Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Время не тяни, гражданин начальник. Ночь на дворе. Сам знаешь — грамотный я. Давай — скажи, в чем меня обвиняют... потом посморкаем...

Шукаев повертел кольцо в руках, задумчиво любуясь игрой камня.

— Ладно,— сказал он жестко.— Вы обвиняетесь в на­несении телесного повреждения продавщице ювелирного ларь­ка Фатимат Паритовой и в краже вот этого перстня, с кото­рым вас сегодня задержали. Имя вашего сообщника извест­но — Парамон Будулаев. Знаем мы и о том, что разбойное нападение вы совершили по требованию дербентского ювелира Омара Садыка, но навлекли на себя его гнев тем, что пере­старались: по наущению вашего главаря Феофана завернули камень, которым ударили продавщицу, в фуляровый платок. К вашему сведению таких платков пять, вышитых в свое вре­мя женой бывшего барышника по сбыту краденых лошадей Сахата Кабдугова. Посередине платка монограмма самого Кабдугова, в уголках — ротмистра Унарокова, Хапито Гум-

жачева, Ляляма Балаева, Хахана Зафесова и Феофана треть­его... Когда-то платок служил паролем, с помощью которого члены шайки сносились между собой... Ну, что? Вам этого мало?

Зубер избегал теперь взгляда Шукаева. Руки его, лежав­шие на коленях, беспокойно зашевелились. Но он продолжал молчать.

— Тогда пойдем дальше. В Дербенте нам известен ад­рес дома, в котором вы скрывались. Арестовать хозяина не составит труда. Местопребывание барона в дербентской сло­бодке нам тоже известно. Выследили вас и в тот же день, когда вы были у Омара Садыка...

Произнося это имя и в первый, и во второй раз, Жунид совершал ошибку. Но узнал об этом много позднее. Сегодня же, к концу так ничего и не давшего допроса Нахова, он чувствовал, что язык у того связан не по собственной воле. Он явно кого-то боялся, и нужен испуг еще больший, чем Нахов испытывал сейчас, чтобы заставить его говорить. Но кого он боялся? Сначала надо было узнать. Феофана? Будулаева? Если цыганского барона, то почему он нарушил его приказ — ни под каким видом не появляться в Черкесске?

И как могло случиться, что в дупле оказался перстень с красным, а не с зеленым камнем? Или таких мельхиоровых колец несколько?

Есть над чем поломать голову.

Шукаев отпустил Семена Дуденко спать, велел конвои­ру отправить Нахова в камеру и вернулся к себе.

Шел третий час ночи.

Он достал из кармана носовой платок, помочил водой из графина, обтер мокрым платком лицо, помотал головой, как бы стряхивая с себя сон, и, сев в кресло, выдвинул большой ящик стола.

Там, занимая всю середину ящика, лежала огромная тол­стая книга в сафьяновом переплете с золотым обрезом, ко­торую Дараев по его просьбе, заручившись заранее офици­альным письмом, подписанным Леонтьевым, с великим тру­дом выпросил в книгохранилище городской библиотеки.

Жунид толком не прочел, как она называется, потому что буквы на обложке были затейливо выписаны под старосла­вянскую вязь — что-то о ювелирах двора его императорско­го величества, о сокровищах российской короны и других стран и империй...

Иллюстрирована она была цветными литографиями, на­писана в помпезно-официозном тоне, на каждой странице мелькали титулы князей, герцогов, султанов и шахов, неког­да или теперь (издание 1915 года) владевших известными камнями и драгоценностями.

Он медленно переворачивал тяжелые листы, вчитываясь в непривычный текст.

Он прочитал об императорском скипетре, принадлежав­шем некогда Екатерине II, описание царских регалий — боль­шой императорской короны, малой короны, державы, орла к скипетру; ювелирных изделий, принадлежавших монаршей фамилии.

Жунид перевернул еще несколько страниц. Его не инте­ресовали царские безделушки.

В разделе, посвященном народному ювелирному искус­ству, он нашел скупое описание дагестанских колец, очень массивных, скульптурных, с дополнительными украшениями из монет, черневых и штампованных узоров, с зернью и филигранью. На цветной литографии было изображено не­сколько таких колец, и Жунид, разглядывая их, покачал го­ловой и прошептал вслух:

— Действительно... Такие же массивные... даже похожи. Значит, тут все верно, без подделки.

Он оглянулся на заворочавшегося во сне Вадима и по­правил козырек лампы, чтобы свет падал только на стол.

Ну, еще немного. Должно же быть в этой чертовой кни­жище что-нибудь о камнях! Еще полчаса — и спать!

Ага! Наконец...

«Алмаз Шах»... Знаменитый алмаз с желтоватым нацве-том, имеющий три подписи на персидском языке:

«Бурхан-Низам шах второй 1000 г.»; «Сын Джеганхир шаха Джехан шах 1051 г.»; «Каджар-Фатх-Али шах султан 1242 г.».

