Сергей Максимов - След грифона
– А что это у вас старшина командует? – обратился задержанный майор к стоящим рядом командирам.
Один из командиров был даже в звании капитана.
– Докатились, товарищи командиры! – заученно проговорил майор.
– Ну-ка, ну-ка, товарищ майор, с этого места поподробнее, – с угрозой в голосе оборвал Соткин майора, пожелавшего покомандовать. – Где ваш батальон, полк, штаб или чем вы там командовали? – спросил он, вынимая из кобуры «наган». – Просрал своих солдат! Теперь нас просрать хочешь? А документы твои где? Партийный билет, поди, тоже был? Нет ничего? Так засунь язык в задницу и молчи, пока из окружения не выйдем!
– Я майор Александров, командир отдельного батальона химической защиты 121-й стрелковой дивизии. Вы за все ответите! – прокричал майор.
– Я уже отвечаю! И за себя, и за людей, – спокойно ответил ему Соткин. – А ты точно – отдельного батальона отдельный командир. И уж точно химик. Химичишь тут.
– Товарищи командиры, как старший по званию, принимаю командование на себя, – совсем не понимая своего положения, попытался было сопротивляться майор.
И солдаты, и командиры молча смотрели на происходящее.
– Арестовать его, – не унимался задержанный. – Я вам приказываю!
– Ну вот что, братцы, – устало сказал Соткин своим подчиненным. – Учитывая сложившуюся обстановку, прикрепить к нему охрану не могу. Каждый штык дорог. Таскать с собой это говно – тоже не с руки... Того и гляди к немцам побежит сдаваться. Судить его – нет полномочий. Да и времени нет. Фронт уходит все дальше от нас. Так что беру грех на себя...
Соткин отошел на несколько шагов от майора, вскинул руку с оружием и выстрелил в задержанного. Взмахнув руками, убитый майор упал.
– Все. Прости, Господи, – перекрестился Соткин. – Если прорвемся, если вопросы возникнут, то подтвердите, как все было. А лучше забыть и не вспоминать. Дозор вперед, и пошли дальше!
Он даже не задумался над тем, кто был этот человек. Майор не похож на немецкого диверсанта. Диверсант был бы с документами. Растерявшийся человек, запаниковавший от страха, что было опасно на фронте.
«Пошли», – сказал Соткин. И пошли. И самое удивительное, что вышли. Всего из окружения Соткин вывел более двух сотен бойцов. С оружием и со спасенным знаменем дивизии. Шли по крутым холмам вокруг города; переправившись через реку, вышли к северу от Вязьмы, где почти такими же методами, как и Соткин, наводил порядок в своих частях генерал-лейтенант Лукин. Переподчиняя себе все находящиеся поблизости части и всех выходящих из окружения, генерал сумел организовать оборону города. В этих кровопролитных боях первых месяцев войны оказались востребованы командиры, которые в мирное время испытывали постоянные придирки и гонения со стороны начальства, часто имевшие взыскания за недисциплинированность, подвергшиеся репрессиям. Но освобожденные войной от ненужной начальственной и партийной опеки, способные в решительную минуту взять на себя ответственность, они составили цвет нашей армии. Большинство этих людей погибли и были осуждены посмертно. Многие оказались в плену, а после войны в советских лагерях. Но именно они первые и главные герои нашей победы. Они и на фронте безошибочно видели себе подобных и точно искали друг друга.
– Вот что, старшина, мы с тобой, как я понимаю, не первую войну ломаем и многое знаем, – говорил генерал Лукин Соткину. – За расстрел майора с тебя все равно спросят. Не в том ты звании, чтобы запросто майоров расстреливать. Даже если он дезертир, паникер и предатель. Так что бери спасенное знамя и вместе с ним дуй в штаб фронта, от греха подальше! Там знамя сдашь куда следует и постарайся получить какое-нибудь новое назначение. Наградные документы и донесение тебе выдадут в моем штабе.
– Спасибо, товарищ генерал, – только и сказал Соткин.
– Не стоит благодарности. Может быть, и меня кто-нибудь поймет, как я тебя понял. Ступай.
Генерал Лукин знал, что говорил. Знал и понимал, что, всеми силами удерживая Вязьму, он лично, как и части его армии, подвергается угрозе скорого окружения. Отправляя Соткина в тыл, он точно предчувствовал, что и ему еще придется оправдывать свои действия. И надеялся, что кто-нибудь поможет и ему, как помог он сейчас этому старшине. Как это ни покажется странным, но и генерала Лукина поняли. Точнее, защитили. И кто бы мог подумать, что это будет сам Сталин. Но опять же по-сталински, весьма своеобразно. Когда Сталину в 1945 году доложили, что из немецкого плена освобожден генерал Лукин, и застыли в ожидании распоряжений, Сталин не ответил сразу. Все, что угодно, можно было ожидать от вождя.
