Николай Задорнов - Война за океан
К избушке подошла группа офицеров во главе с адмиралом Де-Пуантом. Они задержались у могилы Прайса, в то время как для Никольсена похороны закончились и он раздобывал тут важные сведения.
— Ваше превосходительство! Мои люди задержали двух американских матросов, которые в прошлом году бежали со своего судна и жили в Петропавловске. Вот они. Согласны помочь, утверждают, ваше превосходительство, что есть еще обходная дорога, по которой мы можем ворваться прямо в город.
— Прекрасно! — ласково улыбаясь, сказал Де-Пуант. Ему приходилось делать хорошую мину при плохой игре. Сегодня и он провел бессонную ночь, чувствуя, как опасно идти наперекор общему мнению.
Де-Пуант посмотрел на часы. По-здешнему — семь утра.
— Так ты говоришь, что есть дорога? — спросил французский адмирал.
— О нет, нет, тут не такое место. Это не Китай и не Индия, — ответил молодой американец. — Тут никаких дорог никуда нет. Есть какая-то ферма, кажется у губернатора, так и туда ездят на лодках.
— Есть дорога к озеру от берега и оттуда в город, совсем недалеко, на полмили, — утверждал пожилой американец.
— А правда, что меха еще не вывезены из Петропавловска? — спросил капитан «Эвридики».
— Да, все здесь, — ответил пожилой.
— И много?
— Огромное богатство, ваше превосходительство, полные амбары черных соболей.
— Так ты говоришь, что есть ферма у губернатора? Что же там?
— Коровы…
Американец сказал Никольсену:
— Я могу провести вас обходной дорогой в город через озеро. Но просил бы о вознаграждении.
— Деньги?
— Да.
Когда над гробом Прайса был насыпан могильный холм, адмирал отошел к берегу и закурил сигару, любуясь тремя вулканами на другой стороне губы. Отсюда они видны очень хорошо. Природа прекрасна… Прайс похоронен, бой окончился, два русских батальона разгромлены, и эскадра спокойно может уплыть, пока нет штормов.
Де-Пуант ласково обратился к Гикелю, своему молодому любимцу, старшему лейтенанту с «Облигадо», который на похоронах заменял своего якобы больного капитана, оставшегося на борту корабля:
— Почему вы так угрюмы сегодня, мой друг?
— На это есть глубокая и горькая причина, мой адмирал, — ответил Гикель. — Матросы рвутся в бой. Если мы уйдем отсюда, не уничтожив эту подлую ловушку, расставленную русскими, мне стыдно будет явиться на родину. Матросы воинственны, это настоящие французы.
Гикель вчера совещался с товарищами, и они решили, что он должен отправляться вместо капитана на похороны Прайса и, пользуясь расположением адмирала, сказать ему все прямо.
— Я не один такого мнения. Теперь, когда американцы показывают, что есть дорога, я полагаю, что падение Петропавловска зависит только от нас.
Адмирал неприятно поражен. Он заметил: все окружающие слушали Гикеля с явным сочувствием, их лица прояснились.
В избушке Никольсен, не стесняясь присутствия адмирала, на ходу продолжал допрос в нужном ему духе.
— Какая дорога, вы говорите, дает возможность нам обойти врага и ворваться в город там, где он нас не ждет? Чертите, — велел Никольсен.
Американец стал объяснять.
— Есть тут укрепления? — спросил Никольсен, показывая на карту.
— Нет, кроме четырех пушек на берегу под горой.
— Их можно сбить?
— Да, стрельбой в упор по прислуге.
— Откуда ты это все знаешь? Ты служил в каком-нибудь флоте?
— Нет… — уклончиво ответил пожилой американец и ухмыльнулся. — Только слыхал, как служили другие.
«Видимо, дезертир, заработать хочет», — подумал адмирал, чувствуя тут себя чуть ли не посторонним. Говорилось все для Де-Пуанта. Никольсен давал ему бой. Стыдно сейчас старому адмиралу. Он чувствовал, что все эти офицеры рвутся в бой и видят в нем помеху. Но Де-Пуант умел владеть собой. Он сам стал расспрашивать американца. Потом он приказал:
— Отправьте их ко мне на фрегат.
Де-Пуант поблагодарил Никольсена. Все оживились. Кажется, успех…
Прибыв на фрегат, Де-Пуант потребовал к себе капитанов на военный совет.
Он объявил, что обстоятельства переменились и, как только на судах все будет исправлено, начнется новый штурм Петропавловска.
«Но ничего хорошего быть не может, — думал адмирал. Его задели за живое, и он решился. Он тоже солдат и готов умереть. — Жалкие мальчишки, не хочется им носить головы на плечах. Но теперь я буду строг с ними, больше никаких церемоний».
