Станислав Десятсков - Персонных дел мастер
Немало пораженный Джованни повертел в руках бумагу с печатью Академии, поглядел на свет и, убедившись, что бумага настоящая, а печать подлинная, тоже грохнул вдруг кулаком о стол:
— Баста! Я свободен! Наконец-то свободен! — И, обратись к товарищам, пригласил всех на прощальный ужин.
Вечером мастерская Джованни гудела от радостных виватов.
— Теперь моя матушка отпустит меня в Россию, повесив сей диплом на самое почетное место в своей опочивальне. Кстати, батюшка пишет, что царь Петр разбил шведов и на море! Потому нет нужды плыть в Архангельск, а можно сразу отправиться в Петербург, а оттуда в Москву. Так что, если хочешь, я буду твоим почтальоном.— Веселый, подвыпивший Джованни обнял Никиту, отошедшего от общего застолья, где художники сидели вперемежку с флорентийскими красавицами, к широкому окну. За окном густые темно-синие сумерки спускались на знойные крыши Флоренции, из узких улочек тянуло августовским жаром — каменные улицы отдавали свое дневное тепло. Как это было не похоже на зеленые, поросшие травой-муравой московские дворики! И Никите захотелось вдруг бросить все и отплыть на корабле вместе с Джованни туда, домой, на свое широкое замоскворецкое подворье, где растут березки-дуняши. Но порыв тот он в себе погасил и виду не подал, научился сдерживать себя, живя столько лет среди иноземцев.
— Смотри-ка, на тебя сама красавица Бьянка поглядывает...— Джованни тащил его уже к столу, к темноглазой красавице с черными волосами, рассыпавшимися по белоснежным плечам.
«Бьянка так Бьянка...» — подумал Никита, перехватив веселый взгляд красавицы.
А на другой день при дружеском расставании Никита передал Джованни заветное письмецо к брату, сам не ведая, дойдет ли оно до адресата.
При прощании итальянец замялся и спросил, может ли он захватить с собой копию рафаэлевской картины.
— Конечно! — Никита весело махнул рукой, — У меня еще много их будет!
На радостях Джованни тут же отсчитал ему двадцать дукатов. Деньги Никита взял: ведь ему предстояла долгая поездка в Рим.
Виктория при Гангуте
Весть о полном разгроме армии Армфельда под Лапполой вызвала в Швеции панику. Даже самым твердолобым каролинцам стало ясно, что русские стоят у шведских ворот. А в скором времени они постучались и в сами ворота. Снаряженный Голицыным и Брюсом отряд майора Аничкова перешел по крепкому льду залив Аланшгаф и совершил рейд на Аландские острова.
— Гляньте, какой трофей взял, господин майор! — браво доложил Кирилыч Аничкову. Весь трофей Кирилыча и его драгун составили два чудака, что взирали на небо через особую подзорную трубу. При расспросе оказалось, что это профессор из университета в Уисале и его ассистент, ведущие на Аландах астрономические наблюдения. Трофей, конечно, был не особо велик, но когда профессор разговорился, то вышло, что он знает о положении Швеции боле, нежели иной генерал или полковник, и его тотчас переправили в Петербург.
По словам профессора, Государственный совет и шведский Сенат были так напуганы приближением русских, что немедля предложили верховное правление младшей сестре короля Ульрике Элеоноре, поелику Карл XII «за слабостью головы правительствовать боле не может». Общее течение дел в Швеции, по словам профессора, идет к перемене правления, шведы измучены и бесконечной войной, и королевскими безумными авантюрами.
О том же сообщал в Петербург и русский посол в Копенгагене Василий Лукич Долгорукий.
И здесь Петр решил обратиться с универсалом к самому шведскому народу, через больную королевскую голову.
Объявив в сем универсале «всю правду и несклонность короля к миру», Петр призывал «всех жителей королевства Шведского понудить свое правительство к скорейшему честному миру».
Разными путями воззвание распространялось по Швеции. Однако по весне, когда вскрылись льды Ботнического залива, отделявшего Швецию от Финляндии, где стояло русское войско, сумасбродная идея продолжать войну до конца снова стала овладевать шведскими верхами. Ульрика Элеонора отказалась возглавить регентство, объявив Сенату, что в мир с царем «без королевской воли вступать не может». А из Турции дошли зловещие слова Карла XII: «...хотя бы вся Швеция пропала, а миру не бывать!»
Вся надежда у шведов ныне строилась на несломленном шведском флоте. В Карлскроне снова подняли боевые вымпелы тридцать линейных судов. Этого, по мнению шведских адмиралов, было достаточно, чтобы сдержать датчан и остановить русских. Флот был последней надеждой шведов.
Уже весной 1714 года Петру и его советникам стало ясно, что, пока сия великая надежда шведов не рухнет,— миру не быть!
