Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии
Новость о возвращении Арнау облетела весь город. Первыми явились миссаджи из консульства. Офицер не осмелился посмотреть Арнау в лицо. Обратившись к нему, он все же употребил его прежний титул «досточтимый», хотя должен был вручить письмо, в котором Совет Ста освобождал Арнау от этих обязанностей. Прочитав письмо, Арнау подал офицеру руку, и тот наконец поднял глаза.
— Для меня было честью работать с вами, — сказал он ему.
— Это для меня была честь, — ответил Арнау. — Они не любят бедных, — заметил он, обращаясь к Гилльему и Мар, когда офицер и солдаты покинули их дом.
— Вот об этом нам и нужно поговорить, — напомнил Гилльем.
Но Арнау покачал головой.
— Пока нет, — твердо произнес он.
В новом доме Арнау навещали многие люди. Некоторых, как, например, старшину общины бастайшей, Арнау принимал лично; другие, менее значительные особы, ограничивались тем, что передавали свои наилучшие пожелания через слуг, которые их встречали.
На второй день явился Жоан. Как только монах узнал о возвращении Арнау в Барселону, он не переставал думать о том, что могла рассказать Мар его брату. Когда неопределенность стала невыносимой, Жоан решил отбросить все сомнения и страхи и пойти к Арнау.
Арнау и Гилльем поднялись, когда Жоан вошел в столовую. Мар продолжала сидеть за столом.
«Ты сжег труп твоего отца!» — обвинение Николау Эймерика снова зазвучало в ушах Арнау, как только он увидел Жоана. Усилием воли он заставил себя не думать об этом.
В дверях столовой Жоан что-то пробормотал и, опустив голову, сделал несколько шагов навстречу Арнау.
Тот прищурился. Неужели его брат-монах пришел извиняться?
— Как ты мог это сделать? — вырвалось у него, когда Жоан подошел к нему.
Жоан перевел взгляд на Мар: разве он недостаточно страдал? Вероятно, эта женщина все рассказала Арнау.
Однако Мар, похоже, сама была удивлена столь холодному приему со стороны Арнау.
— Зачем ты пришел? — спросил его Арнау.
Жоан в отчаянии стал искать причину.
— Нужно заплатить трактирщику, — услышал он собственный голос.
Арнау махнул рукой и отвернулся. Гилльем позвал одного из слуг и, дав ему кошелек, приказал:
— Пойди с монахом и рассчитайся с трактирщиком.
Жоан искал поддержки у мавра, но тот даже не посмотрел на него и поспешил скрыться за дверью.
— Что между вами произошло? — спросила Мар, как только Жоан покинул столовую.
Арнау молчал. Должны ли они знать это? Как рассказать Мар и Гилльему, что он сжег труп своего отца и что брат донес на него инквизиции? Жоан был единственный, кто знал об этом.
— Забудем прошлое, — помедлив, ответил он, — по крайней мере то, что сможем забыть.
Мар немного помолчала, а потом кивнула, соглашаясь.
Жоан вышел из дому и последовал за рабом Гилльема. По пути в трактир молодому рабу приходилось то и дело останавливаться: монах внезапно замирал на месте и смотрел потерянным взглядом перед собой. Они шли по дороге, которую юноша хорошо знал. На улице Монткады, когда раб обернулся в очередной раз, он увидел, что монах стоял как вкопанный перед воротами бывшего особняка Арнау.
— Иди, заплати сам, — сказал Жоан, пытаясь освободиться от назойливого внимания юноши. — Я должен получить другой долг, — пробормотал он себе под нос.
Пэрэ, старый слуга, проводил его к Элионор. Переступив порог дома, Жоан почувствовал себя увереннее, и тон его голоса повышался по мере того, как он поднимался по каменной лестнице. Пэрэ, сопровождавший доминиканца, не скрывал своего удивления. Увидев Элионор, Жоан отпустил слугу и, прежде чем та успела что-нибудь сказать, громко заявил:
— Я знаю, что ты согрешила!
Баронесса, ничуть не смутившись, с надменностью посмотрела на него.
— Что за глупости ты говоришь, монах?
— Я знаю, что ты согрешила, — повторил Жоан.
Элионор рассмеялась монаху в лицо и повернулась к нему спиной.
Взгляд Жоана скользнул по ее платью из дорогого бархата. Мар страдала. Он страдал. Арнау… Арнау, должно быть, страдал как никто другой.
Элионор продолжала смеяться, не поворачиваясь к монаху.
— Кем ты себя возомнил? — язвительно спросила она.
— Я — инквизитор Святого престола, — ответил Жоан. — И в твоем случае мне не нужно никакого признания.
Элионор молча повернулась, удивленная холодным тоном Жоана, и увидела в его руках лампу с маслом.
— Что?..
Не дав баронессе договорить, он бросил в нее лампу. Масло впиталось в ее роскошное платье, и оно сразу же загорелось.
