Виктор Лихоносов - Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж
Тут они как раз подъехали к ее дому № 38 на Пластуновской.
— А он?
Они все трое продолжали сидеть.
— Воротись, говорит, к отцу своему небесному. Иначе ничего не будет у тебя, кроме вечной смерти. Золотом не откупишься. Это по прелести, а не по Христу. Мы только, говорит, в нужде обращаем очи свои к господу. Молись каждый день.
Терешка хмыкнул и слез на землю. Швыдкая подала ему из кошелька деньги. Он поблагодарил, можно бы и прощаться, да жалко было обрывать разговор: куда ж деньги девать?
— А куда ж золото? Если по Христу жить, то золото кому?
— Золото, сказал, добытое грязным делом, в богоугодное дело вкладывать нельзя. Молиться и молитвами искупить вину.
— Опять молиться! — досадовал Терешка не столько на Швыдкую, сколько на отца Иоанна Кронштадтского.— Ну, помолишься, а золото?
— В нечистое дело и вложи, сказал.
— Да ты вложи куда хошь, он не узнает.
— Раз не советовал, как же я буду? Я ж должна теперь бога слушаться. Я покаялась и обещала, отец Иоанн крест в воду погружал и всю воду с креста на голову мне излил. И он такой: все про каждого знает.
— Шо ж он про меня знает? — Терешка ухмыльнулся.— Я вчера, может, сережку в фаэтоне нашел и забрал,— и он будет знать?
— Ну так послушай меня еще. Якобы — там рассказывала одна старушка — сидят два студента, а мимо люди идут и все спрашивают: «Где тут до Ивана Кронштадтского пройти?» Только эти отошли, опять новые спрашивают: «Скажите, пожалуйста, где Иван Кронштадтский живет?» Им надоело показывать, они друг другу тогда: «Слушай, пойдем и мы к нему поболтаем!» Встали и пошли. Приходят. Там очередь. А у него помощница, передает ему: «Еще пришли два молодых человека».— «Налей им,— отец Иоанн советует,— налей по полстакана воды, на блюдечке подай и ложечку поклади». Она выносит: «Отец Иоанн велел вам поболтать ложечкой в стакане». Он же, как это сказать, юродивый, провидец. Вы ж пришли поболтать со мной, вот и болтайте ложечкой.
— Хоть самому ехать,— сказал Терешка разочарованно.— Кругом сказки. Он бы погонял с мое лошадей, повозил братву, то б не такую жизнь увидел.
— Он всяких видел. Его не обманешь. Часто босой ходит. Спит мало. От одиннадцати до двенадцати ходит по городу, где огонек — заглянет, побеседует. У нас бы такой был!
— А то еще! У нас возле завода «Саломас» грязные канавы, и там купаются заразные больные, хромые, слепые. Какой-то дурак сказал, что грязь исцеляет. Ну и дальше?..
— Воротись,— сказал,— кайся, без бога душа не может жить ни минуты. А если уж хочется сбыть нечестное добро, поставь на те деньги уборную на людном месте.
— Вон на Новом рынке поставь!
— Засмеют люди.
— Еще свечкой в церкви помянут. Добро сделаешь. Пока это наша городская управа спохватится! Авось простит тебя бог. Марию Магдалину ж простил.
— Схожу теперь пешком в Киевскую лавру, а доживу — и в Ерусалим пойду к гробу господню...
Терешка хмыкнул, как бы пожалел молодость, ее красоту, годившуюся еще для земной жизни. Видно, сильно напугал ее юродивый отец. Он пробормотал что-то и полез на свое место.
— Еще так сказал: «Куда зрят очи сердца твоего? Молись. Как чувствуешь, так и говори». Вот так и говорю с вами.
— Все мы молимся, когда нам плохо. А уборную ты поставь, поставь... Для людей же...
— И еще,— хотела она закончить разговор запавшим в ее душу,— еще так сказал: «Читай Евангелие, и если возьмешь одну сотую святого золота, то слава богу».
Она перекрестилась и пошла к дому с зелеными окнами.
— Хо-о! — крикнул Терешка на лошадей, мигом теряя связь с чужой судьбой, все более отвлекаясь, что-то соображая, гнал фаэтон по улице ради очень простой и неотложной цели — заработать на хлебушек насущный.
ОБЖОРКА БАГРАТА
Умные лошади сами становились у обжорки Баграта на Старом базаре. Пора было Терешке перекусить, а может, и выпить стаканчик винца. Маленький шумный хозяин обжорки, Баграт, всегда перед Терешкой поднимал руки и выкрикивал каждый раз одно и то же:
— Ну, к чертовой матери, чего пришел? Копейка есть?
— Есть.
— Садись у Баграта, гусачка скушай!
У Баграта с утра и до утра потчевался простой люд, и какая-то хитрая машина хранила в своем нутре пьяно-ласковую малороссийскую песню:
А в Харькове на рыночку
Пил чумак там горилочку...
Пропил волы, пропил возы...
Вкусный бараний гусачок стоил копейку.
