Страна Печалия - Софронов Вячеслав
—
И мне о том известно, люди сказывали. Многие не верят, что столь почтенный человек на честь собственного дитяти покусился. Если честно, я тому поначалу не поверил. Но коль и до вас дошло, то дело серьезное, не отмахнешься. Народ вашего решения ждет, иначе роптать начнут. Судить надо его по законам веры православной, уж больно грех тяжек…
—
С купцом — ладно, разберемся, никуда он от нас не денется. А вот то, что дьяк мой разлюбезный велел простить ему прегрешение это, а батюшка церковный по его приказу все и выполнил, на это что скажешь?
—
Так ведь Струна отопрется от всего, ответит, мол, поклеп на него возвели. Еще и вас обвинит, что зря поклеп на него возводите. Как у нас в народе говорят: мал клоп, да вонюч…
—
И я о том же, — кивнул головой владыка, — вот от него главная вонь по всей Сибири и ползет. Только вот, откроюсь тебе, батюшка, потому и не знаю, как за дело взяться, с чего начать и чем закончить. Только уж больно хочется мне так наказать дьявола верткого, чтоб он получил по заслугам, и от службы при особе моей навсегда отрешить.
—
Все в ваших силах, владыка. Сказано о том: господин властен осадить слугу своего согласно закону, ни с кем в совет при том не вступая. Вам ли о том не знать?
—
Да как не знать, известно мне правило это, но вот что-то не решусь никак, — развел руками владыка, — стар, что ли, стал. Когда помоложе был, то и не задумался бы, а теперь вот решил с тобой совет держать…
—
А где сейчас тот Струна находится, не в отъезде случаем? — осторожно поинтересовался протопоп.
—
Да где ж ему быть, засадил его грамоты готовить о прошедшем соборе, чтоб разослать по всей епархии. Тем, поди, и занят.
—
Так зовите его сюда, чего ж откладывать? — предложил Аввакум.
Архиепископ чуть помолчал, видимо, обдумывая предложение Аввакума, а потом решительно хлопнул рукой по столу и громко крикнул:
—
Анисим, иди сюда, нужен мне.
Тут же открылась дверь, и в нее осторожно заглянул келейник владыки. Узнав, что требуется позвать Ивана Струну, кивнул и, оставив дверь полуоткрытой, тут же исчез. Прошло несколько минут и в покои владыки, поскрипывая новыми сафьяновыми сапожками, вошел Иван Струна, тревожно поглядывая по сторонам. Увидев Аввакума, он хищно прищурился, хотел что-то сказать, но сдержался. В дверь просунулась голова все того же Анисима, который словно знал, что последует еще какое-то приказание. Так оно и вышло, владыка велел призвать писаря, и когда тот явился, молча указал ему на стоявший у окна небольшой столик, подождал, пока тот уселся, ни о чем не спрашивая положил перед собой лист чистой бумаги, взял в руки очиненное перо, осторожно макнул в глиняную чернильницу и с готовностью воззрился на владыку.
—
Пиши, — приказал тот, — сего числа архиепископ Сибирский и Тобольский Симеон совместно с протопопом Вознесенского храма Аввакумом сыном Петровым сняли допрос с дьяка Ивана Струны о преступлении, им свершенным…
Услышав это, дьяк вздрогнул, хотел было возразить, но владыка тут же схватился за посох и погрозил им:
—
Молчи! Тебе слово не давали, а воровство твое я терпеть больше не намерен.
Затем владыка вновь призвал к себе Анисима, при этом велев тому наклониться поближе к себе, и что-то тихо прошептал тому на ухо, после чего келейник, как-то странно глянув на Струну, быстро исчез из покоев владыки, на сей раз плотно прикрыв за собой дверь. Струна, поняв, что дело серьезно, дернулся было к владыке, хотел что-то объяснить, но тот зычно гаркнул:
—
Стой и слушай мой приговор, наговориться еще успеешь…
После чего он продиктовал писарю свой указ, в котором говорилось, что за все злодеяния, совершенные архиерейским дьяком, повелевает он заключить того под стражу и содержать под строгим надзором, пока будет вестись следствие. В это время в дверь вошли два пристава, которым владыка приказал увести Ивана Струну в подвал и там приковать к цепи. Тут Струна наконец не выдержал, упал на колени, простер руки в сторону владыки и запричитал:
—
Владыко, отец родной, виноват я во многих грехах, отпираться не буду: дела запустил, за дворовыми людьми худо следил, попы меня слушать не хотели, но за что на цепь сажать? Я же ваши приказы все до единого исполнить готов! Вам вернее человека, нежели чем я, никогда не найти. Простите, помилуйте грешного, только не в подвал, не заслужил я этого!
