Юрий Пульвер - Стоящий в тени Бога

– Великая цель оправдывает все, даже предательство. Смотри, римляне атакуют! Нет времени больше тебя уговаривать! Не будь глупцом, скрывайся на дно оврага, пока мы отвлекаем италиков!

Леонид повернулся... и застыл на миг. Бросил назад, через плечо:

– Если окажется возможным, найди мое тело и похорони по эллинским обычаям. Или хотя бы поставь кенотаф[21]. Не хочу непогребенной тенью скитаться по ойкумене и губить невинных людей... Боюсь стать ламией, сосущей кровь...

– Постараюсь, – шепнул Иуда пересохшими губами, с тоской глядя на удаляющуюся спину наставника...

Оказаться непогребенным – самое страшное для эллина и иудея. Поэтому греки всегда стремились забрать с поля боя абсолютно все тела погибших. Было немало случаев, когда победоносные полководцы, вернувшись домой, подвергались казни за то, что не сумели похоронить своих мертвецов.

Иудеи не доходили до таких крайностей, но и для них лежать вне гробницы – значит, лишиться возможности восстать из мертвых с приходом Мессии.

Не уготована ли сия участь ему, Иуде?

Гавлонит сел на спасительный щит, ухватившись руками за края, толкнулся – и покатился вниз, стараясь удержать равновесие.

Предательство всегда начинается с того, что ты покидаешь высоту и скользишь вниз, со стыдом подумал он.

Впрочем, предательство ли это? Воины, тем более «ганна'им», действительно обязаны умереть, чтобы жил высший рангом.

И если бы не стремление выполнить волю Господню, освободить Израиль от чужеземцев, сохранить веру отечественную в неприкосновенности, он, Иуда бар Иезекия, никогда не унизился бы до бегства с поля брани, не бросил бы свое войско на произвол судьбы...

Наткнувшись на камень, щит встал на дыбы, как норовистый скакун, и вывалил седока на шероховатый известняк, образовывавший стенку оврага. Несколько десятков локтей, что оставались до дна ложбины, Иуда то скользил на боку, то кувыркался.

Доспехи спасли от серьезных травм. С исцарапанными лицом, ногами и руками, побитый, как сноп зерна после обработки крестьянским цепом, Сын Божий избавился от брони, оставив лишь меч и кинжал. И, как в юности, несколько часов бежал по оврагу, потом карабкался в гору, уходя от возможной погони.

Не единожды, задыхаясь, ошалев от усталости, обессилев от потери крови и жажды, он останавливался в изнеможении. И тогда ему являлся призрак царя Ахава.

«Я, будучи смертельно раненным в битве с сирийцами, сражался на колеснице до вечера, пока не умер (3 Пар. 22:34—37), говорила тень покойного владыки. То, что сделал я, сумеешь и ты...»

Видение духа Ахава оказало бодрящее действие. Гавлонит дожил до наступления ночи, избежав римских ищеек и солнечного удара. Добрался до тайного убежища в горах, перевязал поврежденные места. Дождался нескольких Избранных, уцелевших от бойни.

Истерзанной овчаркой, не уберегшей овечек от волчьей стаи, приполз он на брюхе к любимому пастырю – Гавриилу. Выкусывал колючки из шкуры, отъедался, отсыпался, зализывал царапины и синяки.

Чуть не ежедневно к нему прибывали ангелы с новостями. Вести были свежие – да пахли дурно.

После победы над Иудой Гай легко покорил Сепфорис, предал его огню, а жителей продал в рабство.

Сам Вар с другой частью войск вторгся в Самарию, не трогая, однако, ее главного города, так как нашел, что последний не принимал участия в волнении. Наместник раскинул свой стан около деревни Ар, принадлежавшей Птолемею и разграбленной потому арабами, которые свою злобу на Ирода вымещали и на его друзьях. Затем он двинулся вперед и остановился у другой укрепленной деревни Самфон; и ее разгромили арабы точно так же, как разграбили все попадавшиеся им в руки государственные запасы. Смерть и огонь царили повсюду, и ничто не могло укрыться от хищнической алчности сынов пустыни. И Еммаус, жители которого заблаговременно спаслись бегством, Вар также приказал уничтожить огнем.

Отсюда он направился в Иерусалим. Один только вид римских сил рассеял иудейское войско; оно поспешно отступило и разбрелось внутри страны. Городские жители, приняв победителей, отрицали участие в восстании, объявляя, что они лично ни в чем не нарушали спокойствия; ради праздника они вынуждены были впустить в столицу народную массу, но не только ничего общего не имели с мятежниками, а, напротив, вместе с латинянами были ими осаждены.

