Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)
Вдруг в дверях показалась немолодая женщина высокого роста, роскошно одетая, вся осыпанная драгоценностями. Из-под белого чепчика выбивались пряди черных с проседью волос. От ее былой красоты остались лишь большие черные, искрящиеся глаза и маленький ротик, теперь гневно сжатый.
Переступив порог, она вытянула как бы с мольбою свои белые руки и, поклонившись князю, обдумывала, с чего начать ей говорить, и то поглаживала свои волосы, то поправляла складки своего платья.
— Что нового расскажешь, Ружана? — спросил князь рассеянно.
— Да то, что всегда, милостивейший пане. Здоровье мое пропадет при ваших женах. Того гляди, которая-нибудь из них отравит меня ядовитым зельем. Все они злые и ревнивые ведьмы…
— Что опять случилось? — смеясь, спросил Мешко.
— А то, что там бывает ежеминутно, как только проснутся эти ваши богиньки! Пожирают они меня и друг друга, глаза готовы выцарапать! Прислушайтесь, милостивый князь, визг какой! Когда одна поет, другая непременно рвет и мечет. Ничем их нельзя успокоить. Никто не слушается меня. — Она скрестила руки на груди и, став напротив князя, казалось, умоляла о помощи.
— Что же это все значит? Мало у вас, что ли, силы и власти, что вы не умеете взяться за молодых и наивных девушек? — прикрикнул Мешко.
— Скорее Стогнев скрутил бы сотню батраков, чем я могла бы справиться с этими стрекозами! — ответила Ружана.
— Так что же с ними поделать? — спросил князь.
— Что делать? — ответила она. — Прогнать на все четыре стороны, отослать их к родителям. Впрочем, я знаю одно, что я перед ними бессильна.
— А которая из них злее других? — спросил князь.
— Да, как всегда, та, которую вы больше всех балуете, которую никто не смеет пальцем тронуть. Эта не только не слушается меня, но даже смотреть не хочет и грозит и мне, и другим.
— Это которая, Лилия?
— Сегодня Лилия, а завтра будет другая, — говорила с отчаянием Ружана. — Все они хороши!
— Что же мне сделать и как помочь этому? — опять шутя спросил князь.
— Прогнать всех.
— Нет, этого я сделать не могу! Скучно было бы мне без них, — ответил Мешко. — Кто знает, может быть, все изменится. А пока, имей терпение и держи их строго, Ружана.
Ружана, в отчаянии махнув рукой, собиралась уже уйти, как вдруг приподнялась портьера, и в комнату почти вбежала молодая и очень красивая женщина.
На вид ей было лет двадцать. Она была высокая и стройная, с прекрасными черными глазами и длинными волосами, заплетенными в косы. Она была изящная и гибкая, как лань, сильная и храбрая. Держала себя очень смело. Проходя мимо Ружаны, она смерила ее презрительным и гневным взглядом и, подойдя близко к Мешку, заговорила:
— Милостивейший пане, стоя за спиной, я все слышала. Неужели вы верите этой старой ведьме? Она злится на всех молодых, потому что сама стара стала, а лицо покрылось морщинами, и Стогнев бросил ее и взял себе другую.
Ружана молча выслушивала эти колкости, а девушка продолжала:
— Ей хочется заставить нас сидеть весь день у прялки, а самой приманивать старшин к себе на мед.
— Ах ты, змея! — вскричала Ружана, не в состоянии больше сдерживать себя.
Мешка как будто забавляла эта ссора; он все смеялся, но на лбу у него начали появляться какие-то грозные морщины.
Лилия старалась вызвать у князя улыбку сочувствия к себе.
Но вдруг с шумом распахнулась дверь, и появилась в ней третья женщина.
Эта девушка казалась ровесницей Лилии, но была совершенной противоположностью ей; небольшого роста, хрупкая и нежная, с золотистыми волосами и серыми глазами, созданными как будто для слез. С виду она казалась очень слабенькой и беззащитной, хотя на самом деле обладала сильным характером и необыкновенной гордостью. С каким-то странным спокойствием она подошла к князю и, посмотрев прямо в глаза, проговорила:
— Лилия эта не лилия, а крапива. Во всем она виновата. Ни меня, никого она не оставляет в покое! Я ведь старше нее, и имею кое-какие права! Я дочь жупана, княжеского рода. Мы Лехи, а она кто? Отец ее раб!.. Дитя раба!.. Помесь какая-то и смеет…
Лилия, не дав Барвине кончить фразу, подскочила к ней со страшной злобой и угрозами, но Ружана бросилась между соперницами и разъединила их.
