Нина Молева - Граф Платон Зубов

— У него сильная партия?

— Я бы сказал иначе — купленная его несметными богатствами толпа. Императрица была очень щедра по отношению к Потемкину, и он сам приумножил полученное в несколько раз. Современники признают за ним редкий дар — все превращать в деньги. Но главное для Потемкина — неизменная поддержка императрицы. Он умеет угадывать ее намерения и осуществлять их прежде, чем монархиня выскажет свое желание. Потемкин расчетлив, и пока в его расчеты входит верность Екатерине. А дальше — дальше вам придется наблюдать самому.

— Но ведь Потемкину кто-то противостоит?

— Само собой разумеется. Потемкин выдвинул совершенно фантастический, но и льстящий самолюбию русской императрицы проект — так называемый греческий. Вместе с неким вельможей Безбородко они предлагают разрушить Оттоманскую Порту и на ее развалинах восстановить Византийскую империю во главе со вторым внуком императрицы — Константином.

— Заманчиво, но маловероятно.

— Вот именно. Однако в России все возможно. Тем более, что в плане Потемкина есть куда более конкретные и, безусловно, выгодные для России позиции. Начнем с положений Вооруженного нейтралитета.

— Того, который был изложен в декларации Екатерины II от 28 февраля 1780 года, если память мне не изменяет, дворам лондонскому, мадридскому, а также нашему? То есть союз держав, которые брали на себя обязательства силой защищать ее принципы, не так ли?

— Уточним эти принципы, граф, что крайне важно. Речь идет об интересах нейтральной торговли, крайне стесненной действиями воюющих держав.

— Во время войны американских колоний с Англией за независимость.

— Сами знаете, граф, вы оказались в Америке именно потому, что Франция, начиная с 1778 года, приняла участие в этой войне.

— Не только Франция, господин министр. Но так ли или иначе к Вооруженному нейтралитету присоединились в конце концов и Дания, и Швеция, и Пруссия, и Австрия, и Португалия, и королевство обеих Сицилий.

— По счастью, все это прошло. В настоящий момент война за независимость завершена. Вооруженный нейтралитет прекратил свое существование.

— Надеюсь, не вполне. Ведь Англия продолжает применять свои прежние начала и притом с таким усердием, что нейтральной торговле может грозить полное уничтожение.

— Об этом и речь, дорогой граф. Вам предстоит обнаружить и опереться на анти-английские силы при дворе. Сложность заключается в том, что план Вооруженного нейтралитета принадлежит воспитателю наследника графу Никите Панину, но он безусловно невыгоден для планов Потемкина, который — и это надо прежде всего иметь в виду — хочет полного присоединения к Российской державе Крыма. Вот вам расстановка сил при дворе. Что же касается фаворитов, думается, все они ставленники той или иной стороны. Этим вам и придется руководствоваться. Но — ради Бога! — не упускайте из виду Потемкина. Если бы вам удалось навязать ему свою дружбу! Между прочим, ценой любых подарков. Он крайне тщеславен и корыстолюбив. Но прежде всего тщеславен.

— Бывший фаворит! Он должен иметь раненое самолюбие.

— И он его имеет. Отнеситесь к нему возможно почтительнее. Пусть он ощутит блеск двора настоящего короля — Людовика XVI! Пусть благодаря вам он почувствует себя причастным к парижской жизни.

— А язык общения? Переводчик всегда ставит между людьми трудно преодолимую преграду.

— Потемкин может изъясняться по-французски. Его выговор ужасен, но к этому можно привыкнуть.

— Вы не представляете, что мне доводилось слышать в Америке!

— И вот еще. Я уполномочен передать вам этот ларец с драгоценностями. Вы вправе употребить их на подарки соответствующим лицам. С последующим подробным отчетом, разумеется. А в остальном — пусть вам сопутствует удача, граф. Отправляйтесь в Россию без промедления.

Гатчинский дворец. Кабинет Павла. Великий князь Павел Петрович и Е. И. Нелидова.

— Ваше величество, иногда мне кажется, что вы начинаете тяготиться вашей Гатчиной.

— Моей Гатчиной! Моей! Вы прекрасно знаете, Катишь, она навязана мне императрицей в 1783-м году. Именно навязана.

— Ваше величество, разве это имеет принципиальное значение, когда все здесь сделалось по вашему вкусу и указанию? Здесь все дышит вами. И любовью к вам. И где еще вы могли бы так беспрепятственно посвящать время маневрам и смотрам?