Никольсен очень рад. Он только этого и желал.
Он предложил свой план.
Утром Де-Пуант приказал привести к себе русскую женщину.
— Я отпускаю тебя с детьми на берег, — заявил он.
— Батюшка милостивый! — кинулась Пелагея адмиралу в ноги.
Де-Пуант смотрел, как она кланяется, велел поднять ее, еще раз сказал, что отпускает вместе с детьми. Но она не уходила.
Переводчик снова объяснил ей все. Она тупо смотрела на адмирала. А адмирал как-то выжидающе смотрел на нее.
— Ну что же тебе еще? — спросил он.
— А мужа-то? — сказала Пелагея.
— А муж, как пленный, останется у нас.
— Аи, да что же это! — закричала женщина. — Да я одна не пойду, отца у детей отнимаете.
Она заголосила, слезы лились из ее глаз.
— Ну что тебе твой муж?.. Ну, успокойся, кончится война, и он вернется, — улыбаясь говорил адмирал.
Но Пелагея не хотела слушать. Де-Пуант приказал привести Усова.
— Я еще вчера решил освободить твою семью, — сказал адмирал, когда ввели матроса. — И вот она свободна.
— Премного благодарен, ваше превосходительство.
Усов взглянул в глаза Пелагеи. Старый француз встал между мужем и женой.
— Ну вот она говорит, что не хочет идти на берег одна, — подмигнул старому квартирмейстеру адмирал. — Что ты скажешь?
— Что же я скажу, ваше сиятельство… Милости прошу, отпустите ее.
— Я слыхал, ты вчера рассказывал команде, что участвовал в спасении французского китобойного судна?
— Так точно.
— Благодарю тебя! Французы всегда помнят благородные поступки… Ну вот твоя жена рыдает и не хочет идти на берег и говорит, что кинется в воду, если я тебя не отпущу. Разве она так любит тебя? Ведь ты старик, такой же, как я, а она молодая.
— Не могу знать, ваше сиятельство.
— Сколько тебе лет?
— Третьего года рождения, ваше сиятельство.
— Пятьдесят один год, ваше превосходительство, — перевел поляк.
— Ну, еще опасный враг, — сказал адмирал переводчику.
— Твое счастье, что твоя жена так любит тебя! — обратился он к Усову. — Я уступаю просьбе любящей жены и молодой матери, которая желает сохранить отца своих детей, — строго и серьезно сказал адмирал, показывая, что шутки окончены. — Я отпускаю тебя. Но за это ты должен будешь исполнить мое поручение.
Он встал, перешел к столу и достал конверт.
— Подойди сюда, передай вот это письмо твоему адмиралу Василию Завойко. Передай ему лично в руки.
— Рад стараться, ваше сиятельство!
Адмирал улыбнулся:
— И передай всем твоим товарищам на берегу, что когда мы возьмем Петропавловск, то сразу отпустим всех пленных к их семьям, как и тебя.
— А Киселев тоже семейный, и у него ребятишки есть, — заговорила Пелагея и стала просить адмирала за Киселева.
— И ты знаешь его? — спросил адмирал у ее мужа.
— Как же, даже очень хорошо знает, — ответила Пелагея.
— Это не тот молодой и красивый парень со шрамом на скуле? — спросил Де-Пуант.
— Да, вот именно, — подтвердила Пелагея.
— Что же ты за него беспокоишься? Тебе мало, что я отпускаю мужа, так ты хочешь, чтобы я отпустил тебе и друга?
Адмирал, ласково улыбнувшись, кивнул, и пленных вывели. Через полчаса французская шлюпка под белым флагом доставила Усова с его женой и детьми и Киселева на берег.
Никольсен был возмущен. Русские были на эскадре, все видели, вокруг них все время толпились болтливые матросы фрегата. Они расскажут про смерть адмирала, про похороны, про неисправности на судах, причиненные бомбардировкой. Все это следовало скрыть. И держать их надо было не в жилой палубе, а в карцере, отделить совершенно от людей на судне.
Но Никольсен ничего не сказал адмиралу. Он лишь заметил кратко, что могут быть доставлены на берег сведения об эскадре.
Де-Пуант держался иного мнения. Он желал утишить ярость защитников города. Пусть знают, что пришел благородный противник, который бесстрашен в бою, но щадит тех, кто сдается. Это им сбавит пыла и затруднит русских офицеров, которые всегда, как говорят, рассказывают своим солдатам басни о врагах, изображая их страшилищами. «Отправка женщины с детьми на берег послужит на пользу и в случае победы, и в случае неудачи», — предполагал Де-Пуант.
«Очередная глупость и ошибка, — думал Никольсен, — и исправлять все это придется опять англичанам».
