Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1 - Марина Алиева
Однако следующее письмо от Танги, как и все пришедшие за ним, герцогиня смогла прочитать только в середине лета, когда, заразившись от Луи, сама еле-еле вернулась к жизни. И первое, о чем она узнала, был захват Монмутом Понтуаза, что не просто открывало дорогу на Париж, а, фактически, являлось открытой дверью в столицу!
«Надо немедленно договариваться! Немедленно! И ублажать Бургундца как угодно, лишь бы выхлопотал для нас время…» – думала мадам Иоланда, вскрывая письма из Пуатье.
«Ваша болезнь наделала здесь изрядного переполоха, – лаконично сообщал Дю Шастель, оставляя за скобками то, как, узнав о болезни мадам Иоланды, сам рвался в Анжер и не уехал только потому, что Ла Ир взял его едва ли не под арест, а поспешивший к матери Рене пообещал сообщать о каждом вздохе герцогини. – Кое-кто решил воспользоваться этим и начать переговоры без Вас. Но теперь уже герцог Бургундский сам перенес встречу. Сослался на неотложные дела в Дижоне, потом на необходимость своего присутствия на строительстве оборонительных сооружений под Парижем… Однако Вы прекрасно понимаете, что причина этому одна – герцог хочет встречи только с Вами…».
К письму прилагался отчет от мессира Ла Ир, в котором тот заверял герцогиню, что «господин Ла Тремуй ни в чем предосудительном замечен не был, на встречу с герцогом Бургундским ехать отказался по причине открытой неприязни, зато весьма полезен бывает его высочеству советами и добрым словом».
«Умоляю Вас, Танги, удержите Шарля от необдуманных поступков! – писала в ответ герцогиня слабеющей от усилий рукой. – Мой сын почти здоров. Я тоже очень скоро встану на ноги… Заставьте принца вспомнить свою давнюю привязанность к Вам и встаньте между ним и Ла Тремуем!».
Разумеется, Дю Шастель старался… Но с каждым новым письмом из Пуатье или Бурже, куда двор дофина то и дело переезжал, становилось понятно, что болезнь отняла у мадам Иоланды не только здоровье. Отсылая в Анжер свои длинные встревоженные послания, Шарль беспокоился лишь о самочувствии «любезной матушки», но советов уже не спрашивал, объясняя это поначалу нежеланием её обременять, а потом и вовсе безо всяких объяснений. И если бы не письма Дю Шастеля и Рене, спешно отосланного обратно ко двору дофина, её светлость не имела бы никакого представления о том, что происходит…
К середине августа мадам Иоланда почувствовала себя лучше и снова засобиралась к дофину. Но лекарь настаивал на полном выздоровлении, поэтому в своем последнем письме к Шарлю её светлость клятвенно заверила, что «непременно приедет двенадцатого сентября».
МОНТЕРО
(сентябрь 1419 года)
– Решайтесь, ваше высочество! Вы должны, наконец, решиться! Герцогиня приедет только двенадцатого – это удобный повод назначить встречу на десятое!
Де Жиак нависал над Шарлем, настойчиво и упрямо, как неотвратимость того, на что он подбивал Дофина.
– Другого такого случая не будет, ни для вас, ни для меня!
– Знаю!
Огрызнувшись, Шарль снова принялся зло обкусывать ногти на руке, изредка бросая косые взгляды то на скромно стоявшего в сторонке Ла Тремуя, то на Гийома де Барбазан, призванного де Жиаком оказать поддержку своим требованиям.
Решение предстояло принять сложное, очень опасное, но, как представлялось Шарлю, совершенно необходимое.
Ненавистный Бургундец на переговорах в Пуальи-де-Фор вел себя исключительно нагло, со своим обычным высокомерием, которое особенно заметно проступало на фоне того презрения, которое герцог испытывал, как к самому дофину, так и к его парламенту, и которое он совершенно не скрывал. Вроде бы согласился с новыми условиями договора, предложенными еще мадам Иоландой, но нашел повод придраться почти ко всем пунктам, включая даже тот, где его фактически соглашались признать, как временного регента в обход королевы. Весьма условный формальный мир герцог заключил с видом человека, делающего одолжение, а в конце насмешливо поинтересовался у дофина, почему, дескать, не видно его матушки, что для всех присутствующих прозвучало более чем двусмысленно. Ведь и о королеве в ходе переговоров не было сказано ни слова, как будто на свете не существовало ни её самой, ни её регентства.
Взбешенный Шарль, который за спиной герцога постоянно видел окровавленное лицо Бернара д’Арманьяк, вернулся в свои покои, готовый крушить всё подряд! И бешенство это не улеглось даже за те недели, когда Бургундец, под всевозможными предлогами, старался уклониться от новой встречи.
– Он ждет герцогиню Анжуйскую, – нашептывал в эти дни не отходивший ни на шаг Ла Тремуй. – Значит, что-то все-таки было, ваше высочество… И, как ни печально это признавать, её светлость затевала, или затевает какое-то действо за вашей спиной. Для чего герцогу так явно нужна вторая встреча? Разве недостаточно было одной?.. Или он ещё не выдал все свои аргументы потому что нет главного действующего лица?
Говоря это господин де Ла Тремуй уже ничего не опасался. Тонкими, неуловимыми намеками он посеял в группировке, составившейся против влияния герцогини, уверенность в том, что её светлость ведет двойную игру, одной рукой восстанавливая дофина против герцога, а другой приветливо помахивая англичанам и тому же герцогу, чтобы защитить своё Анжу.
«Никто не знает, насколько её сын болен на самом деле, – шептал в узком кругу единомышленников де Жиак, охотно «уловивший» эту идею. – Мадам герцогиня дама предприимчивая и уже не раз доказывала, что может обвести вокруг пальца и врагов, и друзей, если это будет нужно для процветания её герцогства. Я, например, нисколько не удивлюсь, если мне скажут, что своего мужа, короля Сицилийского, она попросту отравила, чтобы снять подозрения в убийстве принцев со всего семейства…».
Сам дофин о подобных разговорах, конечно же, не знал. Но, испытав забытое было унижение перед надменным лицом герцога Бургундского, он вдруг почувствовал обиду на «матушку», которая оставила его одного в такой тяжелый момент. И охотно склонил свой слух к нашептываниям Ла Тремуя, тем более, что высказанные им подозрения все больше и больше подтверждались. То герцог затягивал встречу, в соответствии с днями болезни мадам Иоланды, то посланные им дворяне или юристы, которым надлежало заниматься только условиями договора, использовали каждый удобный случай, чтобы узнать о здоровье её светлости и поинтересоваться её планами после выздоровления…
Наконец, дата приезда герцогини определилась, и Жан Бургундский тут же согласился на новую встречу. Правда согласие свое изложил в такой форме, что ярость, охватившая дофина, переполнила-таки чашу его терпения!
Да и не только его…
Герцог,
