Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Понимаешь, – сказал он, – этой соседке хозяйка сдала без меня. Все отношения у них друг с дружкой. А у меня сейчас с хозяйкой напряг. Ну, словом, проблемы с недвижимостью, я не буду в них входить сейчас. Поэтому ни мне, ни жене сватать её за тебя не с руки. Уж ты меня извини, я знаю, что говорю. А вот если мою сестру сделать свахой – это будет на все сто. Она и сватать горазда и собеседница хорошая, подготовит.
Пока хозяин в память о высоком в этом человеке пытался не задевать его религиозных чувств, не демонстрировать свою успешность и раздражение от самого себя, не едущего ни в какой Салехард, как сам поп возжелал такого, что и он подумал: «Ну, у попа губа не дура! Надумал взять в матушки молодую соседку!» Но тут же у него возник план действий, и он опять почувствовал себя в своей тарелке, ибо все люди грешны, а его оборотистость – это хорошо. Да, он кует деньги на себя и свою семью, проваливается и опять кует, и надо с попом мирно расстаться.
– А вот и сестра моя, – представил он попу Марию, выставив это как примирительный презент сестре. – Вот, пойди и сосватай ему молодку. Мало ли, что твои деньги у меня на книжке. Ты ничем не обделена. А сходи и сосватай – вот общее наше дело. Каждый на достаток и на рейтинг семьи должен работать. И ты поработаешь. А что это за семья – кто в лес, кто по дрова?
И Мария опять пошла к молодке, только уже не на свою жизнь жаловаться, а сватать.
– Ой, Лида, соглашайся!
– А что такое?
– Поп тебя себе в матушки назначил. Меня сватать при слал. Какая жизнь у матушки! Вся женская половина у нее в под чинении. И мужская половина – молодые мужики – тоже в подчинении. Все любовные истории ты будешь знать. Все семьи как на ладони. Всеми будешь управлять. И сыта, и одета, и дом, как игрушечка. Всё прихожане сделают. А уважение – истинный мёд. В любом дому будешь в чести. И денег полная кубышка. Про таких люди говорят – «Чего ж тебе еще? – А спасибо, всё есть». Вот какая жизнь. Соглашайся. Это всё равно, что в лотерейный билет выиграть. Кто и когда еще в матушки позовет? А тут уже готово. И мальчонка при строен будет.
А в Лидке любовь клокотала. Да ещё вот с партнером разорвала. Оно по морали-то хорошо, что разорвала, а куда свое личное девать, которое наружу просится? И Лидка вдруг обмерла, представив, как со стариком-то ложиться в постель. Он, поди, холодный весь. А у нее жар любви. Да что ж это будет?
– Нет-нет, Мария, даже и не говори. Не могу, не могу, даже и не говори мне!
Но Мария сказала что-то невнятное: «Ну что ты? Ну как же это?»
– А если он тут один, если ему компания нужна – пусть Акима возьмет да в баню сходят вместе.
Ну, Мария всё и передала, как было, до чего договорились. Ну а сам-то поп – не юноша. Не прибежал, не объяснялся в любви, не дышал жарко в ухо, не выдумывал слова, не хлопал дверью за отказ, не паясничал в коридоре, не грозился ничем. Принял смиренно и тихо, что сказала Мария. А с ребенком в баню пройти не отказался.
Мы пошли с ним – маленьким, тихим, странно одетым, юбка не юбка, в общем, платье до самых пят. Так ничего, молчаливый, улыбчивый. Он хотел со мною в баню, а я не хотел. У меня в бане – проблемы. Когда я был маленький, я дома мылся в бельевом баке, а теперь мать сказала – ты уже большой, коленки вон в бак не вмещаются, как я тебя мыть буду, иди в баню.
А в бане, как и в школе – кирпичники. В школе – дети кирпичников с кирпичного завода. А в бане – и дети, и отцы их, кирпичники. Раз они дали на баню кирпич со своего завода, то считают её своей вотчиной. Так же как дали кирпич на поликлинику. Хотели и её считать своей вотчиной, но врачи не дались. А здесь один банщик. И он – кирпичник. Поэтому КПП в бане для меня – труднопроходимый. То родители, то их дети лезут без очереди. Но это моя проблема, я с ней сжился. А если я появлюсь с попом в юбке? Обхамят, обсмеют на всю жизнь.
Не знаю, но почему-то этого не случилось. Я даже не помню, как мы с ним ходили. Мучительнее всего было то, что на середине дороги он спросил меня: «Ты что-нибудь о Боге знаешь?»
Глава 13. Галя, дочка хозяев
Перед Новым годом проблистала наша встреча с красивой девушкой Галей, дочерью хозяйки. Юной, тонкой, с приятным лицом и с чертежами в руке. Она училась в десятом классе. У нее была большая туба и много карандашей.
Мать дала ей ключ от второй половины дома. Мы включили на столе лампу. Она вычерчивала свою работу, а я рядом делал уроки. Мне чудилось, что мы сидим с ней при свече в какой-то келье, нас окружает таинственная тьма. Я не хотел ни о чем думать, а уж тем более об уроках, а только хотел смотреть на нее и слушать, что она говорит. Но не вслух. Говорило лишь её красивое оживленное лицо, как бы отражая какие-то важные слова, какие-то неизвестные мне впечатления. Эти слова относились не ко мне. Смотреть на это было приятно, но и мучительно. Она, наверно, влюблена в прекрасного принца и у них будет прекрасный танец, какой я видел в «Лебедином озере» по телевизору, когда при жизни отца попросился к нему в кровать, чтобы смотреть этот балет.
– Это не для детей, – сказала тогда мать.
Я настаивал, и мать пустила. Правда, я ничего не понял. Медленно танцуют и машут руками друг перед другом. Но в перспективе времени этот эпизод виделся мне таким прекрасным, таким притягательным, что я вновь и вновь вглядывался в ее лицо и не мог насмотреться.
Раз у нее такая большая работа и во дворе лежит снег, я надеялся, что мы будем ходить во вторую комнату много-много раз и так вот сидеть друг против друга. Но материн солитер всё перебил: на четыре дня её
