Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
— Сбыславич? Олекса, говоришь? — раздумывал Всеволод Юрьевич. — Не помню такого, не слыхал. И что он?
— Он, государь, к Ольговичам мыслит. И связь с ними держит. — Обрадованный тем, что пронесло, Михаил Борисович на радостях принялся окончательно добивать Олексу, — От него люди в Чернигов ходят и оттуда к нему. А Святославичи ему платят, чтобы он знатных мужей новгородских подговаривал князя Константина вывести. А в Новгороде посадить Глеба Святославича. И за то будто обещают пять лет дани с Новгорода не брать да купцам за Двиной торговать велят беспошлинно. Олекса-то этот им, Ольговичам, верный слуга.
Михаил Борисович, говоря все это, смотрел в сторону — боялся сбиться, глядя великому князю в глаза. Закончив донос, глянул на государя и удовлетворился: великий князь сидел, бледный от злости, пальцы его шарили возле пояса, будто ища знакомую рукоять.
— Убить собаку, — проговорил великий князь.
Михаил Борисович послушно склонил голову. Когда снова поднял, увидел, что государь, произнеся приговор, успокаивается.
— Вот ты его и убьешь, Миша, — сказал почти ласково Всеволод Юрьевич.
Со стуком Михаил Борисович исчез, как провалился. Упал на колени прямо там, где стоял, и теперь его закрывал от великого князя стоявший рядом стол, накрытый тяжелой скатертью. Поняв, что не виден государю, Миша так, на коленях, и выбежал из-за стола.
— Не вели, государь! — испуганно крикнул он. — Не смогу я! Не умею!
— А должен уметь, Миша, — еще ласковее произнес великий князь. — Мне всякая служба нужна. А то ведь я подумать могу, что жалеешь изменника. А?
— Как можно, государь? Как можно жалеть? — ужаснулся Михаил Борисович. — Просто — не смогу я этого. Не приучен!
Всеволод Юрьевич с любопытством разглядывал боярина.
— Ну, хорошо. Встань, — сказал он. — Кому же прикажешь? Мне, что ли, поехать в Новгород — изменника наказывать?
Миша встал с облегчением: кажется, опять пронесло.
— Лазаря отправь, государь. Лазарь все сделает.
— Ну, ладно, пускай Лазарь. Скажи там, чтоб написали князю Константину. И с моей печатью Лазарь отвезет.
Михаил Борисович уже стоял в привычном полупоклоне, кивал. Вот это была его работа.
— И чтоб казнить изменника прилюдно, — продолжал великий князь. — На Ярославовом дворе пусть казнят. И всему городу объявить — за что. И про то, что в том — моя воля, тоже объявить. Чтобы не сомневались. Ну — все, что ли?
— Все, государь-батюшка. — Михаил Борисович степенно поклонился — как всегда кланялся, завершая дела.
— Ну иди. Обед скоро ли? Поторопи там. Ступай.
Михаил Борисович медленно вышел. Великий князь поднялся с трудом — наверное, ногу отсидел. Зачем-то двинул носком сапога стул, на котором сидел все это время, — дорогой красивый стул, рыбьим зубом отделанный. Подарок Константина. Прислал из Новгорода, помнит родителя своего. Золотое сердце, вспомнил великий князь Мишины слова. Вот то-то и оно, что золотое. А должно быть железное.
Олекса Сбыславич, значит. Нет, не мог припомнить Всеволод Юрьевич такого человека. Конечно, есть тут что-то подозрительное. Такой смутьян знаменитый, Ольговичей в Новгород тащит, — а неизвестен великому князю.
Тут Миша немного душой покривил, это без сомнения. Надо будет потом про Олексу этого узнать — что за человек был.
Вот только Константин не стал бы заступаться за изменника, перечить отцовой воле. Сердце-то золотое. Впрочем — нет, не посмеет. Сбыславич — изменник, а с ними надо сурово поступать.
Ну, а вдруг — не изменник? Вдруг оговорили его?
И тут великий князь опять почувствовал прилив раздражения против неведомого ему новгородского боярина. Чего, в самом деле, думать о нем? У великого князя забот много, если над каждой раздумывать — времени не хватит. Ладно, разберутся там, сделают все как надо. Никому пикнуть не позволю.
И вообще — пора обедать уже. Есть хочется, время подошло.
Глава 42
Новая угроза Южной Руси — Всеволод Святославич Чермный — была, пожалуй, опаснее, чем ляхи или половцы. Этот князь вознамерился овладеть всем, и для достижения своей цели у него не было запрещенных средств.
Чермного сильно огорчила потеря Галича. Он не мог в ближайшие годы рассчитывать овладеть этим городом — там сидели Ольговичи, дети Игоря Северского. Не то чтобы Чермный не решался выступить против своего племени, но он побаивался Владимира и Святослава Игоревичей, во многом унаследовавших черты своего отважного отца. Биться с Игоревичами, кроме того, означало навлечь на себя гнев всего рода, а также полоцких князей, давних союзников Ольговичей. Приходилось делать вид, что рад счастью Владимира и Святослава, получивших галицкое княжение как подарок — ни за что.
