Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
— Князь, кажется, задал вопрос, — сквозь зубы сказал Клянча. Он подошел к Волху и встал чуть впереди, загораживая его правым плечом. С другой стороны так же, только молча, встал Алахарь. Ну, а Бельд — он никуда не девался, он и так был рядом…
И напряжение сразу спало. Стая на стаю — это совсем не то, что стая на одного. Не тот соблазн. Видно было, как обмякли руки, сжимавшие ножи и мечи.
Волх мягко подвинул Клянчу и вышел вперед.
— Значит, усомнившихся больше нет, — усмехнулся он. — Тогда ладно. Впредь всю добычу будем делить поровну. Тех, кто крысятничает или жрет втихомолку, убью не задумываясь, — Волх сделал неопределенный жест окровавленным мечом. — Алахарь! Собери, у кого что осталось из еды. Сейчас трогаемся с места, а следующую стоянку разобьем на закате, тогда и поедим. Собирайтесь.
Алахарь с мешком прошелся между гаснущими кострами. Еду отдали — кто с готовностью, кто недовольно бубня себе под нос. Открыто возражать не решился никто.
Новая «продовольственная политика» возымела успех, и дружина повеселела. Это было похоже на игру: сначала все охотятся и добычу сдают Алахарю. Потом еду жарят на костре, делят поровну, и Волх оделяет каждого куском. Куски получались маленькие, но это не портило настроение. К тому же, Бельд подсказал молодому князю, что особо отличившихся охотников можно награждать лишними кусками. И все стремились побольше принести в общий котел, чтобы получить честно заработанную награду.
Волху очень понравилось раздавать еду. В такие минуты он чувствовал себя не больше не меньше, чем богом. Ярилой, дарящим животворное тепло. И так же, как солнечный бог, он очень любил своих людей, всех, даже самых младших, слабеньких исхудалых мальчишек. И он был благодарен Бельду, подавшему такую замечательную идею.
Посылать разведчиков на каждом привале искать следы чуди тоже придумал толковый сакс. Теперь дружина действительно становилась боевым отрядом, а не сборищем озлобленных, озверевших от голода парней. Установились ночные дежурства, и можно было спать, не боясь волков.
Но дни шли, а словене по-прежнему бессмысленно блуждали по лесу. Разведка, сначала полная энтузиазма, скисла. Разведчики уходили недалеко, с заранее безнадежными лицами. И еды становилось все меньше и меньше. Три белки на весь отряд? Волх не знал, как такое и разделить…
Следом за голодом подкрался мороз. Недавняя снежная каша под ногами захрустела настом. По ночам стужа доставала ледяными руками до самого сердца. Парни постоянно терли обмороженные носы и уши. А как-то утром не проснулся один из младших мальчиков. Он тихо замерз насмерть. И волки становились все смелее, подходили все ближе и ближе… А лес пугал однообразием и отсутствием жизни.
Но вот однажды, на закате, разведчики обнаружили наконец нечто интересное. Они привели весь отряд к лесной избе.
— Вроде похожа на чудскую? — с надеждой спросил Клянча.
— На нашу тоже похожа, — возразил кто-то.
— У моего народа крестьяне похожие строили, — удивленно заметил Бельд.
Волху изба напомнила баньку на берегу реки Мутной, но он промолчал.
Изба действительно странным образом походила на все человеческие жилища сразу. При этом она не обладала ни одной чертой, которая выдала бы происхождение ее строителей. Она казалась очень древней — как будто выросла вместе с лесом.
Обветшалая дверь рассыпалась посередине, ее обломки сверху и снизу торчали, как клыки в звериной пасти. И вид у этого входа был жуткий.
— Отличное место для ночлега, — с преувеличенной бодростью сказал Бельд. Остальные переглянулись.
— Я ни за что там спать не буду, — заявил Клянча. — Лучше замерзнуть.
— Ну и мерзни, — пожал плечами Волх. Ему тоже было страшно, но он зачем-то хорохорился. — Все равно места на всех не хватит. Я лягу в избе. Может, удастся огонь развести.
Волх решительно шагнул через порог, в кромешную тьму. Внутри все сжалось — как будто он и в самом деле угодил к зверю в пасть. Но он не подал виду и высунулся наружу:
— Эй, кто со мной?
Бельд молча нагнул голову и последовал за князем.
— Можно я? — пискнул круглолицый мальчишка — тот, который так отличился с зайцем.
Больше никто не отважился. Отряд зажег костры и расположился вокруг избы. А Волх с Бельдом развели огонь в старом очаге и с наслаждением вытянулись возле него. Мальчишка робко забился в угол. Несмотря на зияющую дыру в двери, стены берегли тепло. Так хорошо им давно не было. Впервые за время похода Волх заснул настоящим крепким сном.
