Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)
Псяюха, сделав страшную гримасу, начал грозить ему кулаками и, скрежеща зубами, повторял:
— На виселицу пойдешь, на виселицу!
Между тем Стогнев, увидев эту сцену, выслал мальчика с кнутом, который, подойдя сзади, крепко хлестнул Псяюху по ногам. Тот взвизгнул, обернувшись, хотел было ударить мальчика кулаком, но, заметив в окне Стогнева, убежал.
Собаки бросились за ним с лаем.
Власт остался, наконец, один.
Когда начало смеркаться, Стогнев позвал его ужинать. В избе уже собралось несколько старшин. Все сели за стол, Власт занял самое скромное место и сидел молча.
Присутствовавшие смотрели на него с жалостью и с нескрываемым пренебрежением.
В те времена ценили в мужчине прежде всего физическую силу, а так как Власт был слаб и бледен, то он не внушал к себе уважения, хотя всем было известно, что был сын знатного вельможи.
Стогнев и его товарищи, Рослав, младший подчашник, и Мислав, сотник, смотрели на Власта с отвращением, так как знали, что он долго жил у немцев, и считали его почти своим врагом. И им казалось странным, что князь держал его при дворе.
Первым прервал молчание Стогнев, спросив юношу, как ему нравится на родине после немецкой неволи.
— Кроме дома моего отца, я еще ничего не видел, — ответил Власт.
— И, должно быть, скучно вам здесь в деревянных хижинах после роскошных немецких домов? — с иронией заметил один из присутствовавших. — Этим лентяям необходимы их теплые берлоги! Мы другое дело; сегодня здесь, а завтра там… Нам и деревянных хат довольно…
— Да, — ответил Власт, не смущаясь, — у них города красивые и везде виден порядок и богатство. Но хотя они и любят удобства, это им не мешает быть воинами…
— Лучше, чем мы? — спросил сердито Мислав.
— Право, не знаю, я сам не воин, — ответил Власт.
— А вы сами чему там научились? — спросил его Стогнев.
— Будучи в неволе, я научился многому, — сказал Власт, — делал все, что было приказано.
— Как же вы на свободу выбрались?
— Мне ее возвратили сами хозяева, видя, что я им больше не нужен, а я воспользовался свободой, чтобы вернуться домой, — ответил юноша.
— А дома-то, — спросил Стогнев, — у такого воина, как Любонь, что вы думаете делать?
— То, что прикажет отец, — послышался ответ.
Спокойствие и смирение, с каким Власт отвечал на задаваемые ему вопросы, производили странное впечатление на присутствующих.
Рослав и Мислав, видя покорность Власта, стали дерзко насмехаться над ним. Стогневу это стало неприятно.
Двусмысленные шутки сыпались на Власта, который смущался и краснел, но терпеливо выслушивал и молчал.
Поужинав, Власт собирался встать и уйти, как вдруг в комнату вошел княжеский слуга и попросил его следовать за ним.
Приглашение князя произвело, по-видимому, большое впечатление на дерзких солдат, а Власт, быстро встав из-за стола и поклонившись всем, ушел в замок.
Мешко еще находился на половине своих жен, где в данный момент отдыхал.
Пройдя первый двор, где Власта встретил визг и лай собак, он вместе со слугой прошел через ворота, возле которых стояла стража, во второй двор, посередине которого был устроен садик.
Как только Власт переступил порог, он увидел головки высунувшихся в окно молодых женщин, покрытые белыми платками, с любопытством присматривавшихся к незнакомцу. Сюда доносился их визг и смех; несколько нарядно одетых девушек выбежали во двор, чтобы лучше рассмотреть юношу.
Слуга поспешил указать Власту дорогу под столбами, окружавшими эту часть дома. Пройдя сени, они вышли в большую избу, где находились комнатные служители и стража. Изба разделялась на две части, одна из них была закопченая, с огромным очагом, теперь угасшим. Кругом все было тихо и спокойно.
Они прошли еще одну маленькую комнату, на стенах которой было развешано много всякого рода оружия: луков, топоров, пращей и копий. И затем слуга приоткрыл двери в комнату Мешка…
Князь, вытянувшись во весь рост, лежал на медвежьей шкуре, подложив руки под голову. Увидев Власта, он сделал знак, чтоб тот подошел ближе.
Слуга ушел, закрыв за собою дверь.
Молчание продолжалось несколько минут. Мешко вздохнул, медленно стал приподниматься и, сев на своем ложе, сказал:
— Ты знаком с новой верой немцев? Расскажи что-нибудь… Ведь Христом зовут их Бога?
