Райдо Витич - Имя - Война
— И все-таки?
— Какая теперь-то разница?… Я думал, у нее какое-нибудь задание, используют, понятно, в темную. А меня кинули проконтролировать и за тобой присмотреть, вердикт на морально-идейную устойчивость потом отписать.
— Что бы отписал?
— Сам как думаешь? — хмыкнул. Друзья переглянулись и вяло улыбнулись друг другу. — Вопрос, где теперь девочку искать? Куда податься может?
— Понятия не имею, — потер затылок, обдумывая.
— К отцу в Брест?
Николай нехорошо усмехнулся:
— Вряд ли ее отец в Бресте. Развели Лену, скорей всего специально.
— Вот теперь я не понял, — пододвинулся к другу Саша.
— Мы у ее отца медкомиссию проходили, как раз за день до отъезда, — протянул холодно. — Если он действительно ее отец.
— Стоп. Это кто?
— Банга. Ян Артурович. Председатель комиссии.
— Мать вашу, — присвистнул Дроздов. — Это не брат полковника Банга?
— Не знаю такого.
— А надо бы, — отвернулся мужчина. — Он к разведке имеет самое прямое отношение. Я к нему еще в тридцать девятом просился. Внешняя разведка.
— Взяли?
— Угу. Отправили к Скрябину и дали задание на тебя стучать, — хмыкнул.
— Значит, это твоими молитвами мной Скрябин заинтересовался? — усмехнулся Николай. — Ясно. Здорово получается: Лена сестра брата самого Молотова, полковника особого отдела внешней разведки, едет в Брест к брату полковника внутренней разведки, который находится в Москве. Ей в купе кидают двух новоиспеченных лейтенантов, один из которых должен присматривать за ней и за другом, а другому — никакого задания. "Отдыхай и ни в чем себе не отказывай, дор-рогой".
— Может быть, тебя ждали лавры великого разведчика. Или Лену, — хохотнул. — Только чую — это пенка.
— Плевать. Сливки прокисли уже — фашисты постарались. Вопрос: а не пытался ли Скрябин использовать и свою сестру для какой-то цели?
— Почти уверен. Вполне возможно, что вас хотели свести и использовать как агентов на Польской границе, а может и за ее пределами. Ты благонадежен, морально устойчив, идейно подкован, отличник боевой и политической, знаешь четыре языка, Лена девочка правильная, брату свято верит и по внешности — наив в бантиках — неплохая комбинация бы получилась. Хотя не исключаю факт обычного негласного сопровождения. Только теперь без разницы.
— Наверное. Все равно ничего не понимаю — нас к работе на Дальнем Востоке готовили, а кинули на Запад, к границе с Польшей. Тьфу! Но Лену все равно надо найти. Напорется на немцев — конец.
— Да уж, в плен ее не возьмут — тут же используют.
Николай лицом потемнел, встал:
— Пошли.
— Куда? — лениво поинтересовался мужчина.
— Прямо!
— Слушай, а ты точно в нее влип, — поплелся следом и тут же был втиснут в дерево.
— Она ребенок еще! Девчонка! Не можем мы ее бросить! — процедил ему в лицо зло Николай.
— По-любому, — спокойно согласился Александр — для него иначе и быть не могло. — Только что ты завелся-то?
Мужчина сник, отпустил друга и пошел вперед. Саша за ним, но тему сменил, чтобы друга не раздражать.
— Оружие надо взять как-то. Может, кого из наших отобьем. Плен — не сахар.
— Кто спорит.
— Нет, ты подумай: два здоровых бесхозных лейтенанта шатаются по лесу, а в это время где-то идут бои. Дурдом! Знаешь, кем я себя чувствую? Сукой последней. Там пацаны гибнут, а я шишки пинаю!
— Боишься без тебя война закончиться?
— Не хочу без дела и толку шататься. Я офицер, а не леший! Мое место на линии фронта, в армии, на передовой. Меня воевать учили, Родину защищать, а не груши околачивать! — закипел.
— А я кто, по-твоему, меня чему учили?! Думаешь, у меня кулаки не чешутся, челюсти от злости не сводит?! Мне не хочется расстрелять, разбомбить до самого Берлина, так отутюжить, что тысячу лет наперед неповадно было! Чтобы поезд сожженный им поперек глотки встал! Чтобы!… - разошелся и стих. Сообразив, что кричит. — Что предлагаешь? — посмотрел на друга.
— В бой ввязаться. Пусть втупую. Не могу я вот так бродить!
— Истерику отставить!… А бой нам еще навяжут. Нет — сами устроим. Только с умом, чтобы толк был. Если уж умирать, то по максимуму с собой фашистов забрать. На меньшее я не согласен.
— К своим бы выйти. В Белоруссии ни одна дивизия расположена, аэродромы, танковые бригады — где они все, черт их дери?! Где наши танки, наша авиация?! — закрутился, раскинув руки и оглядывая ряды стволов деревьев.
