Еремей Парнов - Заговор против маршалов
«Никогда не сбыться их подлым мечтам!» «Красный пролетарий», Москва...
«Взбесившихся псов расстрелять». Сталинград: «Рабочие клеймят позором этих буржуазных псов. От чистого сердца приветствует зоркого стража НКВД, по- большевистски разоблачившего взбесившихся псов фашизма»...
«Стереть с лица земли фашистских лазутчиков». Минск...
«Трижды презренные». Трехгорная мануфактура имени Дзержинского...
«Проклятье шпионам». Съезд архитекторов, Киев...
«Великий гнев и священная ненависть». Военно- морская академия имени Ворошилова, Ленинград...
«Требования народа единодушны — предателей расстрелять». Ярославский шинный завод...
«Все мы добровольцы НКВД». Рабочие прядильной фабрики имени Вагжанова, Калинин...
«Поднимем качество военной учебы». Военное училище имени Менжинского...
«Никому не позволим посягнуть на нашу землю». Горький (части гарнизона)...
«Гневом полны речи». Одесса...
«Требование сотен тысяч людей». Ростов-на-Дону...
«Они заплатят своей кровью». Иваново...
«Не пощадим своей жизни за дело Ленина — Сталина». Воронеж...
«Карать, как самое тяжелое злодеяние». Центральный аэродром имени Фрунзе...
«Мы шлем пламенный привет верному сыну партии и народа — тов. Ежову, под чьим руководством славный НКВД вырвал с корнем шпионскую банду»... Завод № 84.
«Мы готовы дать уничтожающий отпор врагу». Бойцы и командиры части тов. Калмыкова...
«Никому не удастся подорвать нашу мощь». Орденоносцы колхоза имени Петровского, Винница...
«Бойцы и машины в боевой готовности». Пятигорск...
«Будем свято хранить государственную и военную тайну». Белорусский военный округ...
«Расстрелять всю шпионскую шайку». Завод-Гигант «Красное Сормово», Горький...
«Да будут прокляты подлые их имена!» Свердловск...
«Рабочее спасибо наркомвнудельцам и тов. Ежову». Завод имени Орджоникидзе, Москва...
«Грозен гнев народа». Харьков...
«Смерть предателям родины!» Куйбышев...
«Преступления, от которых содрогаются сердца». Тула...
«Разоблачение шпионской банды крепит мощь Красной Армии». Военно-политическая академия РККА имени Толмачева...
Шпионы и предатели страныЗаслуживают одного: расстрела.Таков у нас незыблемый закон,Закон борьбы, закон простой и властный.Как дважды два, он в кодекс был внесенИ утвержден единогласно.Беспутных Путн фашистская орда,Гнусь Тухачевских, Корков и Якиров.В огромный зал Советского судаПриведена без масок и мундиров.И видит мир, что это подлецыСтариннейшие «ваши благородья»,Дворянчики, убийцы и лжецы,Буржуйских свор отвратное отродье.А. Безыменский
Вместо «огромного зала Советского суда», что рисовался воображению комсомольского поэта, была тюрьма НКВД и выкрашенная зеленой масляной краской комната с длинным столом и стульями в этой тюрьме. Как и во всяком учреждении, мебель блестела жестянками инвентарных номеров.
Стояли подсудимые, стояли их опекуны — следователи, стояли члены трибунала.
«Следственным материалом установлено участие обвиняемых, а также покончившего жизнь самоубийством Гамарника Я. Б. в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения, совершали вредительские акты в целях подрыва мощи Рабоче-Крестьянской Красной Армии, подготовляли на случай военного нападения на СССР поражение Красной Армии и имели своей целью содействовать расчленению Советского Союза и восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов».
Огласив обвинительное заключение, Ульрих разъяснил подсудимым, что дело слушается в порядке, установленном законом от первого декабря 1934 года, то есть без участия защиты, с полным «кировским» набором: приговор окончательный, обжалованию не подлежит, исполняется незамедлительно.
— Признаете ли вы себя виновным в предъявленных обвинениях? — Ульрих начал поименный опрос.
— Мне кажется, что я во сне,— отрешенно откликнулся Тухачевский.
— Повторяю вопрос: признаете ли вы себя виновным?
— Признаю.
Остальные тоже ответили утвердительно. Сидевшие в зале следователи, как по команде, облизали пересохшие губы. Кто полез в карман за носовым платком, кто по-простецки отер вспотевшие ладони о ляжки. Помощник начальника пятого отдела ГУГБ Ушаков самодовольно подмигнул Эстрину. Но торжество его было, пожалуй, преждевременно.
Подсудимые, хоть и подтвердили в самой общей форме те показания, что давали на следствии, заняли уклончивую позицию. Пустились в ненужные рассуждения, фактически сводя на нет чистосердечность признаний. Тухачевский вообще начал вилять, словно не он, а кто-то другой подписывал, что еще в двадцать пятом году передал польскому шпиону данные о состоянии воинских частей и установил в тридцать первом связь с начальником германского генштаба Адамсом! Казалось, чего теперь-то финтить? Простого кивка и то было бы достаточно. Но он ударился в психологию. Начал доказывать, что знал Домбаля не как шпиона, а как члена ЦК Компартии Польши. Да мало ли кто кем был? Из нынешнего положения исходить надо. Вся польская секция Коминтерна — сплошь шпионы. Отсюда и танцуй. А он что делает? И, главное, серьезно предупреждали. Того и гляди от немцев пойдет открещиваться.
Ушаков угрожающе подался вперед, ловя каждое слово. Отобрав у Тухачевского показания на Апанасенко и других за какой-нибудь час до начала процесса, он чувствовал себя обманутым.
— У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны защищал... Что касается встреч и бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташата в СССР, то они были, носили,— торопливо поправился он,— официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились.
— Уходит от шпионажа, сука,— обернувшись к Авсеевичу, прошептал Ушаков.— А этот тюлень чего ушами хлопает?
— Вы не читайте лекций, а давайте показания,— прикрикнул Ульрих, поймав обращенный к нему сигнал.
— Но я хотел разъяснить...
— Не требуется! Вы подтверждаете показания, которые давали на допросе в НКВД?
Ушаков беззвучно выругался: наконец-то дошло. Только так с ними, сволочами, и можно.
Тухачевский покачнулся, словно споткнувшись на бегу, и, тяжело переступая, повернулся к председателю.
— Вы подтверждаете, я вас спрашиваю?
— Подтверждаю, однако...
— Только это нас и интересует. С немецкой разведкой все ясно... Вы разделяли взгляды лидеров троцкизма, правых оппортунистов, их платформы?
— Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого, когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых.
— Выступали? Может, и выступали,— Ульрих предпочел не вдаваться в подробности.— Поступки красноречивее любых слов. Об этом свидетельствует ваша вредительская деятельность по ослаблению мощи Красной Армии. Факты — упрямая вещь. Судебное присутствие даст им надлежащую оценку.
Члены суда восприняли это как понуждение к действию. Мертвые очи вчерашних друзей и товарищей, оценивающие каждое слово, каждый непроизвольный жест, взоры следователей, вся обстановка тюремного помещения, оборудованного под храм Фемиды, нагнетали тягостное ощущение полнейшей безысходности.