Владыка ничего не ответил, взгляд его как-то угас, словно после совершения сложной работы, и отвернулся к слюдяному оконцу, не желая смотреть, как приставы уводят его дьяка. Судя по всему, ему нелегко было решиться на такое наказание. Но с другой стороны, он понимал, иного выхода нет. Оставь он Струну на воле, и тот тут же напишет на него извет самому патриарху. А тот только и ждет, как бы проявить свою власть и тогда ему, сибирскому владыке, точно не поздоровится. А этот хохол опять вывернется и будет ходить щеголем, победоносно поглядывая на него в очередных новых сапожках. Он дождался, когда приставы увели дьяка, и лишь после этого повернулся и посмотрел на Аввакума. Они пристально смотрели друг на друга, и каждый ждал, когда другой скажет слово. Первым решился Аввакум. Он, поднявшись с лавки, низко поклонился и проговорил:
—
Да, вижу, тяжело далось вам решение это, ваше высокопреосвященство, но иначе нельзя. Как в Писании сказано: одна дурная овца может все стадо в пропасть увести.
Владыка выслушал его, но ничего не ответил, а потом, тяжело поднявшись, подошел к иконе Спаса, которую он привез с собой из Москвы, поправил фитиль лампады и начал тихо читать молитву. Аввакум решил, что лучше будет оставить владыку одного, и тихонько удалился.
…Уже на другой день слух о том, что архиерейского дьяка посадили в подвал, облетел весь город. Аввакум ждал, что к владыке потянутся просители, желающие заступиться за осужденного, но вышло все наоборот: чуть ли не все приходские батюшки подали владыке жалобы на дьяка, в которых подробно рассказывали о его вымогательствах и иных прегрешениях. Теперь оставалось лишь ждать суда над Иваном Струной. Но суда не случилось. Просидев в подвале несколько дней, тот вдруг исчез из подвала, каким-то образом освободившись от оков.
Узнавшего о том владыку чуть удар не хватил, и он вызвал к себе сторожей, чтоб узнать причину случившегося. Они в один голос заявили, что, кроме келейника Анисима, в подвал никого не пускали, а тот хаживал туда по нескольку раз на дню, якобы по распоряжению самого же владыки. Кинулись искать Анисима, но и он исчез, а вскоре поступило известие, что дьяк Иван Струна и келейник Анисим укрылись на воеводском дворе и оттуда забрать их обратно к себе владыка вряд ли сумеет, поскольку он объявил там принародно «слово и дело государево».
Вот тогда тоболяки, повидавшие в своей жизни всякое, чутьем своим поняли, — назревает нечто, чего им раньше и присниться не могло. Где ж это видано, чтоб против владыки да кто-то голос подал? Воспротивился вдруг словам и действу его!! Ого-го! Ну и времена наступают, не зря старцы о Страшном суде речь ведут, точно, грядут темные силы, никто суда того не минует…
Да и сам архиепископ безошибочно углядел в случившемся неизбежный скандал между ним, пастырем духовным, за души людские пекущимся, и теми, кто на воеводском дворе царскую власть блюдет. А тягаться с царскими слугами не каждый решится. Да и вовсе не сыскать никого желающего кнут на своей спине испробовать. Правда ему, лицу духовному, монаху и молитвеннику за весь край сибирский, ничего такого бояться не следует, но и противиться слугам государевым себе дороже станет. Одна надежда оставалась у него — на слово Божье, сильней и могучей которого ничего на свете пока что не имеется. Вот на это и уповал архиепископ Сибирский, проводя длинные бессонные ночи в тяжких раздумьях.
И, в конце концов, перебравши в голове и то и это, решил не торопить события. Пусть все идет своим чередом… горожане успокоятся, приходские батюшки определятся, с кем и как им дальше службу служить и Бога славить. И воевода возрадуется, что доказал владыке первенство свое. Пусть. Это лишь начало великого раскола, и конца края тому не видно. На чьей стороне Господь, за тем и правда. Только все одно, Бог на небе, а царь на земле управляется всем, что ему, помазаннику Божьему, под начало вручено.
