Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1
Жиз поднялась наверх, в квартиру г-на Тибо. Ей пришлось позвонить: тетка никогда не доверяла ей ключа от квартиры.
«Да, как же можно не надеяться?» — сказала она самой себе. И внезапно уверенность в том, что она разыщет Жака, до такой степени овладела ею, что она преисполнилась душевной бодрости. Антуан сказал, что г-н Тибо сможет протянуть месяца три. «Три месяца? — подумала она. — Я разыщу его раньше!»
Тем временем там, внизу, в комнате Жака, взгляд Антуана, стоявшего перед дверью, которую, уходя, закрыла за собой Жиз, словно расплющивался об эту плотную, непроницаемую деревянную перегородку.
Он чувствовал, что дошел до предела. До сих пор его воле, — которая обычно крепла тем больше, чем большие трудности вставали перед ней, и выходила из борьбы победительницей, — никогда не приходилось бесплодно рваться к неосуществимому. Но теперь что-то как будто отрывалось от него. Он был не из тех людей, которые упорствуют, не питая надежды на успех.
Он нерешительно сделал два шага, заметил в зеркале свое отражение, приблизился, облокотился на каминную доску и, напрягая черты лица, несколько секунд созерцал свой облик, глядя прямо себе в глаза. «А что, если бы она вдруг сказала: «Да, женись на мне»?.. Он вздрогнул: запоздалый страх. «Как глупо играть такими вещами!» — пробормотал он, повернувшись на каблуках, и вдруг вспомнил: «Черт возьми, пять часов… А королева Елизавета!»
Он быстрыми шагами направился в лабораторию. Но Леон со своим неизменно тусклым взглядом и блуждающей, слегка насмешливой улыбкой остановил его:
— Господин Рюмель ушел. Он записался на послезавтра, в тот же час.
— Отлично, — с облегчением произнес Антуан.
И этого маленького удовлетворения оказалось в данную минуту достаточно, чтобы почти развеять его тревогу.
Он прошел к себе в кабинет, пересек его по диагонали и, приподняв портьеру привычным жестом, который всегда доставлял ему известное удовольствие, открыл дверь в приемную.
— Смотри-ка, — сказал он мимоходом, слегка ущипнув за щеку бледного мальчугана, который подошел к нему, порядком робея. — Ты один — как большой? Ну, как поживают папа и мама?
Он завладел ребенком, привлек его к окну, сел на табурет спиной к свету и осторожным, но властным движением откинул назад послушную головку, чтобы посмотреть его горло.
— Отлично, — пробормотал он, — вот теперь это и вправду можно назвать миндалинами…
Он сразу же обрел тот живой и звонкий, немного резкий голос, который действовал на больных, как тонирующее средство.
Теперь он сидел, внимательно склонившись над своим юным пациентом; но внезапно его охватил прилив оскорбленной гордости, и он не мог удержаться от мысли: «Все равно, если захочу, ее всегда можно будет вызвать телеграммой…»
VIII
Провожая мальчугана, он очень удивился, увидев, что в передней на скамейке сидит мисс Мэри, англичанка с нежным румянцем…
Когда он подошел к ней, она встала и встретила его долгой, молчаливой, чарующей улыбкой; а затем с решительным видом протянула ему голубоватый конверт.
Все ее поведение, столь не похожее на сдержанность, которую она проявляла два часа тому назад, загадочный и вместе с тем решительный взгляд невольно подсказывали Антуану мысль, что все это неспроста.
Пока он стоял, заинтересованный, в передней и разрывал конверт, украшенный гербом, англичанка сама направилась к нему в кабинет, дверь которого оставалась открытой.
Разворачивая письмо, он последовал за ней.
«Дорогой доктор!
У меня к вам две небольшие просьбы, и, чтобы они не были дурно приняты, я поручаю передать их вам самому привлекательному посланцу, какого только смогла отыскать.
Во-первых, по своей глупости, только после того, как мы ушли от вас, моя легкомысленная Мэри призналась мне, что уже несколько дней чувствует себя скверно и что по ночам кашель не дает ей спать. Не будете ли вы так любезны внимательно осмотреть ее и что-нибудь прописать?