Мешко хохотал, но его лицо становилось все мрачнее. Облокотившись одной рукой на ложе, а другую протягивая спорящим, он закричал:
— Барвина, и ты, Лилия, кто вам позволил входить ко мне? Уходите немедленно в светелку.
— Лилия изменяет тебе, пане! — вскричала маленькая Барвина.
— Лжешь, у самой есть любовник! — вся краснея, ответила Лилия.
— Прочь отсюда, расследую, в чем дело, и всех накажу, а пока уведи их, Ружана.
Лилия хотела остаться, но князь указал рукою на дверь, и Лилия, сконфуженная и рассерженная, последовала за Барвиной.
Из сеней доносились еще их голоса и наконец совсем стихли.
В этот момент вошел Стогнев, но, увидев нахмуренное лицо господина, не посмел заговорить.
— Клянусь Перуном! — воскликнул Мешко. — Придется разогнать все это стадо. Вместо утешения и отдыха вечная у них ссора и мучение с ними! Ну их к Перуну с их болтливыми языками! — прибавил он.
Стогнев стоял и ждал приказаний, но Мешко велел ему удалиться и задумался.
VI
Власт остался при дворе князя, и хотя сам Мешко был к нему милостив, придворные смотрели на него косо. Угадывали в нем того, кем он был на самом деле, то есть христианина, что значило для них то же самое, что быть немцем или врагом. Тихий нрав юноши тоже не нравился всем этим воинам и забиякам, проводившим время если не на войне, то на охоте или в набегах на соседей.
Беспрестанно здесь вербовались люди, которых учили военному делу с такою поспешностью, как будто война уже была объявлена соседями. И на самом деле, на границе никогда не было спокойно, в особенности частые стычки были у славян с маркграфом Героном, старавшимся истребить их всеми правдами и неправдами… Мешко часто помогал своим единоплеменникам, но выступал не открыто, а тайком.
Сам князь и его приближенные были вполне уверены, что рано или поздно все единоплеменники подпадут под власть Мешка, и что Силезия и Хорватия будут отняты у чехов и включены в единое Польское государство. Земли, захваченные маркграфом Героном, жители которых перестали быть язычниками и онемечились, Мешко считал как бы собственной потерей. Бороться с соседями помогал ему его брат Сыдбор, старший сын Земомысла и его возлюбленной.
Он унаследовал после матери, воспитанной где-то в лесах, дикий нрав и страстную любовь к свободе; жизнь свою он проводил под открытым небом, в сражениях, засадах и кровавых боях.
Мешко обладал благородной натурой. Он стремился к власти, желал сам стать и поставить свою страну на одном уровне с теми народами, которые стояли гораздо выше.
Сыдбор же был просто воякой, которому больше всего нравились кровавые битвы и стычки.
Поэтому Мешко сделал его начальником самых отчаянных из своих солдат-головорезов и поручал самые трудные походы, не давая ему передышки. Но Сыдбору нравилась такая жизнь, и он ничего больше этого не желал.
В своих землях, которые он получил от князя, он никогда не жил, семьи не заводил, время проводил в кочевках со своей конницей, большей частью бродя около границы. Он охотно нападал на беззащитных и мирных жителей и уводил их в плен. В Познань он приезжал, когда его звали, но чаще неожиданно появлялся сам, впрочем, долго не оставался и на следующий же день опять уходил, не предупреждая об этом никого, и надолго исчезал со своими воинами.
Живой и предприимчивый, он вызывал бы опасения, если б князь заметил в нем желание властвовать, но Сыдбор вполне довольствовался тем родом деятельности, которая выпала на его долю. Известный среди своих воинов как суровый и жестокий, никому не дающий пощады, он был, однако, удивительно нежен к своим родным. Мешка он глубоко уважал, а младшую сестру просто боготворил.
Она жила под опекой Мешка, в отдельном доме, имела свой отдельный штат прислуги и проводила время уединенно, не общаясь с женами князя. Мешко давно хотел выдать ее замуж, но как-то не находил ей подходящего жениха, и сама Горка не очень спешила оставить свой дом.
Она была самой младшей в семье и после смерти отца Земомысла осталась ребенком. Она воспитывалась среди старых женщин, которые прислуживали ее покойной матери, а характером и наружностью очень напоминала Мешка. Те же черные глаза, темные волосы, такая же смелая и сильная и, если бы ей позволили, она, подобно чешским девушкам, отправилась бы на войну. Она очень интересовалась всем тем, что предпринимал Мешко, хотя расспрашивать не смела, и как Мешко мечтал о большой власти, так Горка о таком муже, который помогал бы ее брату завоевывать земли.
