Борис Солоневич - Заговор красного бонапарта
— Да, талантливые у нас люди, что и говорить. Вот нам бы из Америки еще трех русских «С» — Сикорского, да Северского, да Сергиевского[15] к нам перетащить — дали бы мы забот и беспокойства соседям.
— Ну, это трудновато — слишком эти русские орлы белые, безоглядно белые. Не пойдут.
— Да, не пойдут, пока наша армия очень уж красная, интернациональная… Но ведь этот алый цвет постепенно с нашей армии сползает!.. Разве не похоже, что как в духовно придавленной Германии сам собой вырос этакий немецкий «национал-социализм», так и у нас везде стихийно растет что-то вроде русского «национал-большевизма»? Что-то, раньше задавленное русское так само и выпирает на поверхность жизни? Как по-твоему, Иероним?
Уборевич поднял на друга и начальника свои умные глаза. К блеску стекол пенсне добавился острый блеск глаз. Тонкие сухие губы шевельнулись в понимающей усмешке, словно командарм даже не хотел и касаться этой, само собой подразумевавшейся темы. Несколько секунд длилось молчание. Потом Уборевич опустил глаза на бумаги и продолжал, не отвечая на вопрос Тухачевского, как будто этого вопроса не было.
— Ну, теперь слушай относительно танков. С этим дело легче. Тут прогресс моделей много медленнее, да и оружие более массовое. Смотри — вот чертежи и планы, как наши колхозные тракторы в броню одеть и вооружение ставить. Путиловцы и фордзоны пойдут тягачами в артиллерию, а все гусеницы — на танки. Конечно, кое-какие изменения в конструкции тракторов, особенно в катерпилларах, потребуются и по этому поводу мы с тобой будем иметь еще один лишний бой.
Тухачевский молча пожал плечами.
— Правда, это дело привычное. Теперь смотри дальше. Мы имеем на наших полях около 210 000 тракторов, на треть катерпилларов челябинского, харьковского и сталинградского заводов. Годовое производство машин доходит до 40 00 0 штук. Нужно его еще усилить, тем более, что это совпадает с интересами сельского хозяйства. Это же сельское хозяйство отблагодарит нас запасами продовольствия, рассчитанными на! длительную войну. Теперь, брат, коротеньких войн что-то не бывает. Ерунда все эти «блиц-криги»! Все годами, как в Китае, например… Нам ведь нужно предполагать худшее и готовиться к нему. Мы не Ренненкампфы, которые в августе 1914 года руку давали на отсечение, что через 4 месяца будут в Берлине!
Друзья негромко рассмеялись. Тухачевский указал на ожидающую стопочку коньяку.
— Да, что и говорить, ге-не-ра-лы были — презрительно протянул маршал. — Сколько молодежи даром погубили, но своих рук, небось, не отрубили. Ну, да чорт с ними… Словом, Иероним, по всем твоим вопросам предстоит неминуемая драка? И с хозяйственниками, и с нашими «красными генералами»?.. Ох, брат, беда с этими нашими сиволапыми героями. Это все люди с отдавленными мозолями. Гонору на рубль, а знаний на копейку. А кругозора и того меньше. Веришь — Сталину докладывать, — одно удовольствие. Он помолчит, пососет свою трубку и скажет коротко, но толково. А вот Климу докладывать… Пока в его упрямую башку что-нибудь вдолбишь— ярость вспыхнет. «Вожжди»… Им бы, в лучшем случае, ротой командовать, да и то в гражданской войне… «Чорт побери! Что мы будем смотреть, товарищи?» передразнил он знаменитую летучую фразу Ворошилова. Им всем думать — мука мученическая. Им все бы — «В атаку, ребята! Что там смотреть!..» Хоть на пулеметы. А об малой крови они и не думают. Телами завалить, кровью залить! Вояки. Все бы «на ура»… Хорошо, что Клим теперь в отпуску, со всем своим гаремом. Где-то в Сочи. Нужно воспользоваться моментом и все важное провернуть без него.
— Ничего, Миша, — уверенно и спокойно откликнулся Уборевич. — Все равно наша возьмет. История на нашей стороне.
— Да-да-да… «История». А знаешь, как говорят на Украине — «доки сонце взийде — роса очи выисть»… Историю, брат, иногда и подталкивать нужно. История… А что, если, например, наш Ягода вздумает и у нас, в армии, свои процессы устраивать? А? Что тогда? Сам понимаешь: армия — это последний ресурс страны, последняя защита, наше богатство. Партия разгромлена. А что, если теперь к нам лапы Ягоды потянутся?
Последнюю фразу Тухачевский произнес пониженным тоном и испытующе поглядел^ на своего друга. Тот опять ответил ему понимающим взглядом и пожал плечами.
