Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1
— Что же общего между этой… неприятностью, которая с вами когда-то случилась и от которой вы со-вер-шен-но излечились, и… недостатком, быть может, вполне излечимым, вашего ребенка?
Эрнст смотрел на него, совершенно ошеломленный.
Лицо Антуана озарилось широкой улыбкой.
— Послушайте, если я верно вас понял, сомнения эти делают вам честь. Но так как я врач, то разрешите мне говорить без лишних церемоний: с точки зрения науки они… просто абсурдны!
Учитель встал, точно хотел приблизиться к Антуану, и стоял теперь не шевелясь, с напряженным взглядом. Он был одним из тех людей с богатой и глубокой внутренней жизнью, которые, когда в них западает какая-нибудь мучительная мысль, не могут отвести ей определенного места, а отдают свое сердце целиком. За те долгие годы, что его грудь терзали чудовищные угрызения совести, в которых он не осмеливался признаться подруге, разделявшей его пытку, — это была первая минута облегчения, первая надежда на лучшее.
Антуан угадывал все это. Но, опасаясь более обстоятельных расспросов, которые принудили бы его к более подробной и трудной лжи, он решительно переменил разговор. Казалось, он считал совершенно бесполезным задерживаться на этих унизительных предположениях.
— Мальчик родился до срока? — спросил он неожиданно.
Собеседник его заморгал глазами:
— Мальчик?.. До срока?.. Нет…
— Роды были трудные?
— Очень трудные.
— Щипцы?
— Да.
— А! — заметил Антуан таким тоном, точно он напал на важный след. — Это обстоятельство может многое объяснить… — Затем, чтобы окончательно пресечь разговор на эту тему, он прибавил: — Ну, покажите-ка мне вашего малыша.
Он встал и направился в приемную. Но Эрнст быстрыми шагами устремился к нему, загородил дорогу и положил руку на его рукав.
— Доктор, это правда? Правда? Вы мне это говорите не для того, чтобы… Ах, доктор, дайте мне честное слово… Честное слово, доктор…
Антуан обернулся. Он увидел на его лице выражение мольбы, в котором к безумному желанию поверить уже примешивалась безграничная благодарность. Все существо Антуана охватила особенная радость, радость действия и удачи, радость, овладевающая всяким, кто совершает доброе дело. Он еще посмотрит, что можно будет сделать для мальчика. Но по отношению к отцу — никаких колебаний: во что бы то ни стало надо освободить несчастного от столь бесплодного отчаяния!
Поэтому он глубоко заглянул в глаза Эрнста и промолвил тихо и очень серьезно:
— Честное слово.
И после краткого молчания отворил дверь.
В приемной сидела пожилая дама в черном, тщетно старавшаяся удержать на коленях темнокудрого шалуна, на котором в первую минуту сосредоточилось все внимание Антуана. Услышав звук отворявшейся двери, ребенок перестал играть и уставился на незнакомца черными глазами, большими и умными; потом он улыбнулся; потом, смущенный собственной улыбкой, отвернулся с немного испуганным видом.
Антуан перевел взгляд на мать. Столько печали и кротости было в ее поблекшем лице, что оно казалось красивым, и он тотчас же подумал, наивно растроганный: «Ну что ж!.. Надо только взяться за дело… А хорошие результаты всегда возможны!»
— Пройдите, пожалуйста, в кабинет, сударыня!
Он сочувственно улыбался. Ему хотелось еще на пороге подать этой бедной женщине милостыню — подбодрить ее. Он слышал за собой тяжелое дыхание учителя и, терпеливо придерживая поднятую портьеру, смотрел, как приближаются к нему мать с ребенком. Душа его сияла. «Какое чудесное ремесло, черт возьми, какое чудесное ремесло!» — повторял он себе.
X
До самого вечера одни клиенты сменялись другими, а Антуан не замечал ни времени, ни усталости, и каждый раз, когда он открывал дверь в приемную, энергия и бодрость возвращались к нему безо всяких усилий с его стороны. Проводив последнюю клиентку, красивую молодую женщину, державшую на руках цветущего младенца, которому, как опасался Антуан, угрожала почти полная слепота, он был совершенно ошеломлен, когда заметил, что уже восемь часов. «Сейчас уже слишком поздно идти к этому мальчугану с нарывом, — подумал он. — Заеду на улицу Вернейль по дороге к Эке…»
Он вернулся в кабинет, открыл окно, чтобы проветрить комнату, и подошел к низенькому столику, где грудою лежали книги, — надо было выбрать что-нибудь для чтения во время обеда. «Кстати, — подумал он, — я ведь хотел просмотреть кое-что относящееся к случаю с маленьким Эрнстом». Он быстро перелистал номера «Нейрологического журнала» за прошлые годы, разыскивая знаменитую дискуссию 1908 года об афазии{91}. «Этот малыш — совершенно типичный случай, — подумал он. — Надо будет поговорить о нем с Трейяром».
