Загадочная пленница Карибов - Вольф Серно
Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь…
— Уи-уи, спасение уже здесь! — раздался упоительный фальцет.
Да это же… Ну да, точно — Коротышка! Он плыл перед их камерой на колченогом табурете, гребя ручонками.
— Как водичка? Не надоело ще в этой луже?
— Энано, дружище, откуда ты взялся? Ты все еще жив! Где так долго пропадал? А что с Хьюиттом? Ты нам можешь помочь? — Друзья, воодушевленные новой надеждой, засыпали его вопросами.
— Уи-уи, в точку, машеры! Мы с отмыщещкой! — малыш высоко поднял трезубый ключ. — Спер у Челюсти!
— У Челюсти?! — поразился Витус. — Я думал, ты попытаешься раздобыть его у Блаббера…
— Ба! Блааааааббееер! Полные манжетки от ветра!
Коротышка хихикнул и запихнул ручонки с ключом под воду, едва не нырнув со своего табурета. Он сосредоточенно наморщил лоб, вытянул рыбьи губки, некоторое время пошуровал, изгибаясь всем тельцем, и наконец прокричал:
— Клетка открыта. Выкатывайтесь да поспешайте!
Уговаривать друзей не было необходимости. Где на ногах, а то и загребая руками, они устремились к проходу, потом к трапу, только две верхние ступени которого торчали еще из воды. Добравшись до места, где под дождем щепы нашли свою смерть Блаббер сотоварищи, они в ужасе содрогнулись.
Витус, впрочем, не стал сокрушаться при виде этой картины, а быстренько выдернул у одного шпагу, затем вооружил Магистра и крикнул:
— Там, наверху, нам придется защищать свою шкуру!
— Ты сказал. Я, конечно, недалеко вижу, но горе тому, кто приблизится ко мне! — маленький ученый был настроен очень решительно. — Если связался с морем, научишься и молиться, говорят испанские мореходы, и, как видите, не напрасно. Слава Всевышнему и слава Энано!
— Уи-уи, эй вы, парочка! Не балабоньте попусту!
Малыш выглядел таким веселым, словно находился на ярмарке, где шуты в пестрых нарядах веселят почтенную публику своими фокусами. Но веселость Коротышки продержалась недолго: кровавое побоище предстало глазам друзей, когда они поднялись на палубу. Повсюду у левого борта сражались, фехтовали, схватывались врукопашную. Пираты перед лицом неизбежного конца дрались тем, что под руку попадет, а если ничего не попадало, то зубами и ногтями. Хьюитт тоже был здесь. На него нападал жилистый моряк, размахивая абордажным ножом. Глаза силача горели. Казалось, он испытывает адское наслаждение, колотя бедного Хьюитта. Юный матрос уже на последнем издыхании отбивался от яростных ударов.
— Держись, Хьюитт! Я иду! — крикнул Витус и ринулся вперед. — Магистр, за мной! Энано, позаботься о себе сам!
Но далеко он не ушел. Перед ним, по обе стороны от него — повсюду дрались. И не успел он оглянуться, как ему самому пришлось защищаться. Он парировал удар долговязого верзилы, оттеснил его назад и прыгнул дальше — ему надо было пробиться к Хьюитту. И… остолбенел. Силач, который наседал на юного матроса, был не кто иной, как Мак-Кворри, моряк с «Фалькона» — боевого корабля Таггарта! Мак-Кворри был отважным шотландцем, искусным в бою, как и большинство «соколов». Только теперь, получше вглядевшись в окружающих, Витус узнал одно-другое лицо. Ну конечно! Вон на корме верхней палубы бьется на шпагах Джон Фокс, рыжеволосый богатырь и первый офицер Таггарта. С парой своих парней он сражается против самого вожака и горстки его людей. Витус хотел крикнуть, но на него снова напали. Все эти матросы были ему незнакомы. Он отскочил, заслонив собой Магистра, двумя-тремя выпадами снискал себе уважение. И снова бросил взгляд в сторону Хьюитта, который теперь уже находился в отчаянном положении. Он едва держался на ногах, потерял оружие и ждал последнего, смертельного удара мускулистого шотландца.
— Мак-Кворри! Остановитесь! Мак-Кворри! — Витус закричал так громко, как только мог, и сорвал с ушей защитную повязку. Шотландец и впрямь его услышал: на долю секунды он остановился, бросил взгляд в сторону Витуса и… узнал его.
— Кирургик! Клянусь жизнью моей матери! А вы-то что здесь делаете?
— Оставьте мальчишку, Мак-Кворри, это друг! Так же, как и Магистр, который здесь со мной!
— Господин Магистр собственной персоной! — Мак-Кворри никак не мог оправиться от изумления. — Вот так сюрприз! А я как раз собираться выпустить парню кишки. Однако, сэр, позвольте дать вам совет: побыстрее перебирайтесь на борт «Фалькона», эта посудина с минуты на минуту пойдет ко дну! — Он махнул своим матросам: — Эй, парни, хватит с этим пиратским сбродом! Драку отставить и всем на свой борт! Всем на борт!
— Спасибо за совет, Мак-Кворри, но мне надо еще в матросский кубрик, там мои вещи.
Шотландец, скорый как на расправу, так и на принятие решений, согласно кивнул:
— Я дам вам парочку своих «соколов», тогда быстрее пробьетесь.
Витус облегченно вздохнул.
Как по мановению волшебной палочки, на палубе вдруг воцарился мир. Немногие из пиратов, которые еще оставались в живых, либо сдались, либо лежали раненые. Лишь на корме одним из последних Джон-Челюсть сверкающим клинком защищался от выпадов Джона Фокса.
— Идемте, — сказал Витус, и маленький ученый согласился с ним:
— Да, идем! Сладка свобода на вкус. И бесценный дар!
Капитан сэр Ипполит Таггарт не был человеком, бросающим слова на ветер. Он слыл командиром суровым, но справедливым. Или, как судачили бывалые матросы у него за спиной: «У Старика жесткая кожура, да мягкая сердцевина. Только не давай ему заметить, что ты это раскусил!»
Таггарту уже перевалило за пятьдесят. Был он высоким, сухопарым, если не сказать свилеватым, и его единственной любовью как было, так и осталось море. И его матросы. Он бы ни за что в жизни не признался в этом, но он любил своих «соколов». И они любили его. Таггарт имел множество высоких наград. После в высшей степени удачного каперского похода anno 70–71 ее величество Елизавета I, королева Англии, посвятила его в рыцари. И не в последнюю очередь потому, что сама она негласно имела свою долю в этом предприятии, изрядная часть трофеев которого пополнила ее личные средства. С тех пор Таггарт звался не просто Таггарт или капитан Таггарт, а сэр Ипполит. Но, как бы почетно ни звучал этот титул, он его ненавидел, потому что ненавидел свое имя.
Другой отличительной чертой Таггарта было то, что он никогда не смеялся, и не потому, что был