— Но вы же их не терпите, Катерина Ивановна.

— А разве женщине обязательно испытывать восторг от мужских занятий, тем более занятий полководцев? Я могу отдать должное внешней стороне всех дефиле, но я покажусь вам только смешной со своими замечаниями, не правда ли? Главное — все здесь рядом со дворцом.

— Но неужели вы не заметили, как избегают Гатчины все флигель-адъютанты? С каким пренебрежением они относятся к нам?

— К вам? Ни в коем случае, ваше высочество! Речь идет о страхе перед неудовольствием императрицы, а в конце концов, положение… флигель-адъютанта слишком зыбко.

— Если бы они боялись императрицы, то, по всей вероятности, так не бежали бы от ее милостей. Иногда они напоминают мне яблоки, которые осенним временем осыпаются с дерева.

— Да, я знаю, им запрещено прямое общение с Малым двором.

— Тогда на что же вы в претензии, ваше высочество?

— Да, и эта история с митрополитом Сестренцевичем…

— Вот именно о ней и я только что хотела сказать. Митрополит действительно заболел. Ему на самом деле доктор запретил трогаться с места. Вы, ваше высочество, как всегда оказались самым гостеприимным хозяином. Владыка смог здесь оправиться, а впереди его ждал выговор от императрицы.

— Положим, как всегда, такую миссию поручили Потемкину.

— Вот именно. Князь не только не постеснялся в выражениях, но еще и передал предупреждение бывать в Гатчине как можно реже.

— А еще лучше не бывать совсем.

— Разве Гатчина виновата в том, что императрица не дает вашему высочеству составить собственного штата. На очередное дежурство назначаются лица и чины Большого двора.

— Но для меня это связывается именно с Гатчиной.

— Ваше высочество, а если бы императрице пришло в голову постоянно держать вас около себя, в Царском Селе? Неужели такая перспектива вас бы удовлетворила?

— Не хочу и думать. А как удачно все складывалось сначала! Какой это был чудесный дружеский кружок. Никита Иванович Панин… Правда, его не стало в тот же год. Николай Иванович Салтыков. Сергей Иванович Плещеев, генерал-поручик, тайный советник и вместе с тем великолепнейший переводчик с французского и автор сочинений по географии. Кажется, его никогда не становилось скучно слушать.

— Его называли вашим Сюлли, ваше высочество.

— Да, да, слышал. И это особенно раздражало императрицу. Мистик и масон — это ли не повод для ее неистощимой иронии.

— А еще Александр Борисович Куракин, ваше высочество.

— Ну, он всегда относился к числу ваших больших друзей, Катишь.

— Он бесконечно ценил ваше доброе отношение, ваше высочество.

— Знаю. Мне же, пожалуй, был ближе Николай Васильевич Репнин.

— Как жаль, что и его императрица не любила.

— Не любила! Вы очень мягко выражаетесь, Катерина Ивановна. Императрица ненавидела Николая Васильевича за связь с Николаем Ивановичем Новиковым[13] и мартинистами[14]. По выражению императрицы, весь тогдашний гатчинский кружок бравировал ее неудовольствием.

— А между тем императрица поторопилась в первый же год существования Гатчины убрать Николая Ивановича Салтыкова.

— Что ж, она убила одним ударом двух зайцев. Императрица лишила меня человека, которому я доверял, а назначив его воспитателем Александра и Константина Павловичей, вынудила стать лояльным к ней самой.

— Я как-то не задумывалась над подобным оборотом. Разве что над тем, что гофмейстером вашего двора оказался назначен Валентин Платонович Мусин-Пушкин.

— Не повторяйте всуе этого имени — оно мне неприятно. Я могу ошибаться, но мне кажется, что Николай Иванович никогда и никого не станет настраивать против меня.

Петербург. Дом Г. А. Потемкина-Таврического. Г. А. Потемкин, граф де Сегюр.

— Я рад, что вы нашли время навестить меня, господин посол, и высоко ценю такую честь. Как вам показался наш Петербург после стольких впечатлений от странствий по всему миру?

— Он великолепен, князь, просто великолепен. А что касается моего визита, то отнесите его не только за счет моего глубочайшего уважения к такому выдающемуся человеку, как вы, но и к естественному человеческому любопытству: увидеть самого Потемкина, о котором столько лет говорит вся Европа!

— Вы мне льстите, граф.

— Нисколько, князь. Вы превосходно знаете себе цену и цену своим деяниям. А ваша личная храбрость давно вошла в легенды.