Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7

— Взгляните на эту превосходную карету с шестеркой ухоженных лошадей и лакеями в ливреях! — крикнул Джон, показывая на экипаж, проехавший по улице. — Посмотрите вон туда, на тех мужчин в заломленных шляпах, в желтых и зеленых сюртуках. Представляю себе: Лондон должен быть чем-то вроде этого.

— Я часто думала об этом, находясь у дядюшки Исаака. Я чувствую себя лучше в деревне, где я знаю, кто и в каком доме живет. Там спокойнее. Здесь, в Бостоне, я могу знать дюжину людей, а остальные для меня чужаки.

Он прижал к себе ее локоть.

— Но знаете, быть с вами здесь, в большом безликом городе, совсем не то, что в иных местах. По каким-то причинам пребывание здесь заставляет меня почувствовать вас ближе, словно мы одни, как вы сказали, в толпе чужаков.

— У меня такое же чувство, — призналась она. — Это как если бы вы оказались в ином свете.

— Ну, я рад, что свет Бостона не так уж хорош, — проворчал он. — И особенно на этих кривых улочках. Не думаю, чтобы я выглядел красавцем при ярком освещении.

— Мы говорили не о чертах вашего лица, мистер Адамс. Мы говорили о вас как о личности. Если вы поймете меня правильно, то хотела бы сказать, что мне доставляет удовольствие личность, с которой я брожу по улицам Бостона.

— Да. Кажется, мы обрели некоторую близость, недостижимую для нас в Уэймауте или Брейнтри. В Уэймауте я думаю о мисс Абигейл Смит и о мистере Джоне Адамсе как о двух совершенно отдельных личностях, которые встречаются, когда это удается, чтобы час-другой побыть в хорошей компании.

— А в Бостоне? — Теперь ее глаза дразнили его.

— Я говорю серьезно. Это словно откровение, и очень счастливое для меня. Я чувствую, словно мы стали владеть небольшой частичкой друг друга.

— Возможно, это хорошее определение дружбы.

— Да, мой добрый друг.

— Вероятно, мы можем быть друзьями? Полагаю, что такие взаимоотношения самые прекрасные.

— Даже более прекрасные, чем любовь, мисс Абигейл?

— Не знаю. Я не любила. Быть может, дружба — это сердцевина любви. Может быть так?

— Может. Хотя я знаю о любви так же мало, как вы.

Абигейл остановилась. Она нахмурила брови и отвела со лба локон, хотя в этом не было нужды. Ее щеки порозовели.

— Я хотела сказать следующее: если люди хорошие друзья, а также любят друг друга, то не придаст ли дружба иное измерение их любви?

— Вы имели в виду, что она позволит любви пережить тяжелые времена?

— Да, именно это я имела в виду. Даст ли она мужчине и женщине более широкую основу делать приятное друг другу в различные моменты их жизни?

Они возобновили прогулку, от Лонг-Уорф прошли к месту, где добровольные бостонские пожарники направляли высоко в воздух водные струи, «прогоняя луну».

— Это легче, чем затушить пожар Бостона, — заметила Абигейл.

Они повернули назад, обошли Индиа-Уорф, где были пришвартованы грузовые суда дядюшки Исаака, прибывшие с Востока. В воздухе пахло дегтем и рассолом.

— Вам не холодно, мисс Абигейл?

— Думаю, меня согреет чашка чаю.

Солнце садилось. Абигейл застегнула верхние пуговицы своего плаща.

— Это в пределах досягаемости.

Они прошли в южном направлении по Килби-стрит к Форт-стрит, затем мимо шести канатных дорожек, где команда вязальщиков, двигаясь взад и вперед, закручивала тяжелые пряди в канаты для оснастки судов. Абигейл никогда не бывала в этой части города. Они прошлись неторопливо по Перл-стрит, повернули в Kay-Лейн и оказались в районе частных причалов, к которым массачусетские торговцы доставляли свою богатую добычу. Наконец достигли Перчейз-стрит, где внушительные жилые дома с огородами и садами выходили к морю.

— Вот дом моего кузена Сэмюела, — сказал Джон.

— Этот? — Она была искренне удивлена, поскольку знала, что Сэмюел Адамс находится в стесненных обстоятельствах. — Какое прекрасное поместье. Хотя и запущенное.

— Все разваливается. Это большое здание в саду было цехом по производству солода. Он закрылся в прошлом году. Первый Адамс, прибывший в Массачусетс, наш общий предок, был специалистом по приготовлению солода. Боюсь, что Сэмюел — последний. Он пренебрег своим личным бизнесом ради того, что он называет общественным благом. Я сказал ему, что мы будем рядом. Он предложил мне зайти на чай.

— Мне хотелось бы встретиться с любимым великаном-людоедом моей матушки.

Им открыла девушка-негритянка, из-за которой выглядывали двое детей Адамса и огромный ньюфаундленд, перекрывавший проход. Жена Сэмюела умерла около пяти лет назад. Собака узнала Джона и повела их в кабинет Сэмюела. Письменный стол стоял у окна, выходившего на улицу, чтобы освещение было возможно лучшим. Сэмюел Адамс стал известной фигурой в Бостоне, его лампа горела до полуночи, его профиль был хорошо виден прохожим, когда он писал и читал.