Ликованием встретили Вара троюродный брат Архелая Иосиф, Руф и Грат во главе царского войска и себастийцев, а также оставшиеся когорты легиона. Сабин не посмел показаться наместнику на глаза и заранее ушел из города к приморью, что было приравнено Варом к дезертирству.

Проконсул отрядил часть своего войска внутрь страны против мятежников; многие из них были схвачены. Менее опасных он велел заключить в тюрьму, а наиболее провинившихся в числе около двух тысяч – казнить в назидание остальным.

«Ради полезнейшего примера», как обожали говорить в таких случаях латиняне, политических преступников (иными словами – мятежников) подвергали только одной, самой страшной и мучительной казни – распятию. И выросли по Иудее и Галилее на высоких и далеко отовсюду видных местах черные леса из крестов с распластанными на них повстанцами...

Фоном сей страшной для любого человека, кроме римлянина, картины служили багровые зарева пылающих городов, тучи обожравшихся стервятников, тысячи несчастных стариков, женщин, детей, оплакивающих своих близких, которые погибли позорнейшей для иудеев, запрещенной Торой смертью – были «повешены на дереве».

Подавив бунт, проконсул возвратился в Антиохию. Перед отъездом он дал латинскому гарнизону Иерусалима, которым теперь командовал Гай, а также Архелаю и его приспешникам один-единственный приказ: любой ценой поймать самого главного виновника мятежа, сумевшего ускользнуть из цепких лап римского закона, – Иуду Гавлонита. И доставить к нему, Вару, где бы наместник ни находился, хоть на краю ойкумены.

Восстание прокатилось по Иудее, как морской прилив по прибрежной полосе, и ушло в небытие, оставив после себя лишь трупы, руины, пепелища, плач, слезы и расколотую на несколько частей государственность.

Исполнилась злая воля покойного узурпатора: после смерти Ирода некогда подвластной ему одному территорией стали управлять сразу четыре властителя. Больше Иудея не имела царей-евреев...

ВТОРОЕ ВОССТАНИЕ

Иудея, 6 г. н. э.

Не нужно ни славы, ни слез мертвецам,

Отдайте им лучший почет:

Шагайте без страха по мертвым телам,

Несите их знамя вперед!

С врагом их, под знаменем тех же идей,

Ведите их бой до конца!

Нет почести лучшей, нет тризны святей

Для тени достойной бойца!

Потихоньку раны зарубцевались. Еще пышнее стал Иерусалим. Богатеи вновь отстроили разрушенные войной виллы и дворцы. Ирод Антиппа восстановил и украсил Сепфорис, переименовав его в Автократорис, что означало – «императорский город».

Язвы же в душе Иуды никак не залечивались.

Почти год он скитался, прячась от искавших его повсюду римлян и шпионов сразу трех правителей – одного этнарха и двух тетрархов. Менял одежду, жилье, города и веси. Ночевал то в лавке купца, то у костра пастуха, то в землянке бедняка, то в синагоге, то в горной пещере, то под наскоро сделанной кущей в пустыне, то вовсе под открытым небом.

И ничего почти не замечал вокруг себя, постоянно мучился одним и тем же вопросом: «Что я сделал не так?»

Всегда гордился Иуда силой и ума своего, и тела. Ему удавалось все. Он мог затмить в споре самого искусного рабби, доказать любому масорету, что превосходит его памятью, изгнать множество бесов из тел больных, выпить больше Чаш Испытаний, нежели другие Сыны Божьи. И с мечом он управлялся, как заправский вояка, и копье метал лихо, и из лука стрелы бросал метко, и выносливостью не уступал ветерану-легионеру.

А сражение (да что там – целую войну!) проиграл позорнейшим образом, отправил в геенну огненную слишком мало римлян. Предал, бросил собственное войско в погибельный миг...

Знать, сильно прогневил Господа, если так сразу и бесповоротно отвернулась от него удача!

В чем же его роковая ошибка?

Посчитал себя Мессией? Ведь это тягчайший грех! Предупреждал же Господь устами Моисея:

«А кто не послушает слов Моих, которые Пророк тот будет говорить Моим именем, с того Я взыщу. Но пророка, который дерзнет говорить Моим именем то, чего Я не велел говорить, и который будет говорить именем богов иных, такого пророка предайте смерти. И если скажешь в сердце твоем: «как мы узнаем слово, которое не Господь говорил?». Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово, но говорил сие пророк по дерзости своей, – не бойся его» (Втор. 18:19—22).

Однако ведь он, Иуда, не выдавал себя ни за помазанника Божия, ни за пророка. В отличие от всех остальных вождей восстания не тянул длани даже к царской короне. Подхалимы, которые сразу после удачной схватки подбираются к полководцу, как шакалы ко льву после успешной охоты, шептали ему на ухо, что надо-де объявить себя Мешиахом, дабы укрепить пыл войска. Иуда отворачивал от них свой слух.