Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич
Выстрел грянул неожиданно. С головы Хасана слетела шапка. Он оглянулся и увидел, как лошадь рванула в сторону, а бедарка, угодив одним колесом в промоину у обочины дороги, перевернулась. Закутанный в башлык человек вывалился. Тут же вскочив на ноги, он стал шарить в сухой траве, – похоже, искал выпавший наган, но ничего перед собой не видел. Глазами он впился в Хасана, стоявшего неподалеку с оружием в руке.
Выстрел! Еще один!.. Саад больше не шарил в траве «Руки его застыли в воздухе, и он повалился навзничь.
Хасан снова навел курок, но противник не шевелился. Хасан подошел к нему, перевернул, дернул за конец башлыка… Полные щеки уже не цвета спелой земляники, борода-овчина не черная, как прежде…
Хасан вытащил кинжал и подошел к поврежденному врагу. Но не проткнул его. Не повторил того, что Саад некогда сделал с Беки. Нет! Удержал Хасана взгляд остекленевших глаз проклятого кровопийцы, причинившего так много зла и семье Беки и другим сагопшинцам.
Хасан ладонью вбил кинжал обратно в ножны и, круто повернувшись, зашагал прочь.
Шел он спокойным твердым шагом человека, свершившего правое дело.
Итак, Саада нет! Завет отца выполнен, побеждено зло, которое он мог совершить людям, оставшись в живых.
«Сейчас прибежит его сын, – думал Хасан, – станет кричать:
«Дади, что с тобой, дади?» Он взрослый! А каково было мне?…»
Спустившись в овраг, Хасан пошел к лесу. Надо было еще до ночи попасть в Ачалуки и оттуда уйти в горы…
9
Как это ни было опасно, Хасану вскоре снова пришлось появиться в родных местах. На этот раз он прибыл с поручением Торко-Хаджи разузнать, что нового в селах, какое настроение в народе, не потеряна ли вера в возвращение советской власти? До Хасана с таким же заданием в Алханчуртскую долину был направлен еще один человек. Но он почему-то так и не вернулся. Торко-Хаджи поручил Хасану заодно и разведать, дошел ли он до Сагопши. Хасан уже уходил, когда старик добавил:
– Поинтересуйся там, кто стоит за деникинцев.
Уже третий день Хасан в пути. Накануне вечером в Назрани четь не угодил в лапы к деникинцам. Недалеко от железнодорожной станции это случилось. Приняли его за грабителя. Посчитали, что к вагонам с зерном подбирается. Только то и спасло, что проворен, сумел уйти от преследователей и через несколько часов, уже ночью, был в Ачалуках. Переспал там часок-другой – и опять в путь. Дальше пока все спокойно. А на душе у Хасана тем не менее муторно. И в природе все словно бы вторит его настроению, какая-то настороженность, как перед бедой. Вороны, словно стервятники, кружат над головой и каркают. Хасану чудится, что они зазывают деникинцев, сообщают им, что вот он, здесь…
В горы доходили слухи, что в последнее время диникинские каратели особенно свирепствуют. Они беснуются оттого, что число партизан растет день ото дня и деникинцам живется все труднее и труднее. Вот проклятые и ярятся.
Тетка рассказала Хасану, что каратели убивают каждого встречного, будь то старик, женщина или ребенок…
Хасан шел осторожно, чтобы, не дай Бог, и ветка не шелохнулась от его прикосновения. Сейчас ему никак не хочется зазря отдавать Богу душу, не то что в тот день, когда он пробирался домой, встревоженный известием о гибели Султана. Не за горами победа, и смерть в такое время, по мнению Хасана, равносильна уступке врагу. Именно теперь, когда победа близка, Хасану очень хочется дожить до нее. Хочется самому строить новую жизнь, о которой они так долго мечтали. Строить ее за Исмаала, за отца, за Султана… Хасан сейчас, как никогда, жаден до жизни, но это не значит, что он бережет себя от опасности. Нет! Чем больше Хасан осознает, как он любит жизнь, тем больше он ненавидит врагов и готов биться с ними и день и ночь…
За перевалом раздались одиночные выстрелы. Хасану показалось, что они доносятся со стороны заповедного леса.
Вороны закружили и закаркали еще неистовее, словно выдавали прятавшегося в орешнике Хасана.
Выстрелы повторились еще дважды. Затем все основа стихло, и наступила полная тишина.
