Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман
Роджер Ховеденский – единственный хронист, утверждавший, что Ричард приказал повесить гарнизон замка, и что Меркадье пренебрег помилованием, дарованным Ричардом Пейре Базилю, и «после кончины короля повесил его, предварительно освежевав заживо». Это распространенная версия, и мне никогда не приходило в голову в ней усомниться. Но потом я познакомилась с «Историей Шалю и его окрестностей» Поля Патье, и была очень удивлена, поскольку автор убежден, что Пейре Базиль ободран заживо не был. В качестве доказательства, что Пейре Базиль прожил еще долгие годы после захвата Шалю, он цитирует хартию, датированную 6 июня 1236 года. Правда ли это? Я не знаю. Сам автор признает, что Пейре Базиль упоминаемый в этой хартии – «très probablement», то есть, «весьма вероятно», является тем самым, чья арбалетная стрела убила Ричарда. Я решила, что «весьма вероятно» – недостаточное основание для переписывания истории. Кроме того, автор утверждает, что другому захваченному в Шалю рыцарю, Пейре Брену, было позволено вернуть себе замок в Монбрене. Если это правда, значит и гарнизон Шалю не был повешен, а запись Роджера Ховеденского основана просто на слухе, который он счел достоверным. Мне хотелось бы верить, что хронист ошибался, и что Пейре Базиль был избавлен от такой мучительной казни по приказанию Меркадье. Но пока французские историки не решили провести серьезное расследование о смерти Ричарда и судьбе людей, взятых в плен в Шалю, мне остается только придерживаться «традиционной» версии Роджера Ховеденского, разве что с добавлением сноски.
Еще одна легенда о Ричарде – этот человек просто притягивал к себе мифы – гласит, что он осаждал Шалю ради клада, якобы обнаруженного кастеляном. Эта история была дискредитирована в последние годы; подробный разбор этой легенды и причин ее возникновения можно найти в «Неромантической смерти Ричарда I» Джона Гиллингема в его книге «Ричард Львиное Сердце – царствование, рыцарство и война в двенадцатом веке». Ричард проводил карательную военную кампанию против неверного вассала, виконта Лиможского, а не охотился за сокровищем.
Я всегда полагала, что Джоанна умерла при родах, и потому была очень удивлена, обнаружив, что это не так. Определить, почему последняя беременность оказалась для нее столь опасной, мне помог друг, доктор Джон Филлипс. Когда я сказала ему, что Джоанна рожала трижды за три года, он объяснил, что она должна была страдать малокровием, которое средневековая медицина не умела ни диагностировать, ни лечить. Мы никогда наверняка не узнаем, что стало причиной смерти, но мне кажется, ею могла быть hyperemesis gravidarum[26]. Женщины, склонные к укачиванию, более уязвимы при беременности, а нам известно, что Джоанна так страдала от морской болезни по пути на Сицилию в 1176 году, что свадебной делегации пришлось продолжить путешествие по суше. Большинство людей незнакомы с этой болезнью, хотя известно, что в ранние месяцы беременности от нее страдала герцогиня Кембриджская. Это ужасное заболевание, и до изобретения капельниц и лекарств против тошноты нередко бывало смертельным. Предполагают, что Шарлотта Бронте умерла от рвоты беременных, вероятно, осложненной туберкулезом – во всяком случае, симптомы полностью совпадают.
Тем, кто желает узнать больше об этом заболевании, я настоятельно рекомендую «За гранью утренней тошноты: сражаясь с hyperemesis gravidarum» Эшли Фоши Макколл: – сборник сильных и трогательных историй от лица женщин, страдавших от недуга во время беременности. Некоторые из них чувствовали себя так плохо, что готовы были прервать беременность, а потом испытывали чувство вины и раскаивались за то, что готовы были сделать. Что касается кесарева сечения Джоанны, то это, видимо, один из первых описанных случаев такой процедуры. В средние века ее делали лишь после смерти женщины в попытке крестить ребенка и спасти его душу.
История обычно переписывается победителем – банальное утверждение, однако истинное. Один из самых вопиющих примеров подобного ревизионизма – тюдоровское описание Ричарда III как бесчеловечного монстра, сделанное ради того, чтобы утвердить призрачное кровное право Генриха Тюдора на трон. Но Ричарду III все-таки повезло больше, чем Раймунду де Сен-Жилю, шестому графу Тулузскому. В отличие от Ричарда, имя Раймунда никто не пытался очистить, а противник у него был куда более могущественный, нежели выскочки-Тюдоры – средневековая церковь.
Раймунд стал одной из жертв Альбигойского крестового похода, который начался в 1209 году и опустошил земли, известные сегодня как Лангедок. Граф совершал ошибки, усугубляемые дерзкими шутками, и не замечал опасности, пока не стало слишком поздно. В конечном счете он не смог спасти ни себя, ни своих поданных от французских захватчиков, которые разграбили богатые южные земли, заявляя, что выполняют Божью волю. Раймунд умер отлученным от церкви, ложно заклейменным как еретик. Он не смог помешать инквизиции пустить в его земле корни и понимал, что Тулуза обречена.
Погибли тысячи: мужчины, женщины, дети, и в большинстве своем католики, а не катары. Самое печально известное массовое убийство произошло в Безье, где горожане отказались выдать живших среди них две сотни катаров. Говорят, когда город был захвачен, у папского легата Арно Амори спросили, как солдатам отличать катаров от католиков, и он ответил: «Убивайте всех. Господь узнает своих». Некоторые историки сомневаются в достоверности этого заявления, поскольку о нем стало известно только несколько лет спустя. Но у меня нет сомнений, поскольку я читала письмо Арно Амори к папе Иннокентию, где легат с гордостью заявляет, что не разбирали ни пола, ни возраста, и двадцать тысяч были убиты. На самом деле на его руках было не настолько много крови – число жертв составляло примерно девять тысяч, включая священников. Когда племянник Раймунда, Раймон-Роже Транкавель решил сдать Каркассон, чтобы избежать судьбы Безье, гарантии безопасности не были соблюдены. Его заковали в цепи в подземелье собственного замка, где он и умер спустя несколько месяцев, в возрасте двадцати четырех лет. Жители Каркассона были изгнаны только с тем, что на них надето. «Забрали с собой лишь свои грехи», – злорадствовал хронист.
Люди, готовые так бесцеремонно проливать кровь, не останавливались перед тем, чтобы очернить тех, кого уничтожают, что и произошло с Раймундом де Сен-Жилем. Католические хроники, стремясь оправдать содеянное во имя Бога, рисовали его самыми жуткими красками, клеветнически называли безбожным катаром, человеком, погрязшем во грехе, врагом
