морщились улыбкой.
— Костя, Костя, — любовно смотрела на мужа Ольга Кирилловна, — как было бы хорошо, если бы все так рассуждали.
— А что, — немедленно отзывался Мордвинов, — чем больше будет людей с подобными рассуждениями, тем лучше. И, поверьте мне, не я один такой, — он иронически косился на жену, — очень даже многие думают так же или примерно так же. Главное, — он сжимал энергичный кулак, — главное, эти люди и могут многое. Я убежден, если на всех руководящих постах будут находиться глубоко порядочные, честные коммунисты, если руководство массами будет осуществляться именно так, как того требует от нас партия, то мы намного быстрее достигнем намеченной цели. Я имею в виду построение коммунизма. И если мне или кому-то еще удается внести хоть малую, — он показывал кончик мизинца, — толику в общее дело, то могу вас заверить, еще пять, ну от силы десять лет, и задачу можно будет считать выполненной.
— Какую задачу? — спрашивал Сергей Николаевич.
— Как какую? Я же сказал — построение коммунизма, какую же еще? Другой задачи перед нами и не стоит. Или вы можете предложить что-нибудь другое?
Но предложить что-либо другое Константину Леонидовичу Сергей Николаевич не мог.
Не суждено было Улановым построить дом в городе Брянске на берегу реки Десны. Однажды, поздно вечером, накануне решающего дня, прибежала к ним Ольга Кирилловна.