— Громче кричи, чтоб немцам тебя проще найти было, — посоветовал Санин. Дроздов смолк и больше накопившееся не выплескивал. Только по карманам себя обшарил, в надежде завалявшуюся папироску найти. А еще луче — пачку.
Но папиросы сгорели вместе с поездом.
Темнело быстро, но они решили не останавливаться, идти до утра, а поспать днем, когда немцы не спят. Ночью проще незаметно пройти опасные зоны.
— Поесть бы, — протянул Саша, поглядывая на виднеющиеся с опушки домишки. — Деревня. Чувствуешь, хлебом пахнет? Рискнем, на постой попросимся?
Николай подумал и кивнул: была не была. Может, Лена на эту деревню вышла, спит спокойно сейчас в тепле, в каком-нибудь из виднеющихся домов.
И замер, почуяв скорее, чем услышав шорох невдалеке. Саша тоже что-то приметил, глянул на друга, давая знать: тихо. Оба сравнялись с землей и кустами, прислушиваясь и пытаясь определить, кто и где находится.
Вскоре послышался треск веток и тихий, еле слышный шепот. Слова разобрать не получилось, но говорили не на немецком точно.
Николай кивнул Александру, и оба крадучись двинулись на звуки.
— … полная деревня.
— Куда теперь?…
Послышалось более явственно. А вскоре стало видно очертание трех силуэтов, бездарно расположившихся у деревьев на опушке. Трое бойцов жевали хлеб, пустив каравай по кругу, и хоть бы ухом повели на присутствие гостей.
Только один встрепенулся, и то когда Санин во весь рост встал перед ним. Второй за винтовкой потянулся, но Дроздов на нее ногой наступил. Третий просто замер с куском хлеба в руке, исподлобья поглядывая на лейтенантов.
— Свои, — бросил Николай, чтобы сразу пресечь возможные недоразумения. — Лейтенант Санин.
— Лейтенант Дроздов, — представился Саша.
— Встать и доложить по форме: кто, откуда.
Бойцы нехотя поднялись, вытянулись, переминаясь с ноги на ногу.
— Рядовой Буслаев, второй стрелковый полк, — прогнусавил длинный как жердь, неуклюжий боец, отложивший винтовку.
— Рядовой Васулмян, 123 авиационный полк, подразделение обеспечения, — шмыгнул носом невысокий паренек.
— Рядовой Васечкин, 123 авиационный полк, подразделение обеспечения… Да только нет уже ни полка, ни аэродрома. И самолеты под ноль сравняли, — зло бросил третий, вновь исподлобья уставившись на Николая.
— Когда?
— Утром еще. А потом десант.
— Дезертиры?
— А ты там был?! — взвился мужчина.
— Нет, я у тещи на блинах был.
Солдат смолк, головой мотнул, словно в ухо вода попала.
— Извините его, товарищ лейтенант, контуженный он, — сказал Васулмян. — Четыре боя за день. От роты мы только остались.
Санин кивнул, сел и разрешил сесть бойцам:
— Боеприпасы?
— Патронов нет, — вздохнул Буслаев и прижал к себе винтовку, получив ее от Дроздова.
— У меня граната, — сказал Васечкин.
— У меня четыре патрона в «Вальтере». Трофей, — закончил подсчет боеприпасов Васулмян.
— Шикарно. У нас два автомата с пустыми рожками и армейский нож. Живем. Кто знает обстановку?
— Какая обстановка?! Немцы кругом! В кольцо гниды взяли! Поля жгут, листовки кидают: сдавайся, Москва наша!
— Вранье!
— И мы так думаем, товарищ лейтенант! — дружно заверили бойцы.
— Куда тогда бежите?
— Не бежим, а к своим пробираемся! Части раскиданы, кто, где не поймешь! — опять взвился Васечкин.
— Хорош, ты, Федь, молкни, а? Ну, они-то причем? Тоже ж в оборот попали, — тихо попросил его Буслаев и протянул лейтенантам хлеб. — Будете? Я в деревню бегал, на постой напроситься хотели, а тама фрицев полно. Днем, грят, на мотоциклетках своих понаехали. Вот хлеба хозяйка дала и отправила. Ну, я огородами и тут. Откушайте, товарищи лейтенанты.
— Спасибо, — не стали отказываться мужчины. Саша разломил краюху пополам и подал Николаю.
— Что и говорить, есть охота, жуть.
— Да уж, — обрадовался чему-то Васулмян. — У нас животы от голодухи свело. Со вчерашнего дня ни крошки.
— Товарищ лейтенант, спросить можно? — чуть качнулся к жующему Николаю Буслаев.
— Угу.
— Сами-то откуда?
— С поезда, — перестал жевать, вспомнив утреннюю бомбежку. Аппетит пропал. — В отпуск ехали.
— Полные вагоны женщин, детей, сонные, а этим плевать. Утюжили, пока от состава угли не остались, — зло бросил Саша и сунул в рот хлеб, чтобы чего яростнее и круче не завернуть.