Элионор завопила от страха и боли. За считанные секунды она превратилась в пылающий факел. Старый Пэрэ, поспешивший на помощь своей госпоже, стал звать остальных рабов. Жоан увидел, как он начал срывать гобелен, чтобы набросить его на Элионор. Ударом руки монах отбросил раба, но в дверях салона уже толпились другие слуги, таращившиеся на охваченную огнем баронессу.
Кто-то сказал, чтобы принесли воды.
Жоан посмотрел на Элионор: та упала на колени, пытаясь сбить пламя.
— Прости меня Господи, — пробормотал он и пошел за другой лампой.
Взяв ее, Жоан подошел к баронессе. Подол его одежды загорелся.
— Покайся! — крикнул он, прежде чем пламя охватило его самого.
Он бросил лампу в Элионор и опустился на колени рядом с ней. Ковер, на котором они стояли, вспыхнул в одно мгновение. Загорелись и некоторые предметы мебели.
Когда рабы принесли воду, они могли лить ее, только стоя в дверях салона. Потом, закрывая лицо, они убежали от густого дыма.
60
15 августа 1384 года
Празднование Успения Святой Девы
Церковь Святой Марии у Моря Барселона
Прошло шестнадцать лет.
Стоя на площади Святой Марии, Арнау поднял глаза к небу. Звон церковных колоколов наполнял всю Барселону. Слушая эту необыкновенную музыку, он чувствовал, как по его телу бегают мурашки. Арнау видел, как поднимали все четыре колокола; он даже хотел подойти и тянуть канаты вместе с молодыми, чтобы поднять их на самый верх храма. Теперь они украшали его церковь: Ассумпта (Вознесшаяся), самый большой колокол, восемьсот семьдесят пять килограммов; Конвентуаль (Монашеский), средний, шестьсот пятьдесят; Андреа, двести, и Ведада (Запретная), самый маленький, сто килограммов.
В тот день открывали церковь Святой Марии, его церковь, и колокола, казалось, звонили по-особенному, не так, как всегда… Или, может быть, он их слышал по-своему? Арнау посмотрел на восьмигранные башни, обрамлявшие главный фасад с двух сторон: высокие, стройные и легкие, состоящие из трех частей, каждая из которых становилась тем тоньше, чем выше она устремлялась к небу. Благодаря готическим окнам, они были открыты всем четырем ветрам и, окруженные балюстрадами на каждом уровне, заканчивались горизонтальными террасами. Во время строительства церкви Арнау не раз говорили, что башни будут простыми, без шпилей и капителей, естественными, как море, чью покровительницу они защищали. Но теперь, когда Арнау любовался ими, они казались внушительными и фантастическими, как… море.
Люди, нарядные, взволнованные, собирались в церкви; другие, как Арнау, оставались снаружи, созерцая ее красоту и слушая музыку колоколов. Правой рукой Арнау прижал к себе Мар, а слева стоял, разделяя радость отца, тринадцатилетний мальчик с родинкой над правым глазом.
Под звон колоколов в сопровождении своей семьи Арнау вошел в церковь Святой Марии у Моря. Люди, толпившиеся у входа, расступались, давая им дорогу. Это была церковь Арнау Эстаньола. Будучи юным бастайшем, он носил сюда на плечах первые камни; став менялой и морским консулом, он делал на ее строительство существенные пожертвования, но и потом, занявшись морским страхованием, продолжал заботиться о храме. Однако Святая Мария не избежала катастроф. 28 февраля 1373 года землетрясение, которое произошло в Барселоне, разрушило колокольню. Арнау был первым, кто дал деньги на ее восстановление.
— Мне нужны деньги, — сказал он тогда Гилльему.
— Они твои, — ответил ему мавр, зная о несчастье и о том, что в это же самое утро к Арнау приходил член совета строительных работ церкви Святой Марии.
Поскольку удача снова улыбнулась им, Арнау, по совету Гилльема, решил заняться морским страхованием.
Каталония, где не было законов, которые существовали в Генуе, Венеции или Пизе, стала раем для тех, кто занялся этой деятельностью. Но только такие осторожные коммерсанты, как Арнау и Гилльем, смогли выжить и остаться на плаву. Финансовая система графства рушилась, а вместе с ней и состояния людей, жаждущих получить быстрый заработок. Среди них были те, кто страховал груз, безбожно завышая его стоимость, но при этом не имел о нем достаточной информации. Ушли из этого бизнеса ловкачи, которые страховали корабль и товары даже после того, как уже было известно, что корсары захватили корабль, но они распускали слухи, что все это ложь. Арнау и Гилльем тщательно выбирали корабли, но еще тщательнее просчитывали возможность риска, и вскоре, благодаря страхованиям, сумели восстановить широкую сеть своих партнеров, с которыми они работали раньше, когда еще были менялами.