Он весело улыбнулся, подумав о Трейяре и его легендарных странностях. Ему вспомнился год, проведенный им в качестве ассистента в клинике этого невропатолога. «Как это я, черт возьми, занялся такими вещами? — спрашивал он самого себя. — Надо полагать, что эти вопросы меня давно уже интересуют… Кто знает, не лучше ли мне было посвятить себя изучению нервных и душевных болезней? Эта область так мало исследована». И внезапно перед ним встал образ Рашели. Чем вызвана была такая странная ассоциация? Рашель, не обладавшая никаким медицинским и вообще научным образованием, проявляла, правда, определенный вкус к психологическим проблемам; она, несомненно, и способствовала тому, что в нем развился такой живой интерес к людям. Впрочем, — сколько раз уже подмечал он это? — непродолжительное общение с Рашелью вообще изменило его в очень и очень многих отношениях.
Его взгляд слегка затуманился, чуть-чуть погрустнел. Он продолжал стоять, устало опустив плечи, раскачивая в руке медицинский журнал, зажатый большим и указательным пальцами. Рашель… Он ощущал внезапную боль каждый раз, как вызывал в памяти образ этой странной женщины, которая прошла через его жизнь. Ни разу не получил он от нее известий и в глубине души даже не удивлялся этому: у него и мысли не было, что Рашель может быть еще жива и существовать где-нибудь на белом свете. Погубил ли ее тропический климат, лихорадки?.. Пала ли она жертвой мухи цеце?.. Погибла ли от несчастного случая или, может быть, была задушена?.. Во всяком случае, она умерла; сомнений быть не может.
Он выпрямился, сунул журнал под мышку и, выйдя в переднюю, крикнул Леону, чтобы тот подавал обед. Внезапно ему вспомнилось одно шутливое замечание Филипа. Когда однажды, после длительного отсутствия Патрона, Антуан докладывал ему о вновь поступивших больных, Филип с не слишком довольным видом положил руку ему на рукав:
— Милый мой, вы начинаете меня беспокоить: вы все больше интересуетесь психологией больных и все меньше их болезнями!
Суп дымился на столе. Садясь, Антуан заметил, что утомился. «Какое все же прекрасное ремесло», — подумал он.
Снова вспомнился ему разговор с Жиз, но он поспешно раскрыл журнал, стараясь отогнать это воспоминание. Тщетно! Сама атмосфера этой комнаты, словно еще насыщенная присутствием Жиз, становилась для него мучительной, властно напоминая о девушке. Он вспомнил, как одолевала его, точно наваждение, мысль о ней последние несколько месяцев. И как он мог в течение целого лета лелеять подобный совершенно беспочвенный замысел? Эта разбитая мечта казалась обломками какой-то театральной декорации, которая рухнула, не оставив после себя ничего, кроме невесомой пыли. Он совсем не страдал. Он не страдал. Только самолюбие его было задето. И все это представлялось ему мелким, ребяческим, недостойным его.
К счастью, робкий звонок, раздавшийся в передней, отвлек его от этих размышлений. Он тотчас же положил салфетку и прислушался, сжимая в кулак руку, лежавшую на скатерти, готовый немедленно встать и достойным образом встретить любую неожиданность.
Сначала до него донеслись переговоры со слугой, женский шепот; наконец дверь отворилась, и Леон, к удивлению Антуана, без всяких церемоний ввел двух посетительниц. То были служанки г-на Тибо. Сначала Антуан не узнал их в полумгле, затем, решив, что они явились за ним, вскочил так порывисто, что его стул опрокинулся.
— Нет, нет, — воскликнули обе женщины, смущенные до последней степени, — простите, пожалуйста, господин Антуан! А мы-то думали, что выйдет меньше беспокойства, если придем в такое время!
«Я подумал, что отец умер», — очень просто сказал себе Антуан; и ему тотчас же стало понятно, насколько он уже подготовлен к такому концу. Ему тотчас же пришла на ум мысль о внезапной смерти от закупорки вены. И теперь, думая о длительной пытке, от которой этот удар избавил бы больного, он не мог не ощутить некоторого разочарования.
— Садитесь, — сказал он. — А я буду жевать, потому что сегодня вечером мне еще предстоит несколько визитов.