— У меня кушают с анекдотами, — сказал Баграт, расхаживая по обжорке. — Где ты еще так покушаешь? У Бадурова в шашлычной, на бочках? Он в этих бочках девок купает.
— Неужели?
— Шутка.
— Правило новое вышло, — сказал Терешка. — В праздники торговать, пожалуй что, придется за закрытыми дверями.
— Ай! Что ты говоришь? Это так быть не можи-ит! Мы стена проломим и задним ходом торговать буди-им. Мы такой шурды-мурды не знаем. Отпирай трактир четыре часа, запирай двенадцать часов или никогда не запирай!
— Пасха ж будет, царские праздники, войсковой круг. Оштрафуют.
— Кто меня кормить будет, кто тебя кормить будет? Сами кормить будем и всех кормить будем. Бабыч приехал, если ему гусачок надо — заходи, пожалуйста! У нас не Турция. Каждый пьяница на шее сидит.
— Жалко, что не Турция, — сказал кто-то.
— Слушай, Терентий Гаврилович! — Баграт положил руку на плечо извозчику. — Один говорит: «Карапет, давай мне три рубля». — «Зачем?» — «Кинжал купить, тебя рэзать буди-им!» Ха-ха, к чертовой матери! Глупый анекдот. Не знаю, зачем его рассказывают. — Баграт махнул рукой вниз и застыл. — Куда возишь, кого возишь?
— Кого придется. За Фоссом сейчас поеду в гостиницу. Он вам телеграмму не давал? Слыхали про Фосса?
— К чертовой матери, какой Фосс?
— Да его вся Россия знает. А то вы не слыхали. Это такой нахал, он у вас все сожрет и копейки не заплатит. Так и говорит: «Пить, ездить на лихачах и не платить — моя болезнь». Обжора, каких свет не видел. Мерин!
— Люблю тех, кто хорошо кушает, вези ко мне!
— Заставит бесплатно кормить. Фосс человек знаменитый.— Терешка придвинул тарелку с гусачком.— Зайдет к вам и скажет: «Я Фосс! Слыхали?» Он борец цирка, там туша такая — пудов восемь! Ездит по России в вагонах первого класса и ни разу не брал билета. Брюхо до земли. За ним носильщики чемоданов шесть тащат. Он что делает? Дает в газете объявление для начальника станции: «Едет Фосс». Сидит на станциях по двое суток, жрет, пьет, забирает провизию, низко раскланивается — и дальше. И ни копейки! «Я — Фо-осс! В газетах читали?»
— Вези ко мне!
— Он вам переломает все стулья. Сядет, шутите — восемь пудов, оно — тресь и развалилось. Так кое-где, как узнают, что Фосс едет, буфеты закрывают и прячутся. В одном месте абонировал мужскую уборную, и ему с утра до часу ночи прислуга беспрерывно таскала питье и жратву. Вот такой шут. А публика ж хохочет! Ей нравится! Он еще больше раскидывается: «Я Фосс! Фосс нигде не платит!» Так в некоторых буфетах и ресторанах, где он побывал, потом стола не достанешь, публика прет, аж с ног валится: а как же! Посижу и я, где Фосс сидел. Выручка страшная.
— Вези ко мне! — приказал Баграт.— Всегда будешь и ты бесплатно кушать, только вези, Терентий. К чертовой матери, я его сам поеду встречать. Ай, какой человек, какой милый, душа мой. Ты мне говоришь, правило по торговле вышло. Вот где наше правило,— стукнул он себя по карману.— «Я Фо-осс!» Ай, какой барин, к чертовой матери. Вези ко мне. «Я — Фосс». Ха-ха! А я Баграт, к чертовой матери.
— «Я Фосс. В газетах читали?» — Терешка хохотнул, допил рюмочку и стукнул ею по столу.— Такой промысел,— наслушаешься, насмотришься.
— А и ты хорошо жить стал.
— Ведь стараюсь. Архиепископ серебряную сбрую подарил. Вы думаете, я всегда так жил, как сейчас?
— Меня не касается, какой ты был, меня касается, какой ты стал.
— Прихожу с военной службы,— захотелось похвастаться Терешке,— ну, куда поступить? В руках никакого ремесла. В городовые? Свисток в зубы и бегать за мошенниками?
— Обыски у Баграта делать, за ширмами девок пугать. Цитович мне кровь испортил, пристав.
— Служу год, служу два. Встречает старший по участку. «Рассчитываюсь,— говорю ему.— На квартире живу, ничего нет».— «Не умеешь. Пойдем за мной». Спускаемся на пристань Дицмана. Известка высыпана. «Чья известка?!» — «Та нема хозяина, сейчас подойдет».— «Ага, запишем». Приходит хозяин. «Не на том месте выгрузил! Десять рублей штраф!» — «Та я...» — «А то и двадцать пять запишу». Хозяин ему в руки три рубля: ради бога, не трогайте. Ведет дальше. «Чей лес?» — «Хозяин пошел искать дрогалей». — «А здесь лес не сбрасывают. Во-о, видишь место? Там. Штраф, пожалуйста». И пока прошел по берегу, рублей пятнадцать насобирал.