— Да, милостивейший князь, — медленно ответил Власт, которого обрадовал вопрос князя. — Да, Христос был Богом на земле и вознесся на небеса. Сошел Он с небес для того, чтобы сеять правду и искупить своей кровью грехи людей.
— Да, знаю, был убит… замучен… — сказал Мешко.
— И воскрес, — прибавил Власт.
Князь, услыхав это, посмотрел на Власта с недоверием и страхом.
— И творил чудеса? — спросил он тихо.
— Творит их Он и теперь, — прибавил Власт.
Мешко, как будто пугаясь собственного голоса, спросил его почти шепотом:
— А ты христианин?
У Власта забилось сердце.
Хотя в интонации голоса князя не было ничего грозного, Власт все-таки не был уверен, как примут его признание, и не подпишет ли он этим себе приговор. В этот момент он вспомнил отречение от Христа апостола Петра… но тотчас отбросил от себя это искушение и с мужеством ответил:
— Да, милостивейший князь, я христианин! И если бы мне пришлось страдать за это и поплатиться жизнью, я не отрекусь от моего Бога.
Изумленный князь долго смотрел на вдохновенного юношу.
— И не боишься смерти?… — спросил он.
— Нет… там ждет меня вечная жизнь и счастье.
— Вечная жизнь!.. — проворчал князь, вставая. — А ты в этом уверен?
— Бог нам это обещал, милостивейший князь.
Со странным выражением на лице не то насмешки, не то страха, князь бросился на ложе и задумался. Жуткое молчание длилось довольно долго.
— А ты чудеса творить умеешь? — спросил, наконец, Мешко.
— Нет, мой князь, их не творит никакой человек, а только один Бог.
Мешко как будто не понимал.
— Есть ведь христиане, творящие чудеса? — промолвил он.
— Да, князь, есть святые люди, через посредство которых Бог творит чудеса.
Мешко опять задумался и, казалось, совсем позабыл о присутствии молодого христианина.
Власт с бьющимся сердцем всматривался в лицо князя, желая узнать, прощает ли он его или велит казнить. Но князь просто думал о рассказанном.
Вдруг он начал расспрашивать Власта о немецком цесаре.
— А что немецкий цесарь силен? — спросил Мешко.
— Не знаю, есть ли какой сильнее, чем немецкий цесарь… Даже и тот, что живет в столице на берегу моря. Владения его простираются до страны, где совсем нет зимы, а с другой стороны, до края вечных снегов. Господствует он над королями и князьями и владыками, имеет огромное войско и сокровища. Сила его страшна…
Мешко улыбнулся с недоверием.
— И все-таки его маркграфы и князья ни сербов, ни поляков покорить не сумели!.. — проворчал как бы про себя князь. — Из наших они только чехов сумели перетащить на свою сторону, но чехи им изменят, когда настанет удобный момент… Пошли вместе с немцами на венгров, которые и нам много вреда делали.
Затем Мешко начал расспрашивать об обычаях в замках, о том, какое у немцев оружие, о военных порядках.
Власт отвечал медленно, описывая все, что видел: старые города, старинные замки на вершинах гор, железную броню рыцарей, богатство цесарской сокровищницы и роскошь дворцов и храмов.
Князь слушал Власта, не перебивая его.
Слушал то с грустной задумчивостью, то с напряженным вниманием, когда Власт рассказывал о воинах, то с презрением, когда он говорил о богатствах.
Но о войсках и военных порядках Власт меньше всего мог рассказать, так как сам мало понимал в этом.
Нелегко было угадать, о чем думает Мешко, но все же казалось, что в этот момент он обдумывал средства померяться силами с немцами, нисколько не пугаясь их превосходства.
Когда наконец Власт утомленный замолк, Мешко посмотрел ему глаза и, понизив голос, сказал:
— Смотри, не проболтайся о том, что ты христианин! Если бы мне об этом доложили, то пришлось бы тебя казнить. А ведь мне отца твоего жаль. Мы поклоняемся нашим старым богам, других у нас не знают. Ничего общего с врагом иметь мы не можем, нет!..
Когда Власт хотел было уже попрощаться, князь вдруг прибавил:
— Домой не уезжай, оставайся здесь! Мне нужно о многом, касающемся неприятеля, спросить тебя. Враги наши стараются захватить все, что можно… Стогнев даст тебе помещение. Отпущу я тебя вскоре, а пока живи здесь и молчи.
Власт вышел приискать себе приюта на ночь, а князь опять лег и глубоко задумался.
Сюда доносились песни женщин, визг и лай собак и хохот. Иногда это стихало, но вскоре опять шум и гам возобновлялся с еще большей силой.