– Передайте ему спасибо за Москву, – только и сказал генералиссимус.
Подчиненные поняли так, что не их ума это дело, раз Сталин не упрекнул генерала за плен. Хотя в чем его можно было упрекнуть? В том, что раненным оказался в плену? В том, что с ампутированной в плену рукой перенес все «прелести пленения»? Или в том, что отверг все предложения немцев пойти на сотрудничество? Но это немцы. Генералу-предателю Власову, который обратился к искалеченному Лукину с тем же предложением, Михаил Федорович просто плюнул в лицо...
* * *Соткин ехал в тыл вместе с подполковником – работником штаба армии. Ехали молча. Подполковник был не похож на штабного. Это был крупный мужчина средних лет гренадерского роста, не отличавшийся разговорчивостью. Это сейчас устраивало Соткина. Он мысленно так и окрестил его: Молчун. Мысли, одна другой мрачнее, не покидали Александра Александровича. Мысль дезертировать тоже промелькнула. Но промелькнула, и только. Что делать в тылу? Прятаться от призыва? Хлопотно и противно. Отправиться в лагерь? Нет, туда ему путь заказан. «Останусь на фонте. Там видно будет», – решил Александр Александрович и заснул. Он проспал сном усталого человека весь путь от Вязьмы до города Гжатска, куда в поисках штаба фронта они с Молчуном приехали. Но из-за неразберихи, царившей в тылу, приехали в расположение не своего, а совсем другого фронта. В конце концов оказались в штабе 24-й армии Резервного фронта.
– Защищать Родину – это не только священная обязанность, но и великая честь, товарищ старшина.
«Что же ты, скотина, здесь, в тылу, свои обязанности выполняешь? Еще и о чести рассуждаешь», – подумал Соткин, глядя на сытое самоуверенное лицо молоденького старшего лейтенанта госбезопасности. Недавняя мысль дезертировать теперь не казалась ему столь уж плохой.
– И честь эту заслужить надо, – продолжал особист. – Вы были в окружении, и потому у нас к вам много вопросов.
– Спрашивайте.
– Спросим. А как вы думали? Как могло случиться, что из окружения не вышел никто из старших командиров дивизии, а вы вышли?
– Это у немцев спрашивать нужно, – не зная, что еще можно сказать, отвечал Соткин.
– Я и спрашиваю у вас как у немца, – без тени сомнения произнес особист.
Трудно предсказать, чем закончился бы этот разговор, но в дверь без стука вошел недавний попутчик Соткина. Молчун, как оказалось, обладал густым, грубым и сильным голосом.
– Товарищ старшина, следуйте за мной, – точно медведь пробасил, или даже проревел, недавний молчун.
– Куда это? Что значит «следуйте»? – Голос особиста показался голосом ребенка после баса вошедшего.
– Верните старшине ремень. И выполняйте приказ, – уверенно продолжил подполковник.
– Чей приказ? Я не подчиняюсь здесь никому, даже штабу армии.
– А придется... Приказ представителя Ставки Верховного Главнокомандования и командующего Резервным фронтом генерала армии Жукова, – совсем раздавил своим голосом особиста Молчун.
Не только особист, но и Соткин был потрясен сказанным. Он машинально взял из рук лейтенанта свой ремень, одернул и расправил гимнастерку. Молча пошел за подполковником. Следом, что-то бормоча себе под нос, засеменил особист.
Вошли в большой деревянный дом – вероятно, бывшее здание сельского совета. В просторной комнате около большого стола сидели командующий 24-й армией генерал Ракутин и командующий Резервным фронтом, представитель Ставки генерал армии Жуков. У одного из окон на лавке сидел еще какой-то майор.
– А тебе чего здесь надо? – не скрывая раздражения, спросил Жуков представителя ведомства Берии.
– Товарищ генерал армии, произвожу следственные действия в отношении арестованного, бывшего старшины Соткина, – доложил особист.
– Уже бывшего? Ты его, что ли, разжаловал? Ну-ка марш отсюда, пока я тебя не разжаловал! – пригрозил будущий маршал.
Майор, сидящий у окна, знаками показывал особисту, чтобы тот вышел.
– Есть! – приложив ладонь к козырьку фуражки, неловко отсалютовал особист. Резко повернувшись через левое плечо, он почти строевым шагом вышел из комнаты.
– Садись, – приказал Жуков Соткину, не здороваясь.
