Камиль Яшен - Хамза
- Зубейдахон, а какие газели понравились вашим подругам больше всего?
- Ну вот, например, эта: "На стебельки двух красных цветов не может сесть один соловей. Душа, отданная одному, не может полюбить другого".
- Эта газель написана от лица девушки...
- И очень правдиво написана, - исподлобья бросила на Хамзу многозначительный взгляд Зубейда, - да не сглазить мне, мой дорогой школьный друг, ваше волшебное перо и ваш алмазный талант.
Хамза, чувствуя, как запрыгало в груди сердце, придвинулся ближе к девушке.
- В книге, которую я вам принёс, - взволнованно сказал он, - и которую вы держите в руках, лежит моя самая последняя газель. Я написал её сегодня ночью, накануне праздника... Написал для вас. Дорогая, прошу вас, прочитайте эти стихи сейчас, здесь...
- Нет, я прочту их дома, одна...
- Но почему?
- Я и так слишком засиделась...
- Я провожу вас!
Зубейда встала с ковра, прижала книгу к груди.
- Помните, вы когда-то написали такие строки: "На небе звёзды не взойдут, пока не сядет солнце..."?
- Рахмат, Зубейдахон, спасибо, что вы помните столько моих стихов.
- Я знаю наизусть почти все ваши стихи.
- Рахмат. Но почему вы не захотели прочитать новую газель?
- Я только что ответила вашими словами - пока не случится одно, не может произойти и другое. Звезды зависят от солнца.
- Вы говорите загадками...
- Отгадайте их, если любите.
- Вы сомневаетесь в моих чувствах?
- Я ухожу... До свиданья.
И она ушла.
Оставшись один, Хамза долго смотрел на калитку, за которой исчезла девушка. Да, на небе не взойдут звезды, пока не сядет солнце. Но среди людей многое разорвано и разомкнуто, многое противоречит друг другу. Здесь солнце может уйти за край горизонта, а звёзды так и не взойдут. И это будет уже совершенно новая газель: ночью не вижу звёзд - зачем жить, если утром не вернётся солнце?..
6
Отрочество и юность остались позади.
Что дальше?
Кокандские баи щедры на обещания, но почему-то чересчур долго ищут свои кошельки. Причём предпочитают делать это в чужих карманах, вместо того чтобы пошарить в собственных, далеко не пустых.
Что делать?
Идти в дом Ахмад-ахуна?
Дни катятся чередой.
Цветы меняют свои тюрбаны.
Устало летит домой одинокая пчела.
Слабеет песня жаворонка над головой.
И нет в небе белых облаков, а только тучи, тучи...
В эти невесёлые дни на помощь, как всегда, приходит друг юности и отрочества Алчинбек. Он предлагает временно поступить на работу письмоводителем в контору хлопкоочистительного завода Садыкджана-байваччи. Здесь сейчас очень нужны грамотные молодые люди, тем более с духовным образованием. Это будет оказывать на всех служащих положительное нравственное влияние.
И Хамза соглашается.
Он уже взрослый. Пора научиться зарабатывать деньги. Надо становиться самостоятельным человеком. Пора начинать помогать семье.
Умар-богатырь работает с шести лет. Поэтому и богатырь.
А он, Хамза, только и знал, что учился, запоминал молитвы.
Молитвы, молитвы, молитвы... Как они надоели!!!
...Прости мне, аллах, эти дерзкие греховные мысли, но, если разобраться как следует, - что я умею? Толковать божественные тексты? Объяснять религиозные бейты? Ну, стихи...
Стихи, конечно, хорошее дело, но на них не проживёшь.
Решено окончательно - он идёт на хлопкоочистительный завод.
Работа у Садыкджана-байваччи будет временной, как и говорит об этом друг Алчинбек. Он сам, Хамза, тоже твёрдо верит, что завод - это временно. Ведь всё-таки главное, основное призвание его жизни - просвещение народа. Ну, и, может быть, немного стихи, а? Его же знает как поэта весь Коканд...
Нет, нет, со стихами покончено. Незачем тратить время на пустопорожнее сочинительство. Лучше научиться писать статьи в газеты. Это принесёт больше пользы. Ему есть о чём написать - он знает жизнь народа. А когда поступит на завод, будет знать ещё лучше. Стихи - занятие не для мужчины.
Когда в последний раз всходило гордое солнце с печальной улыбкой во дворе дома Хакима-табиба? Давно, очень давно...
А почему? Неизвестно... Всё. Кончено. Он больше не пишет стихи.
Когда-нибудь потом - может быть, может быть... Но только не сейчас. Сейчас ему предстоит серьёзное, настоящее дело - работа на заводе. Он будет получать за это деньги и помогать семье.
Усталость. Огромная усталость. Всё тело заполнено усталостью...
Болит голова.
Болит спина.
Болят глаза.
Руки.
Плечи.
Пальцы.
Локти.
Ничего не хочется - ни есть, ни пить, ни читать, ни разговаривать.