Абигейл подошла к порогу заставленной книгами комнаты, ее некогда роскошная мебель выглядела потертой. Сэмюел поднялся с сердечной улыбкой и пошел навстречу, приветствуя ее, он протянул вперед обе руки, а она еще не успела поднять свои, прижатые к бокам. В эти несколько секунд она заметила, что его голова и руки дрожат; хотя ему было всего сорок лет, в его густой шевелюре уже появилась седина.

— Мне приятно принимать друга кузена Джона, мисс Смит.

— Для меня это счастливый сюрприз, мистер Адамс. Ваш кузен Джон не сказал мне, куда мы идем, пока не постучал в дверь.

Жестом он пригласил ее сесть в удобное кресло.

— Некоторое время я думал, что Джон станет закоренелым холостяком. Рад, что он вновь ухаживает за девушками.

— Жена нужна тебе, Сэм, — вмешался в разговор Джон Адамс.

Абигейл, сидя в кресле, разглядывала Сэмюела Адамса. Она отметила, родовое сходство с Джоном, хотя нос Сэмюела был длиннее, губы толще, лицо и шея — уже. Он был такого же роста и крепкого сложения, как и Джон. Она слышала, что его называли вспыльчивым, легко возбудимым, но, по ее мнению он был открытым, веселым человеком.

— Ну, кузен Джон, разве найдется умная женщина, чтобы выйти за меня замуж, учитывая мое положение? — Он повернулся к Абигейл: — Мисс Смит, вы слушаете самого плохого бизнесмена в Бостоне. Когда умер мой отец, он оставил мне этот дом, процветавшую пивоварню и третью часть изрядного поместья. Теперь, через четырнадцать лет, я настолько беден, что мои друзья обвиняют меня в недостатке способности оценивать богатство в его реальной ценности.

— Действительно, что понимать под реальной ценностью, мистер Адамс?

— Это вопрос, над которым испокон веку ломают головы философы. Кузен Джон, ты правовед. Ответь мисс Смит.

— Ценность богатства, Сэм, в том, чтобы позволить двадцатишестилетнему парню начать издавать еженедельную газету «Паблик адвертайзер», как это сделал ты, и заполнять ее полосы хорошими политическими обзорами. Осмелюсь спросить, счета приходят большие?

— Довольно большие.

— Ну что ж, за удовольствие надо расплачиваться. Ценность богатства в том, что оно дает возможность не обращать внимания на производство солода и проводить часы в этой прекрасной библиотеке, составляя для прессы статьи об английской тирании… правда, я не могу сейчас вспомнить, на какую тиранию ты жалуешься.

— Ты вспомнишь, Джон, — мягко ответил Сэмюел, — когда вопрос возникнет вновь. Но я счастлив, что ты одобряешь мою бедность.

— Напротив, я порицаю. Ты просил меня представить мисс Смит твое дело. Но каким бы бесстрашным и блестящим адвокатом я ни был, сомневаюсь, что мог бы оправдать твой способ взимания налогов.

Служанка принесла чай. Сэмюел грустно улыбнулся, отодвинул в сторону стопку исписанных страниц и поставил чашки на письменный стол. Закуска была скудной. Джон был прав: Сэмюелу нужна жена. Джон сделал глоток горячего чая и затем обратился к Абигейл:

— Сэмюел превосходен как сборщик налогов в Бостоне, когда ощипывает богатых. Но у него слишком мягкое сердце, когда речь идет о бедных…

— …которые не должны вообще платить налоги, — перебил его Сэмюел.

— Ну, ты это и устраиваешь! Он использует средства, полученные в виде налогов от богатых, чтобы платить за бедных. Сэм, точно, сколько ты задолжал?

— Если бы я вел учет, то не потерял бы пивоварню.

— В таком случае откажись от поста сборщика налогов прежде, чем доведешь Бостон до банкротства.

— Как я могу отказаться? Мы живем только за счет крошечного оклада.

Он первый рассмеялся, понимая абсурдность своего положения. Однако, как бы ни обнищал он, Абигейл знала, что Сэмюел один из наиболее уважаемых и влиятельных людей в Бостоне. Он создал чуть ли не первый политический клуб в Массачусетсе, чтобы следить за каждым шагом губернаторов и судей, назначавшихся короной, и восставать против того, что члены клуба считали несправедливым. Он был бесспорным лидером молодежи города, особенно ремесленной и мастеровой, ссужал молодым людям деньги, когда они у него были, помогая им в образовании. Он достиг такого положения законно: его отец служил в интересах Бостона в Общем суде, был одним из наиболее сильных публицистов, выступавших против узурпации Англией колониальных прав, и привилегированным членом бостонского закрытого собрания политических лидеров, действовавших за кулисами для продвижения своих ставленников на политические посты Массачусетса. Сэмюел вырос в атмосфере противоречивой политики, и это повлияло на его образ мышления.