«Повидал этот камешек»,— подумал Жунид,— сначала им владели правители Ахмеднагары, а после ее захвата он по­пал в руки династии Великих Моголов. В конце концов ка­мень попал в Персию и был подарен шахом Хосрев-Мирзой Николаю I, как выкуп за убийство Грибоедова.

Все это не то, не то...

Вот!..

Бриллиант с голубым оттенком, абсолютно чистый, шес­тиугольной правильной формы с изумрудной гранью. Вес — двадцать шесть с половиною каратов. Один из двух знамени­тых камней, по преданию, составлявших собственность пер­сидских шахов и носивших романтическое название «Две капли воды», был подарен шахом богатой французской путе­шественнице, настоящее имя которой так и осталось неизвест­ным. Позднее камень был перекуплен русским купцом Лав­рентьевым и продан Ротшильдам за 150 тысяч рублей золо­том.

Все сходилось.

Именно этот бриллиант был похищен у ювелира Черно­быльского во Владикавказе в 1914 году.

Жунид закрыл книгу и задумался.

Почему, собственно, он пустился в эти ювелирные «изыс­кания»? Логичного, точного ответа на вопрос не было.

Как и Бондаренко в свое время, Шукаев понимал, что ради простого двухсотрублевого кольца никто, если он в своем уме, не станет совершать разбойничьего нападения на мага­зин. А такие отпетые типы, как Парамон Будулаев и Зубер Нахов,— тем более.

Настораживало с самого начала скопление фактов, кос­венно указывающих именно на особую окраску ярмарочного происшествия, безусловно связанного с людьми, имеющими дело с драгоценностями. Паритова Фатимат, неохотно давав­шая показания, ее муж Умар, завхоз драмтеатра (стоп! Улита там же работала гримершей! Совпадение ли это? Прове­рить!), Чернобыльский, старик, не внушающий доверия ни Сергею Тимофеевичу, бывшему начальнику черкесского угро, ни ему, Жуниду. А тут еще объявляется новое лицо, тоже подозрительное — Омар Садык.

Не слишком ли много ювелиров?

Шукаев на всякий случай сделал заявку в регбюро Севе-ро-Осетинского управления НКВД — разыскать ему все, что возможно, на Чернобыльского Самуила Исааковича, в свое время сидевшего несколько месяцев во Владикавказском ЧК по обвинению в утайке золота. Потом его освободили, пото­му что при обыске найдено было немного.

Особенного ничего не содержалось в письме, поступив­шем из Орджоникидзе, но одна фраза заинтересовала Жунида: «... в 1914 году у Чернобыльского был якобы украден бриллиант весом в 26,5 карата, весьма ценный, о чем была заметка в «Терских ведомостях».

Ни слова не говоря ни Вадиму Акимовичу, ни Арсену, Жунид раскопал эту заметку в «Терских ведомостях». Он молчал по той простой причине, что ничего конкретного у него не было, даже предположения — так, интуиция, которая постепенно приобретала характер уверенности.

Ну, хорошо! Он бы понял, если бы весь сыр-бор разго­релся из-за такого редкого бриллианта, как тот. Но причем здесь мельхиоровое кольцо?.. Может, это тоже своего рода пароль? Как фуляровый платок Хахана Зафесова?..

Пойди, разберись. Ясно одно — теперь все дороги ведут в Дагестан. Пока молчит Рахман, находящийся между жизнью и смертью, пока закрыл рот чем-то или кем-то напуганный Нахов, надо ехать в Дербент. Если Буеверов еще в Черкес­ске, то его не выпустят, а если уже смотался, то, сидя, сло­жа руки, его все равно не поймаешь.

Завтра в Черкесске его удерживает не так уж много дел. Надо, во-первых, передопросить Щеголеву, имея на руках данные экспертизы; во-вторых, предъявить перстень старику Чернобыльскому, обставив эту процедуру как можно остро­умнее и неожиданнее, а после обеда показать тот же перстень Паритовой и завмагу. И последнее — попросить Зулету ос­мотреть Рахмана. Ему так нужно, чтобы Одноухий Тау про­изнес хоть несколько слов.

Он еще раз достал из кармана перстень, полюбовался причудливыми переливами красного камня при отсвете лампы, положил кольцо в ящик стола, тихонько разделся, чтобы не разбудить Вадима, и лег на свободный диван.

Заснул он сразу, как будто провалился в глубокий чер­ный колодец.

Данные экспертизы окончательно подтвердили версию Шукаева. На ружье нашли отчетливые отпечатки пальцев, сходные с теми, которые сохранились на голенищах сапог, найденных у Щеголевых. И те, и другие были сверены с картотекой регбюро и оказались принадлежащими Алексею Буеверову, осужденному в свое время за связь с бандой рот­мистра Унарокова.