Беатриса в Венеции. Ее величество королева - Макс Пембертон
— Известно?! Но каким образом? Мы были одни... Неужели у меня и в спальне сидят шпионы!
— Да, и хорошо еще, что шпионы не проглядели такой ужасной вашей ошибки, почти невольной ошибки, но уж чересчур опасной; лорду Бентинку это известно, и он считает крайне необходимым, чтобы этот промах был как можно скорее заглажен. Подумайте, государь, как только ваш манифест будет обнародован, так зашевелятся все либералы, все, кто обратил революцию чуть не в ремесло, кто совершает переворот, прикрываясь вашим же знаменем. Что они прежде всего изгонят англичан — это неизбежно. И также несомненно, что вслед за тем в Сицилию высадятся французы. Флот Наполеона давно сторожит с той стороны пролива... А их победа... Знаете, к чему приведет победа Наполеона? Ни больше ни меньше, как к присоединению нашей родной Сицилии к французским владениям.
— Да, необходимо ее арестовать; если мой генерал-комиссар не решится подписать указ о ее задержании, я сам подпишу, — воскликнул Фердинанд, задетый за живое.
Все, что говорила ему герцогиня, являлось как бы комментариями его собственных мыслей, которые мучили его вот уже несколько суток, с того самого дня, когда он подписал роковой манифест. Рассуждения герцогини были ясным выводом из его смутных дум. Ему уже не раз приходило в голову, что каковы бы ни были последствия решенной его женою борьбы — победа ли англичан, изгнание ли их, — расплачиваться придется ему: вторжение чужеземцев в Сицилию и присоединение этого последнего клочка его царства либо к английским владениям, либо к наполеоновской империи, смотря по тому, как сложатся обстоятельства. Искать поддержки у России, у Австрии было бы невозможно, как бы он, еще недавно могущественный монарх, перед ними ни унижался. Они никогда не простили бы ему провозглашения резко революционных принципов.
— Только такая мера, — продолжал он с негодованием, — могла бы хоть до некоторой степени предотвратить окончательную погибель государства, которую подготовила эта ехидна. Иначе вся Европа будет считать меня недостойным носить венец, который угодно было Всевышнему возложить на мою голову.
Флоридия в душе торжествовала, но приняла опечаленный вид и, с сожалением покачивая головой, возразила:
— Нет, нет. Я вам докладывала уже, как глубоко предан вам лорд Бентинк. Но должна сообщить, он считает арест чересчур опасной мерой. Она воспользовалась бы для защиты тем же самым манифестом. Чем бы вы могли доказать, что подписали его против своей воли, что вы не сообщник вашей супруги? Австрия неминуема будет жестоко оскорблена вашим поступком с дочерью Марии Терезии, и трудно даже предвидеть, какие меры она надумает принять против вашего величества. А вы знаете, что в настоящее время монархи, поставленные Богом правителями своих народов, более, чем когда-либо, должны поддерживать между собою твердо братские отношения.
— Так-то это так, — произнес король, подсаживаясь ближе к своей подруге. — Так! Но что же, однако, делать?
— Надо прибегнуть к хитрости: на интриги отвечать интригами...
— Не понимаю тебя.
— Разрешаете ли вы мне, государь, высказаться безо всякого стеснения, единственно в видах вашей собственной пользы, вашего личного спокойствия?
— Разумеется. Когда же я мешал тебе говорить со мной вполне откровенно?
— Но прежде скажите и вы мне совершенно откровенно: желали бы вы или нет, чтоб королева навсегда удалилась из Сицилии?
— Конечно, желаю. Чем скорее, тем лучше.
— В таком случае единственное средство избавиться от нее, не опасаясь, что Австрия будет считать виновным вас...
— Да не тяни, ради Бога... Какое средство?
— У королевы есть любовник.
Фердинанд не хотел с этим явно соглашаться, оберегая еще свое и королевское, и супружеское достоинство.
— Разве друг, доверенное лицо, сообщник ее кабалистических замыслов... Но какой же у нее может быть любовник!..
— Я повторяю, государь, что есть любовник. Надо их подстеречь, получить явные доказательства ее адюльтера. Тогда уже нетрудно будет выслать ее из Сицилии.
— Однако! — более чем изумленно воскликнул король, не ожидавший такого совета.
Его собеседница понимала, что при склонности короля к колебаниям надо ковать железо, покуда горячо.
— Я готова согласиться, что средство резкое, пожалуй, недостойное монарха... Но что же делать! Другого не придумаете для успокоения этой несчастной страны, для предупреждения присоединения Сицилии к английским владениям или вторжения французов... А ведь тогда пострадаете вы, государь... Как пострадаете... об этом излишне распространяться.
— Верно. Но дело в том, что я не верю, не могу и не хочу верить тому, что рассказывают про эту женщину ее заклятые враги.
— В таком случае оставим наш проект. Наша цель не будет достигнута, зато ваше величество получит возможность убедиться, что ваша супруга... истинная Пенелопа.
Фердинанду следовало бы возмутиться такой насмешке. Но ему почти польстил намек, что его жена интригует против него из ревности. Он потребовал, чтобы ему рассказали план осуществления предполагаемого средства.
— Ваше величество пригласит государыню погостить несколько дней в Фиккуцце. Предлог не трудно придумать: какой-нибудь праздник, большая охота, все равно. Она, наверно, не откажется пробыть с вами некоторое время из-за своих собственных замыслов, рассчитывая и на вашу власть, и на вашу... на вашу, государь...
— На мою слабость...
— Не совсем. А на вашу доброту. Она, наверно, приедет и, наверно, привезет с собой своего шталмейстера. Чтоб всегда иметь около себя этого молодца, ведь она назначила его шталмейстером своего двора.
— Так, значит, он из дворян... принадлежит к аристократии, хотя бы и новейшей. Ведь не с ума же она сошла, чтоб назначить на такое место, как ты говоришь, мужика, атамана разбойников... Я готов допустить, что и в ее годы случается... случаются слабости: простительно. Кто из нас без греха, как сказано в Евангелии... Но назначить шталмейстером своего двора плебея? Нет, нет, я ручаюсь, что она на это не способна... Она помнит, даже чересчур помнит, что она австрийская эрцгерцогиня, королева Неаполя и Сицилии...
— Как бы там ни было, а я знаю точно, что она назначила его своим шталмейстером.
— Я непременно заставлю ее дать мне отчет в таком чудовищном поступке.
— Право, было бы лучше, если бы вы, ваше величество, оставил это покуда без внимания. Дело наше слишком серьезно... Королева, наверно, примет ваше приглашение, прибудет сюда. Все будет устроено так, что обличение будет почти публичное. А затем,