И в Петербурге, и в Кроншлоте началась подготовка к решающему морскому походу.Еще зимой на верфях в Новгородском и Старорусском уездах было заложено пятьдесят новых скампавей.
20 мая, как только сошел лед у Березовых островов, флотилия Апраксина, составленная из лучших галер, шхерами двинулась к Гельсингфорсу. Десантную и гребную команду на судах составляли солдаты отборных полков: преображенцы, семеновцы, ингерманландцы и прибывшие с Украйны полки дивизии Вейде. В сикурс к ним в Гельсингфорсе на галеры были посажены победные полки Михайлы Голицына. Всего теперь генерал-адмирал имел девяносто девять галер и пятнадцать тысяч солдат.
Флотилия Апраксина на сей раз благополучно миновала позицию у Тверминне, и генерал-адмирал уже в глубине души надеялся, что без великой баталии дойдет до Або, когда в открытом море у мыса Гангут забелели паруса линейной шведской эскадры — то сам командующий шведским флотом адмирал Ватранг поджидал русских.
Шедшие по берегу драгуны Голицына первыми вступили на полуостров Ганге, который, почитай, на тридцать восемь верст вдавался в море и заканчивался острым мысом Ганге-Удд, по-русски — Гангут. Вылетевший из леса на взморье эскадрон Кирилыча едва не настиг шведских матросов, набиравших на берегу свежую воду. Побросав бочки с питьевой водой, шведы успели в последний миг вскочить в шлюпки и отвалить от берега. Прикрывая шлюпки, ударили пушки шведских шхерботов, которые стояли всего в двухстах метрах от берега. Кирилыч завернул эскадрон в лес. И здесь вышли вдруг на полянку два матроса с поднятыми кверху руками. Оказалось, что то перебежчики, датские торговые моряки, насильно забранные в шведский флот. Кирилыч поспешил доставить пленных в русский лагерь.Вечером Кирилыч со своим трофеем стоял уже навытяжку перед генерал-адмиралом.
— Опять этот старый драгун! — рассмеялся Федор Матвеевич и обратился к Голицыну: — Да что он у тебя, батюшка, вновь за всю армию воюет?!
— Сметлив и удачлив!— серьезно ответствовал Голицын.— Сей вахмистр и под Лапполой отличился, да и на Аландах профессора в полон взял. Почитаю, давно достоин быть офицером!
— Да выправлен вашему герою патент подпоручика,—продолжал улыбаться Федор Матвеевич. — Самим государем выправлен. Иль не дошла еще бумага из нашего штаба до вашего штаба? А коль не дошла, тем лучше. За Лапполу и плененного профессора представляю тебя к чину поручика, а за сих датчан государь, глядишь, ему и капитана даст! Негоже тебе, старый драгун, в легковесных подпоручиках обретаться!
— Так точно, негоже!— радостно рявкнул Кирилыч и покосился на подскакавшего Афоню. Тот слышал весь разговор и, казалось, потемнел от зависти.
Датчане дали важные сведения: у мыса Гангут на пушечной дистанции от берега стоит сам командующий шведским флотом адмирал Ватранг с шестнадцатью линейными кораблями, восемью галерами, двумя бомбардирскими судами и шхерботами. Вторым флагманом у него вице-адмирал Лиллье. Малым флотом командует шаутбенахт Эреншельд. А на Аландах, по слухам, стоят галеры контр-адмирала Таубе.
— Силен швед! — вздохнул Федор Матвеевич, обозрев с лесистого холма растянутую до горизонта линию шведской эскадры. Теплый июньский ветерок лениво колыхал вымпелы на громадах многопушечных шведских кораблей. Тысяча сорок орудий грозно глядели с их высоких бортов.
— Шведа здесь нам не обойти!— хмуро заявил капитан-командор Змаевич. После внезапной и огорчительной кончины графа Боциса многоопытный серб стал у гене-рал-адмирала главным морским советником.— Ныне Ватранг, заняв столь сильную позицию, от Гангута до острова Руссар-з, не только перекрыл нам путь на Або, но может снарядить отряды и против Гельсингфорса, и в Твер-минне, и в Ревель.
— Но в Ревеле под командой Петра Алексеевича стоит наша линейная эскадра в шестнадцать вымпелов,— возразил было Голицын, но Змаевич только усмехнулся неведению сухопутного генерала. Сказал горько:— В Ревеле у шаутбенахта Петра Михайлова не флот, а простое скопище судов с необученной командой. К тому же пять кораблей, закупленных в Голландии и Англии, потребно еще вооружить. Словом, без датской подмоги не сбить нам Ватранга. Швед занял крепчайшую позицию на Балтике и держит здесь, у Гангута, в своих руках все нити кампании!Федор Матвеевич согласно кивал головой, слушая своего советника. Он еще лучше Змаевича ведал, что русский линейный флот к генеральной баталии не готов.
