Юрий Пульвер - Стоящий в тени Бога
Надев на себя диадему, Афронг вместе с братьями опустошал страну. Преимущественно убивал римлян и царских солдат, но не щадил и иудеев, если те попадались к ним в руки с добычей. Раз, возле города Еммауса, они даже осмелились окружить когорту римлян, подвозивших легиону провиант и оружие. Центурион Арий и сорок наиболее храбрых солдат пали под стрелами. Та же участь угрожала остальным, но тут появился Грат с себастийцами и спас их.
Предводитель Ревностных, который в годину войны благодаря своим победам превзошел авторитетом самого Гавриила, не сомневался, что все до единого восставшие евреи признают его вторым Иудой Маккавеем, встанут под его водительство и повергнут в грязь орлов римского легиона и знаки воинской доблести полчищ Архелая. Десятки раз его пересохшие губы шептали слова Шаддая:
«Не бойся, ибо Я с тобою, от востока приведу племя твое и от запада соберу тебя. Северу скажу: отдай; и югу: не удерживай; веди сыновей Моих издалека и дочерей Моих от концов земли, каждого, кто называется Моим именем, кого Я сотворил для славы Моей, образовал и устроил» (Ис. 43:5—7).
Он заигрывал с повстанцами в Перее.
Он слал письма Афронгу.
Он гнал одного ангела за другим с посланиями Симону.
Иешуа бар Ионафан и немногие зелоты-иерусалимцы уговаривали земляков встать под знамена вождя восставших галилеян.
Их призывы остались гласом вопиющего в пустыне.
Были глухи к доводам разума жители столицы.
Посланники к перейцам возвратились ни с чем.
Ангелы, проделавшие путь в Идумею, привезли обратно лишь пустые обещания.
Вся земля обетованная славила Гавлонита. Никто, кроме галилеян, однако, не согласился встать под его начало.
Все благие намерения канули в зыбучие пески. Мечта умирала в зародыше, скипетр Мешиаха, уже было ощущаемый пальцами, вдруг начал таять в руках подобно ледяной сосульке.
Отчаявшись, преступил Иуда через гордыню свою и публично объявил о готовности запеть любым голосом. Пусть не заказчик музыки. Пусть не автор мелодии. Пусть не музыкант. Пусть не глава хора. Пусть не запевала. Пусть не главный солист. Кем бы ни быть, лишь бы петь со всеми сообща в унисон!
Лишь бы вместе хоть с кем-нибудь крушить необрезанных римлян да недобитых иродовых слуг!
Предупреждал Адонаи: «...огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их» (Ис. 6:10).
Ни один из вожаков восставших и пальцем не пошевелил – даже для того, чтобы взять в подчинение мятежников из «округи язычников».
Увлекшись грабежами и дележом власти, запыхавшись в погоне за призрачным сиянием царской короны, столь же достижимой, как пустынный мираж, вожди народа избранного, подобно тельцам на заклании, поодиночке, без всяких трепыханий подставляли горла под мяс-ницкие лезвия.
«Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!» (Ис. 5:21).
Против Симона выступил начальник царской пехоты Грат со стрелками из Трахонеи и самой отборной частью себастийцев. В завязавшейся между ними схватке легло значительное число Архелаевых слуг, но сам Симон был отрезан Гратом в тесной ложбине, через которую он хотел бежать, и, получив удар в затылок, пал мертвым.
Самозванец Афронг был захвачен в плен Архелаем, двое его братьев – царскими военачальниками Гратом и Птолемеем, четвертый сам сдался сыну Ирода после миролюбивого соглашения. Он единственный избежал участи своих братьев, но предпочтительнее ли ей рабская доля?!
Как ветки, вытащенные из затухающего костра, были затоптаны повстанцы в Перее и Идумее.
Лишь иерусалимцы еще держались кое-как против Сабина. Прибытие сирийских полчищ завалило лавиной мокрого песка и этот очаг восстания.
Получив письма своего заместителя и других начальников, Вар, беспокоясь о судьбе оставленного в Иудее войска, решил поспешить ему на помощь. Он выступил в Птолемаиду с имеющимися у него двумя легионами и четырьмя конными алами, туда же назначил собраться вспомогательным отрядам царей и князей. Проходя мимо Берита, наместник и оттуда взял с собой полторы тысячи тяжеловооруженных воинов. Когда в Птолемаиде, кроме других союзных войск, к нему присоединился еще и аравийский царь Арета с многочисленными отрядами пехоты и всадников, Вар немедленно направил один легион под началом своего друга Луция Корнелия Гая в ближайшую часть Палестины – «округу язычников».