Во-вторых, у нас в имении есть человек, бывший егерь, которого ужасно мучит суставной ревматизм. В такое время года это просто пытка. Симон сжалился над несчастным и делает ему впрыскивания для успокоения боли. В нашей домашней аптечке всегда был морфий, но после недавних приступов его запас совершенно иссяк, и Симон велел мне привезти еще, а без рецепта это невозможно. Я совсем забыла сказать вам об этом, когда была у вас. Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы передали моей очаровательной посланнице рецепт, если возможно, с правом повторить, так чтобы я могла сразу получить пять-шесть дюжин капсул по кубическому сантиметру.
Заранее благодарю вас за исполнение второй просьбы. Что же касается первой, дорогой доктор, то не знаю, кто из нас кого должен благодарить. У вас, наверное, достаточно пациенток, осматривать которых значительно менее приятно…
Искренне расположенная к вам
Анна-Мария де Батенкур.
Р. S. Вы, может быть, удивитесь, почему Симон не обратился к местному врачу? Это ограниченный и тупой человек, который всегда голосует против нас и не может нам простить, что в замке у него нет клиентов. Иначе я не стала бы вас беспокоить.
А.»
Антуан дочитал письмо, но еще не поднимал головы. Первым его душевным движением был гнев: за кого его принимают? Но затем он нашел всю эту историю довольно пикантной и весьма забавной.
Антуан по собственному опыту знал игру двух зеркал, висевших в его кабинете. Он стоял, облокотившись на камин, и в этом положении ему легко было увидеть англичанку, не шевельнув головой и лишь переводя зрачки под опущенными веками. Что он и проделал. Мисс Мэри сидела несколько позади и снимала перчатки; она расстегнула манто, освободила верхнюю половину тела и с деланной рассеянностью смотрела на кончик своего ботинка, игравший бахромой ковра. Она казалась в одно и то же время смущенной и бесстрашной. Думая, что со своего места он не может видеть, она внезапно подняла длинные ресницы и метнула в него короткую синюю молнию взгляда.
Эта неосторожность окончательно устранила последние сомнения Антуана, и он обернулся.
На его лице заиграла улыбка. Все еще держа голову опущенной, он в последний раз пробежал глазами искусительное письмо и медленно сложил его. Затем, не переставая улыбаться, выпрямился, и взгляд его встретился со взглядом Мэри. Эту встречу взглядов оба ощутили как толчок. Одну секунду англичанка находилась в нерешительности. Он не произнес ни слова; полузакрыв глаза, он только несколько раз неторопливым движением справа налево и слева направо отрицательно покачал головой. При этом он не переставал улыбаться, и лицо его было так выразительно, что Мэри не могла обмануться. Нельзя было сказать более дерзким образом: «Нет, мадемуазель, не старайтесь: этот номер не пройдет… Не воображайте, что я возмущен: мне просто забавно, я еще и не то видывал… Но, к моему великому сожалению, должен вам сказать, что даже за такую цену меня купить нельзя…»
Она поднялась со стула, не проронив ни звука, с заалевшим лицом. И споткнулась о ковер, пока отступала к передней. Он следовал за нею, как будто не было ничего естественнее этого поспешного бегства; ему все еще было очень весело. Она убегала, опустив глаза, не произнося ни слова, и пыталась на ходу застегнуть воротник манто дрожащей рукой без перчатки, которая казалась бескровной рядом с пылающими щеками.
В передней ему пришлось подойти к ней совсем близко, чтобы открыть входную дверь. Она как-то неопределенно кивнула головой. Он собирался ответить на ее прощальное приветствие, но в этот момент она сделала резкое движение: прежде чем он успел сообразить, в чем дело, она с ловкостью карманного воришки выхватила у него письмо, которое он все еще держал между пальцами, и выскочила за дверь.
Не без досады он должен был сознаться, что у нее не оказалось недостатка в ловкости и в хладнокровии.
Возвращаясь обратно в кабинет, он думал о том, какой вид у них будет — у англичанки, у прекрасной Анны и у него самого, когда в скором времени они опять встретятся все вместе. При этой мысли он снова улыбнулся. На полу лежала перчатка; он поднял ее, вдохнул ее запах и только после этого весело бросил в мусорную корзину.
Ах, эти англичанки!.. Гюгета… Какова будет жизнь маленькой калеки между этими двумя женщинами?
Сумрак сгустился.
Вошел Леон, чтобы закрыть ставни.
— Госпожа Эрнст пришла? — спросил Антуан, заглянув в листок.
— О, уже давно, сударь… Целая семья: мать, мальчик и старый папа.
— Хорошо, — бодро сказал Антуан, приподнимая портьеру.
IX
Действительно, к нему приблизился невысокий человек лет шестидесяти.