Хочется только спать.
Но лишь голова опускается на подушку, как сразу же возникают цифры. Их очень много...
Караваны цифр уныло плетутся друг за другом по белым пустыням страниц, упрямо сталкиваются, бессмысленно переплетаются, мгновенно рассыпаются, хаотично кружатся, мерцают, загораются, гаснут, осыпаются пеплом и снова упрямо сползаются, соединяются, вычитаются, назойливо умножаясь, упрямо делясь, дробясь, повторяясь, шипя, крича, вопя, гнусавя...
Чёрные цифры.
Красные цифры.
Зелёные цифры.
Белые.
Фиолетовые.
Оранжевые.
Он задыхался от цифр во сне. Они преследовали его, бежали за ним, хватали за полы халата, заползали за воротник, в рукава, в бельё...
Десятки.
Сотни.
Тысячи.
Миллионы.
Миллиарды.
...57...842...6389...85 734...926 100...00000...000000...000000000...97 635 284...31 956 287 400...
Цифры хохотали, гримасничали, кривлялись, выли, прыгали, скакали, визжали, ревели, надсаживались, надрывались... Цифры завинчивались бесконечными хороводами в беззвёздное чёрное небо, громоздились горными вершинами, осыпались каменными лавинами и осколками скал.
Иногда хороводы цифр становились похожими на вращающихся бешеными волчками дервишей, как тогда, возле гробницы святого Али-Шахимардана.
Вот один из этих "волчков", самый неистовый, весь обвешанный вырезанными из железа гремящими цифрами, рванулся, приблизился, протянул к Хамзе когтистые пальцы...
- А-а-а-а-а-а-а!!!
- ...Что с тобой, сынок, милый, кто напугал тебя?.. Успокойся, дорогой, это только сон. Повернись на другой бок, и всё пройдёт.
Джахон-буви, склонившись над изголовьем сына, поправляла ему подушку, гладила волосы.
Хамза, сев на кровати, ошалело смотрел на мать, мотал головой из стороны в сторону, растерянно улыбался.
- Приснились какие-то шайтаны, какая-то чертовщина...
Джахон-буви, держа в руках свечу, грустно смотрела на сына.
Вот ведь совсем уже взрослый мужчина, а кричит по ночам.
Надо женить парня, чтобы жена лаской отгоняла дурные сны.
Она уходила в свою комнату, а Хамза долго ещё сидел в темноте, вспоминая кошмарное нашествие цифр, потом вставал, выходил на веранду, опускался на ковёр около стены, прижимался затылком к стене.
Чёрное небо траурным пологом висело над его головой. В чём дело? Почему уже в который раз, с тех пор как он начал работать у Садыкджана-байваччи, снится ему этот сон с сумасшедшими цифрами?
Да, конечно, он очень уставал с непривычки на работе, непрерывно вписывая с утра до ночи в конторские книги и тетради бесконечные пуды, рубли, фунты, сажени, аршины, копейки.
Контора хлопкоочистительного завода каждый день совершала по нескольку тысяч сделок купли-продажи с дехканами окрестных кишлаков. Старшие приказчики заводской конторы требовали от писарей и письмоводителей буквально молниеносной быстроты, с которой нужно было оформлять эти сделки, чтобы весь привезённый хлопок ни под каким видом не смог бы попасть к конкурентам, а был бы куплен заводом именно в тот же день.
Через солидных петербургских и московских посредников торговый дом Садыкджана-байваччи, выросший в крупнейшую оптовую фирму Туркестана, ежедневно отправлял десятки вагонов с первично обработанным хлопком в центральные районы России на текстильные фабрики Иваново-Вознесенска и Орехово-Зуева. И поэтому во всех комнатах заводской конторы высились пирамиды платёжных и расчётных банковских документов, которые тоже требовалось заполнять с такой же молниеносной быстротой. Многочисленная армия конторщиков (и Хамза среди них самый молодой), не покладая рук, не переводя дыхания и не разгибая спин, безостановочно трудилась над этими документами от рассвета до заката.
Да, конечно, он уставал на работе. Но ведь не могла же только усталость быть причиной всех этих странных и мучительных цифровых сновидений. Наверное, была и какая-то другая причина. Наверное, что-то ещё, более существенное, чем просто лихорадочная дневная работа, будоражило его по ночам.
Сидя под чёрным траурным пологом ночного неба, прислонившись затылком к холодной стене отцовского дома, Хамза часто вспоминал свой последний разговор с дочерью Ахмада-хуна. Что случилось с ней тогда? Почему так внезапно ушла она, испугавшись, что он пойдёт провожать ее?
Она боится отца. Это ясно. Она боится молвы, которая не пощадит ни её, ни его, Хамзу. Она боится шариата, который незримо наблюдает за ней и за сотнями молодых девушек Коканда пустыми, выцветшими, полумертвыми глазами неграмотных, отсталых, невежественных старух, стариков и прочих религиозных фанатиков.