И вот тогда Иуда Гавлонит впервые встретился с завоевателями своей страны на поле брани. Он видел их раньше тысячи раз – на парадах, в охранении знатных особ, в качестве стражников, даже выпивал с ними за одним столом, когда скрывался под личиной Пандеры. Но никогда еще Римский Легионер, лучший солдат Средиземноморья на протяжении вот уже нескольких столетий не противостоял ему как противник в открытом бою.
Даже в одиночку вооруженный латинянин – символ и причина могущества Вечного города – был способен устрашить и самого смелого.
На груди, под наплечником, он носил кожаный корсет, покрытый железной или бронзовой чешуей, на голове – простой, похожий на горшок шлем или череповидную каску из железа. Бедные дополняли свою защиту бронзовой нагрудной пластиной в пол-локтя шириной, которую называли «стражем сердца». Те, кто богат, вместо нее надевали кольчугу.
В правой руке легионера – обычное копье гаста или три знаменитых пилума. Это сравнительно легкие, но крепкие метательные дроты трех с половиной локтей[17] в длину. К деревянному древку (впрочем, с тем же основанием его можно назвать рукоятью) прикреплялся почти равный ему по протяженности стальной наконечник. Пилумом можно было колоть, как гастой или пикой, однако лучше бросать его, будто дротик.
На левой руке щит – у пехотинцев четырехугольный скутум, у конников – круглый, который называется порна. Оба склеивались из двух досок, обтянутых кожей и полотном, окованы, в том числе и по краям, железом или медью. Их не только держали рукой за рукояти на внутренней поверхности, но и подвешивали на ремне через правое плечо.
Мечи латиняне, подобно иудеям, носили на правом боку. Гладиус – их главное оружие, скорее колющее, нежели рубящее, хотя оба лезвия остро заточены. Он имел в длину полтора локтя[18], что позволяло легионеру, взяв рукоять прямым хватом, когда эфес начинается от большого пальца, выхватить гладиус, не придерживая ножны другой рукой. Меч висел на ремне через левое плечо, а не на поясе.
С левой стороны римский ратник носил кинжал у пояса.
Почти у всех легионеров шлемы были украшены плюмажами из перьев, среди которых выделялись три прямых пера, пурпурных или черных, высотой в локоть. Из-за этого латиняне казались гигантами по сравнению с обычным человеком, а тем более выделялись на фоне иудеев, средний рост которых был ниже, чем у соседних племен.
Даже у смелого задрожат колени, когда на него мчится целое полчище Голиафов устрашающей внешности и ужасающей репутации!
Иуда не боялся смерти – и все же ощущал слабость в ногах, когда выстраивал свое войско для битвы с италиками. По численности силы врагов примерно равнялись друг другу – по шесть тысяч. Бог наверняка на стороне народа избранного. Все равно в душе почти все повстанцы, за исключением немногих истинных «ганна'им», предчувствовали поражение. И предводитель ничем не мог поднять боевой дух своих подчиненных.
Лихорадочно прокручивая в уме свитки греческих военных учебников[19], особенно труды Ксенофонта «Киропедия», «Гелленика» («Греческая история»), «Анабасис» («Поход десяти тысяч»), которые давал ему читать Гераклит, он никак не мог вспомнить ни какой-либо хитроумной стратагемы[20], ни удачного построения. Поэтому Иуда кое-как сколотил из своих разношерстных, по-разному обмундированных и вооруженных пехотинцев обычную эллинскую фалангу. Немногочисленную конницу сосредоточил слева; правый фланг примыкал к глубокому оврагу и не нуждался в прикрытии. Ошую поставил самую сильную часть войска, которую возглавил сам, – так всегда поступали греческие полководцы.
Легат Гай тоже не сумел – или не захотел – ничего придумывать. Он придерживался построения, разработанного Марием сто лет назад и доведенного до совершенства Юлием Цезарем, хотя и внес в него какие-то непонятные Иуде изменения.
Десять когорт по три манипулы в каждой расположились в три боевые линии таким образом, что вторая могла проходить сквозь ряды первой. Первая линия насчитывала четыре когорты, остальные – по три. Третья боевая линия стояла несколько поодаль, чтобы свободно менять свое местоположение и направляться туда, где требовалась помощь.
Промежутки между подразделениями равнялись ширине фронта когорты. При численности в шестьсот человек и десятишеренговой глубине ее фронт состоял из шестидесяти бойцов и занимал примерно столько же локтей.