Одна за другой посыпались с неба редкие крупные снежинки. Хасан опять вышел на дорогу и зашагал дальше. Если это стреляли деникинцы, они теперь уйдут в село – дело к вечеру, к тому же и снег пошел. Хасан спешил добраться до Согап-рва. Близ оврага идти безопаснее, чуть что – можно спуститься вниз и замаскироваться в кустах.
Хасан уже приближался к месту, где две балки сходились у самой дороги. Тишину вдруг снова разорвали выстрелы. Они раздались в ближней балке, совсем рядом с Хасаном. Он снова вошел в лес. Правда, осыпавшийся орешник почти не скрывал его. И все же в лесу казалось безопаснее, чем на дороге.
Выстрелы гремели все чаше и чаше. Хасан вдруг увидел, как двое перебежали дорогу. Следом появился третий. Он пятился назад. Войдя в сухой бурьян за дорогой, он опустился на колени и, прицелившись, выстрелил в сторону леса. Двое других тоже стреляли.
Хасан остановился, не зная, что ему делать. Трое отстреливающихся – явно вайнахи, партизаны. Покажись он им, они не сразу сообразят, что это свой, и, чего доброго, укокошат. Враги идут по следу бегущих. Хасан понимал, что промедление может стоить ему жизни. Пригнувшись, он перебежал дорогу. И, как ни странно, вслед ему не раздалось ни одного выстрела. Видно, в погоне за теми тремя деникинцы его не приметили.
Крадучись, словно кошка, Хасан по придорожному бурьяну стал продвигаться к партизанам. Пули свистели над ухом. Временами Хасан поглядывал в ту сторону, откуда стреляли. Вот он увидел нескольких деникинцев. Стрелять в них, однако, не стал: далеко больно, промахнешься – зря патрон пропадет, а их у Хасана не больше десятка…
Пройдя чуть вперед, Хасан наткнулся на человека, лежавшего в траве. Это был крупный мужчина с ввалившимися щеками. Он вдруг из последних сил оперся на оба локтя, попытался подняться, но не смог и снова опустился на землю.
– Будешь в Пседахе, передай… – заговорил он по-чеченски и смолк.
Хасан поднял лежавшую рядом с убитым винтовку и направился к тем двоим, чтобы вместе с ними либо умереть, либо выжить.
– О! – вырвался радостный вскрик у одного.
Оба они знали, что их товарищ смертельно ранен, и вдруг на тебе – идет к ним на своих ногах. Что это другой человек, они не разобрались.
А Хасан между тем чуть не остолбенел от удивления. Перед ним сидел и целился в кого-то Шапшарко. Узнав Хасана, он закричал:
– Элберд, смотри, кто к нам пришел вместо Исы!..
И Элберд здесь? Хасан ведь слышал, что он арестован. Неужели опустили? Скорее, сбежал, деникинцы разве отпустят?…
Но размышлять было некогда. Опустившись на колено, Хасан тоже навел винтовку в сторону леса. Солдаты, которых он еще недавно видел сквозь голые ветки деревьев, спустились со склона вниз и исчезли из поля зрения.
– Отступай! – крикнул Элберд. – Они нас окружат! Отступай к оврагу!
Отстреливаясь, они стали отползать назад. Когда спустились в овраг, Элберд посмотрел на Хасана и сказал:
– По этому оврагу тебе легче будет уйти…
– Почему я должен уйти! Никуда не пойду! – решительно пре рвал его Хасан.
Шапшарко не слушал их разговора. Он себе стрелял.
– Я знаю твое мужество, Хасан… Но если ты и останешься с нами, мы все равно погибнем. Видишь, как их много… Ты моложе нас обоих, тебе еще жить надо!..
– Я буду делать то же, что и вы!..
– Пока живы, мы…
Элберд не договорил. Он поднялся, держась одной рукой за грудь, но не успел еще выпрямиться, как снова упал и скатился в овраг…
– Я тоже!.. Я клянусь!.. Пока жив… – Хасан кричал, а сам чуть не плакал. – Эх! Только бы успеть уложить с десяток гяуров!..
– Со вчерашнего дня, начиная от Пседаха, мы немало их уложили, – сказал Шапшарко. – Наших тоже полегло порядком. Но их больше… И еще уложим не одного. Проклятые!.. – Он стрелял, а сам все приговаривал: – На-ка, возьми! Еще один! Это за Элберда!..
