Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
— Он ваш. Похороните его, как там у вас принято.
На ватных ногах он вошел прочь, а за ним — притихшая дружина.
Бледное зарево рассвета поднималось из-за черных верхушек леса. Глубокая ночная синь, звонкая от холода и звездного света, размывалась утренним туманом.
Словен мерил шагами палаты. Он запрещал себе в упор смотреть на совещающихся старцев, но то и дело косил в их сторону. Да и не он один. Вся дружина, вытянув шеи, прислушивалась к сухому шелесту их беседы.
Наконец самый седой и длиннобородый кашлянул, привлекая внимание.
— Слушай наше решение, князь, — продребезжал он. — Мы постановили…
Но что постановили старцы, Словен узнать не успел. Сначала послышались торопливые шаги, а потом в палату вошли двое мужчин в чудской одежде. Один постарше, другой помоложе, с лицом в крови. Старший сказал:
— Князь, мы пришли жить в твой город, потому что рассчитывали на защиту и безопасность. Но кто защитит нас от тебя самого, когда твой сын устраивает погромы на нашей улице? Убит мой сын. Мой престарелый тесть умер от страха. Мы слишком слабы, чтобы мстить тебе. Но теперь мой род уходит из Словенска.
Младший сплюнул кровь, сорвал с шеи оберег — знак союза, заключенного со словенами, — и швырнул его под ноги князю. После чего оба вышли.
Словен с минуту хватал ртом воздух. Никто не осмелился прервать паузу — ни старейшины, ни дружина. Даже Хавр молчал, хотя на лице его ясно было написано: «А я тебя предупреждал».
Без оглядки Словен выбежал на крыльцо. Утренний ветер обдал его холодом, но не отрезвил его ярости. Князь с тоской посмотрел на реку и на встающий за нею черный лес. Загадочный, чужой словенам мир… Но раньше его хотя бы населяли дружелюбные соседи. Что, если теперь они станут врагами? Мир, взращиваемый годами, треснул в одночасье. И кто теперь за это ответит?
А вот и преступник. Словен с ненавистью, которую он уже не старался подавить, увидел, как к терему идет молодая дружина. Впереди — Волх. Лица у всех серые и сосредоточенные. Ни тени сомнения или раскаяния. Только усталость и сознание собственной правоты. Люди, только что выполнившие неприятный долг.
— Доброе утро, отец, — как ни в чем не бывало приветствовал Волх. — Пока вы совещались, мы не теряли времени даром. Предатель наказан. Он…
— Кто дал тебе право… — низко прорычал князь. — Кто дал тебе право, безмозглый и подлый щенок, вершить самосуд на моей земле?!
— Отец…
— Не смей называть меня отцом! Ты, мерзкий ублюдок! У меня один сын — Волховец, и он станет княжить в городе после меня! А ты… Схватить его, запереть!
Отцовы дружинники, ворча что-то про возомнившую о себе молодежь, нехотя выдвинулись вперед. Но путь им преградила молодая дружина — кто-то сразу и решительно, кто-то скрепя сердце. Дети стали против отцов и обнажили мечи. Волх улыбался. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Первый глоток настоящей власти вскружил ему голову сильнее меда, сильнее любви.
— Мы уходим, князь, — заявил он. — Пойдем по следу воров. Когда я заберу у Тумантая Ильмерь, что передать ей от тебя? Прежде чем она станет моей женой?
Молодая дружина, не опуская мечей, промаршировала к выходу из города.
— Задержать их? — спросил кто-то.
— И не думай, князь, — быстро сказал Хавр. — Все к лучшему: ты наконец избавился от него. Не марая рук, не поднимая оружия. Из леса он никогда не вернется. Ты свободен, наконец свободен…
Словен посмотрел на советчика безумным взглядом. Потом, стыдясь себя самого, заорал нечеловеческим голосом. А под самой крышей терема стояла Шелонь — не чувствуя холода, простоволосая, в одной рубахе. Когда страшный крик мужа пронесся над городом, она закрыла руками лицо.
Волх с дружиной собрались на берегу реки Мутной — там, где они столько раз бились на мечах. Дружина вместе с рабами и слугами насчитывала около трехсот человек. Многовато для мобильного отряда и очень мало для войска. Но никто пока не задумывался об этом. Бунт опьянил всех. Даже мямля Алахарь воинственно поправлял пояс.
— Дружина! — крикнул Волх. — Вы вольны следовать за мной или остаться дома. Тех, кто пойдет со мной через лес, ждут страшные испытания. Но оставаться тоже небезопасно. Князь гневается на меня, но отыграться может на вас. Выбор невелик, и все же надо выбирать.
Дружина вразнобой загорланила.
— Тихо! — оборвал Клянча нестройный гомон. И выкрикнул торжественно:
— Мы с тобой, князь!
— Мы с тобой, князь! Мы с тобой, князь! — вторили ему взволнованные голоса — сильные и ломкие, высокие и басовитые.