— Да… Избави Бог. Мы сумели поднять армию на европейскую высоту. Но если ей устроят вивисекцию, как ленинской гвардии, пропали все наши труды…
— Вот то-то и оно, — глухо сказал маршал, молча налил еще по стопке коньяку и придвинул другу ящик сигар. Собеседники, отойдя от стола, заваленного бумагами, удобно расположились в мягких кожаных креслах и молчали несколько минут.
— Вот то-то оно и есть, — тихо повторил, наконец, Тухачевский, посасывая трубку и словно отвечая на мысли обоих. — Выходит, брат, не очень весело… Ко мне вот через час придет Гамарник, согласовывать инструкции ПУР'а — объяснения, почему, мол, расстреляны и Зиновьев, и Каменев, и Бухарин, ну и прочие из числа «красы и гордости революции». Простой пролетарской голове это не так просто объяснить. Да и можно ли объяснить эту гнусность вообще?.. А если эти Ягоды, Вышинские да Ульрихи вздумают такие процессы и среди командиров устраивать — что тогда? Так и смотреть?
Уборевич ответил не сразу. Молча опустив глаза, он медленно выпил свою рюмку, пыхнул сигарой и потом прямо посмотрел на Тухачевского. Он понял мысль маршала: нужно во что бы то ни стало, любыми способами не допустить «мирного разгрома» армии, защитницы страны, в усиление которой они оба вложили столько сил. И в бой за армию против сил НКВД, против экспериментов Сталина, нужно было внести всю изворотливость, решительность и стойкость. Вплоть до действий революционного характера… Друзьям не нужно было много говорить. Коротенькое слово «понятно» — было исчерпывающим. Тухачевский протянул руку Уборевичу. Тот, медленно поднявшись, отложил сигару и открыто и крепко пожал протянутую руку маршала. Они знали друг друга.
В этот момент в дверь постучали и вошел Смутный.
— Товарищ маршал. Мастер Дегтярев из ТОЗ прибыл на вызов.
— Ara, это хорошо. Останься, Иероним. Поглядим вместе на его чертежи и образцы…
Через минуту в кабинет степенно вошел высокий благообразный старик с окладистой седой бородой — мастер тульского оружейного завода, знаменитый конструктор ручного пулемета, одного из лучших в мире. Едва грамотный, влюбленный в свое оружейное дело, старик Дегтярев более пятидесяти лет пробыл в Туле, отдав свою жизнь и свои силы конструкции оружия. Теперь он привез Тухачевскому на утверждение чертежи и образцы новой полуавтоматической винтовки.
В ответ на поясной поклон старика, Тухачевский приветливо пошел ему навстречу, пожал руку, представил Уборевичу и предложил рюмку коньяку.
— Спасибо на добром слове, — медлительно поблагодарил Дегтярев, — а только мы — старообрядцы. Не пьющие и не курящие сызмальства. Так что не обессудьте, товарищ маршал.
— Ладно, ладно. Как хотите, товарищ Дегтярев… Предложил по-дружески. Покажите, что вы нам привезли.
Дегтярев, отложив в сторону образец винтовки в чехле, разложил на столе свои чертежи. Оба военных с интересом склонились к листам. Дегтярев давал объяснения.
— По весу ружьишко будет малость тяжельше, но самую малость — только на 850 грамм, ежели без штыка и магазина. А магазина два — на 10 и 15 патронов. Какой, мол, хошь.
— А почему не на двадцать? — чуть усмехнулся Уборевич.
— А потому, что зря это. Лишнюю тяжесть нужно не на винтовке, а на себе носить. Переменить магазин, — от силы, — 12 секунд. Практика показала, что лучше чаще менять магазины, чем загружать оружие патронами. Скорость стрельбы для рядового бойца — 25 в минуту. Ежели хорошо тренирован — до тридцати. Конечное дело специалисты, снайперы и до сорока дотянуть могут.
— Правильно. А теперь покажи свой образец.
Дегтярев вынул из чехла пробную винтовку. Она была сделана вручную и не имела еще настоящего ствола, но все отдельные части были выточены так точно, аккуратно и чисто, что Тухачевский и Уборевич долго с чувством, понятным только военным, вертели винтовку во все стороны, обмениваясь одобрительными замечаниями.
— Очень хорошо, товарищ Дегтярев, — сказал, наконец, Тухачевский. — Прикладистая машина у вас вышла, слова не скажешь. А как со штыком?
Мастер скривился с каким-то недовольным видом.
— Да признаться, товарищ маршал, не лежит у меня сердце, чтобы к такой деликатной машине штык приделывать! Какие уж штыковые бои в нонешних войнах?
Тухачевский взглянул на Уборевича и усмехнулся.
— А правильно старик рассуждает! Вот если бы у нас в Реввоенсовете такие ясные головы были… А только придется товарищ Дегтярев, штык к вашей винтовке, все-таки, предусмотреть: очень уж наши герои гражданской войны за штык, приклад и шашку держатся. Нужно им уступить будет… А как, кстати, с телескопом для снайперов?