Ему приснилось молоко. Молоко от тучных коров, гулявших за городом над рекой. Сладкое молоко с лесной ягодой — черникой и земляникой. Молоко с горячим хлебом. Холодное молоко в жаркий день… Молоко, туманной полосой разбрызганное по синему небу.
И вот он, Волх, идет по этой полосе. Но только почему-то не вверх, а вниз, под землю. Ему становится все теплее. Вокруг — светлая горница, трещат в печи дрова, пышут жаром в лицо. Навстречу выходит мать и с улыбкой протягивает крынку молока. Волх пьет — но молоко не кончается. Уже и в животе становится тяжело, но никак не оторваться, так это вкусно… Волх поднимает глаза и видит перед собой не мать, а давнего знакомца в красной рубахе.
— Ты сыт, сын? — спрашивает тот и щурится, усмехаясь.
Волх кивает и все-таки делает еще глоток.
— Где мы? — спрашивает он, вытирая рот.
— Дома, дома, — отец хлопает его по плечу. — Молодец, что рискнул войти в мои ворота. А теперь пойдем.
Они выходят в сени и куда-то идут так долго, что у Волха начинают ныть ноги. Но потом они словно отрываются от земли. Боль проходит, остается невесомость и покой…
Вот только потолок становится все ниже. И стены сужаются, пока терем не превращается в темный лаз.
И тут отец падает на пол и начинает извиваться. Тело его сокращается кольцами, вытягивается… Огромный змей поворачивает рогатую голову:
— Пойдем.
Хвост змея с тяжелым шорохом исчезает в лазе. Волх в отчаянии. Ему очень надо идти за отцом. Но как? Человеку в такую дыру не пролезть.
И Волх тоже падает наземь. Он ждет удара — но ничего не чувствует. Только тело вдруг становится гибким и без труда льется в лаз. Волх понимает, что он стал змеем, как и его отец, но совершенно этого не боится.
И правильно делает! Скоро лаз кончается, ослепительный свет снова бьет в глаза, и Волх поднимается на ноги в огромной палате, где стены, кажется, выложены драгоценными камнями, каждый ценой в трех туркменских жеребцов. Его отец — он снова человек — сидит на престоле. На голове у него золотой обруч, на теле кольчуга не то из серебра, не то из змеиной чешуи. На плечах — волчий седоватый мех. Он говорит, и голос его эхом разносится по палате.
— Раз в тысячу лет на земле рождаются мои сыновья. Ты — один из них. Приди в мои объятия, прими мой дар!
Отец раскидывает руки и ждет. Как завороженный, Волх делает несколько шагов навстречу… Но останавливается. Ему вдруг становится ясно, что в дар ему предлагают не безделушку. Произойдет что-то страшное и бесповоротное. Еще не поздно убежать…
Отец не торопит. На его лице — понимающая усмешка: мол, делай выбор, сын. Но Волх обреченно понимает, что выбора у него нет. Он никому не даст повода считать себя трусом. И хоть ему вовсе не хочется принимать неведомый дар, он идет навстречу своей судьбе. Шаг, другой…
Свет резко гаснет. Тело сдавливают тиски — или змеиные кольца? В лицо зловонно дышит какой-то зверь. И не его ли это когти дерут спину, а тысячи муравьев вгрызаются в ноги… Бьют по щекам ветви деревьев. Глаза заливает кровь… В ушах — шепот:
— Прими мой дар и помни: на этом берегу ты можешь все — помни об этом, когда снова перейдешь реку, князь!
Шепот становился все громче и наконец перешел в крик.
— Князь! Князь!
Тяжело подниматься из-под земли. Сердце бухало, отдаваясь эхом в ногах и в голове. Волх с трудом поднял веки.
В избу через дыру в двери падал свет. Огонь в очаге погас.
— Просыпайся, князь, ну пожалуйста! — круглолицый мальчишка отчаянно тряс его за плечо. — Ночью лютый мороз ударил. Все уснули, костры погасли… Нельзя спать! Ты руки-ноги чувствуешь? Сейчас, сейчас…
Не в силах сопротивляться, еще ничего не понимая, Волх позволил стащить с себя сапоги и размотать онучи. Странное дело: босые ноги лежали на холодном земляном полу, но холода не чувствовали. Но вот по ним прошлись шершавой теркой. С этой болью укусы муравьев, которые приснились Волху, не шли ни в какое сравнение. Он заорал и окончательно проснулся.
Мальчик, положив ногу Волха себе на колени, яростно тер ее шерстяной варежкой.
— А ну оставь! — рявкнул Волх. Но мальчишка и не подумал послушаться, только скорчил страдальческую рожу.
— Потерпи, князь. Больно — это хорошо, значит, кровь пошла. Ты ноги отморозил, кровь в них стала, как река зимой. Если не отогреть, они сгниют.