Князь! Волха распирало от обожания к этим парням, готовым идти за ним в огонь и в воду. Он вглядывался в их лица… Не все хорошо знакомы, не всех он пока знает по именам… Но это сейчас для него самые близкие и дорогие люди. Он с трудом заставил себя принять важный и суровый вид, как положено настоящему князю. И с трудом сдержал торжествующую улыбку, увидев Бельда. Пришел-таки!
— Ты не обязан идти с нами, — сказал Волх. — Это очень опасно. А в городе тебе ничего не грозит. Тебя не было с нами на чудской улице.
— Хорошо, — дернул плечом Бельд. — Вы там чудили на чудской улице. Но это правильно — идти выручать женщин. Я иду с тобой, Волх.
Князем не назвал… Что ж, он близкий друг, ему можно. Волх похлопал рыжего сакса по плечу и объявил:
— Выступаем завтра на рассвете! Во имя Велеса! Да будут милостивы к нам боги!
Дружина с одобрительным криком вскинула вверх мечи.
Они провели на берегу еще один день и ночь. Надо было собрать еды в дорогу, снарядить сани-волокуши. Последние часы у стен Словенска Волх провел один. Он отослал и Клянчу, и Бельда и вышел на перекресток — туда, где стояли, оберегая границы рода, древние чуры.
— Чур меня храни, — машинально прошептал Волх, опасливо косясь на деревянные столбики. На них стояли горшки с прахом предков. Когда-то, на берегах Евксинского Понта, словене жили замкнутыми родами, и чуры хранили между ними межи. Но за время пути словене забыли, в каком пыльном горшке чей прах. Однако на новом месте чуры поставили — так, что теперь они могли хранить весь город.
И в самом деле, Волх кожей чувствовал границу, очерченную чурами. Вот здесь еще безопасно, здесь дом, свое. А там — чужое, там кончается охранительная сила предков. Ему казалось, что спиной он чувствует теплое дыхание города. И напротив, от реки и угрюмого леса за ней шел холод. Невидимые нити держали крепко, и надо было собраться с силами, чтобы их разорвать.
Шел снег. Волх закрывал глаза и вспоминал свой сон. «Ну, здравствуй, сын!» — говорил ему незнакомец в красной рубахе. Отец… Кому теперь он скажет это слово? Теперь, когда он осиротел?
— Отец, — прошептал Волх. — Только ты теперь мой отец. Почему больше не снишься? У меня впереди трудный путь. Могу ли я рассчитывать на твою поддержку? Или… — Волх даже зажмурился от ужасного предположения, — или все это мой бред? И ты такой же чужой и далекий, как другие боги?
Он упал на колени, разрыл снег и впился ногтями в мерзлую землю — обиталище Змея. На зиму змеи уходят в Вырей и спят меж корней мирового древа…
Вдруг хрустнул под чьей-то ногой сучок. Волх быстро встал, отряхиваясь. Не хватало еще, чтобы его застали в такой дурацкой позе. Перед глазами мелькнули чудские одежды, и он схватился за меч. Нет, это девчонка. Волх узнал ее — Клянча еще хвалился, что она за ним бегает. Маленькая, невзрачная, белоглазая мышь. Неуклюжая, как утка, из-под платка выбились волосы, зареванная, с распухшим носом. Это, наверно, из-за того, что Клянча уходит.
И точно.
— Княжич! Ты собрался на тот берег? — нагло спросила девчонка. Голос у нее был звонкий и прерывистый. Волх высокомерно нахмурился.
— Чего тебе надо?
— Ты вернешься в Словенск?
— Надеюсь, что нет, — усмехнулся Волх. — Разве во вселенной только и есть та земля, что сейчас под нами?
— Тогда… Княжич, возьми меня с собой!
— Что?!
От неожиданности Волх попятился, потеряв дар речи. Его молчание придало девчонке решимости.
— Я тебе пригожусь. Я буду готовить еду, штопать рубашки, перевязывать раны. Женщина очень полезна в походе… Я знаю лес! Я в детстве жила за рекой! А если надо, я могу сражаться. У меня сильные руки. Я научусь управляться с мечом! Я буду тебя защищать!
Что за чушь… Волх смахнул волосы со лба, отгоняя и пустую болтовню чудской девчонки. Клянча прав. Она влюблена, как кошка. Штопать рубашки, перевязывать раны… Обхохочешься! Не считая нужным отвечать этой дурочке, Волх пошел вниз к реке. Все равно вот-вот рассветет. Надо собирать дружину.
— Княжич! Волх!
Волх сам не знал, что удивило его больше: что она назвала его по имени или тоскливое отчаяние в голосе. Он обернулся, посмотрев на нее молча и вопросительно. По лицу девчонки текли слезы, делая ее совсем некрасивой. Она смахнула их детским жестом руки.