Злость на Игоревичей, опередивших его, Чермный должен был обратить на кого-то иного. Кроме бывших союзников — Мстислава Романовича, смоленского князя, и Рюрика Ростиславича, — никого более подходящего не было. Еще не остыл от поцелуев крест, на котором клялись когда-то в дружбе, как Чермный обрушился на друзей своих.
Рюрик и Мстислав были тогда в Киеве и сильно удивились, когда друг и союзник начал их оттуда выбивать. К тому, чтобы держать осаду, они не были готовы и еле спаслись. Мстислав увел свою дружину в Белгород, куда дядя Мстислава, Давид, бежал в старые годы от союзника же своего — Святослава Всеволодовича. А Рюрик, кляня судьбу за столь многочисленные удары, удалился в Овруч.
Во все днепровские города Чермный посадил своих наместников, в том числе — в Остерский Городец, принадлежавший великому князю. Таким образом, потерю Галича Чермный возместил себе с лихвой — он стал в несколько дней владетелем огромных земель.
Мстислав в Белгороде кусал локти: он остался один с двумя сотнями дружинников, и не к кому было обратиться за помощью. Так вот оно какое — наказание за измену! Весьма поучительно. Недавно еще был в дружбе с великим князем, сидел в Смоленске и мог никого не бояться. А нынче в Смоленск и не попадешь — Чермный не пустит. Лучше ему в руки не попадаться. А уж если попадаться, то с непременным условием крестоцелования — что не убьет. Хотя все равно может убить. Эх, крикнуть бы, чтобы в Суздальской земле слышно было: «Государь! Великий княже! Спаси слугу твоего верного от супостата!» Крикнуть можно. Вот только ответа не дождешься, разве что посмеется великий князь над незадачливым своим сватом. Не кусай руку, кормящую тебя!
Однако страхи Мстислава и Рюрика были преждевременными. Чермный не собирался пока их трогать. Не хотел напрасно тратить силы на пустяки. Он их не боялся нисколько.
Силы Чермному были нужны для другого. Не получив сопротивления в днепровских областях, он вошел во вкус и пожелал взять себе Переяславль. А в Переяславле княжил Ярослав Всеволодович, сын великого князя. Обижать его было опасно. Но Чермный все же решился. Он хорошо помнил, как Ярослава не пустили в Галич, а великий отец юного князя оставил такое бесчестье неотомщенным. Чермный понял, что с Ярославом можно поступить и более жестко. Возможно, для великого князя не так важен Переяславль, как то, что Ярослав получит хороший жизненный урок. Ну а если решит князь Всеволод отомстить за бесчестье свое и сына, то ведь из Переяславля так же легко будет уйти, как из любого другого города, который не можешь удержать.
И Чермный осадил Переяславль. Изумленному князю Ярославу, пославшему спросить Чермного — как это следует понимать, он ответил с нарочитой грубостью: «Пошел вон к отцу своему! В Переяславле мои дети будут сидеть! А если не послушаешься моего повеления или, как раньше, станешь домогаться Галича, то пожалеешь об этом». Ярослав не стал сопротивляться, просил только об одном — чтобы ему дали беспрепятственно уйти с дружиной. Чермный обещал, и Ярослав ушел к отцу. Посадив сына своего, Михаила, в Переяславле, Чермный вернулся в Киев, где хотел отпраздновать свою удачливость.
Но праздновать было рано. Пока он возился с Ярославом обиженные Рюрик и Мстислав сговорились и объединили свои небольшие силы, которых, однако, оказалось достаточно, чтобы Чермный, в один прекрасный день увидя их под стенами Киева, немедленно бежал оттуда.
Он бежал, чтобы вернуться, и вскоре привел союзников — из Галича позвал Владимира Игоревича и конечно же пригласил половецкую орду. Поганым была обещана полная свобода в днепровских областях. Рюрик опять укрылся в Овруче, а Мстислав — в Белгороде, не мечтая уже ни о какой помощи, слезно моля Чермного отпустить его в Смоленск. Чермный его не задерживал. Он опять сел в Киеве, теперь уже имея основание торжествовать.
Что делали половцы на берегах Днепра? Пожары, грабежи, резня валом прокатились по землям, принадлежавшим Чермному, который, казалось, ничего не имел против опустошения своих уделов. Люди бежали в леса целыми деревнями, селами, прятались в непроходимых чащах. Поганые были ненасытны — толпы за толпами невольников уводились в степь, а половецкие отряды рыскали в поисках все новых и новых жертв. Дружина Чермного пировала в Киеве вместе с князем своим.
