Беатриса в Венеции. Ее величество королева - Макс Пембертон
— В распоряжении императора столько венцов, что он не затруднился бы дать своему зятю другой и возвратить неаполитанскую корону вашему величеству. Но для этого необходимо, чтобы с королем, то есть с Иоакимом Мюратом, поступали, как с честным человеком, правдиво и открыто. Между тем он знает и видит, что при его дворе, то есть в его доме, есть агенты вашего величества, которые шпионят за ним. Он даже знает их имена.
— От кого он это узнал? От кого? — воскликнула несколько сконфуженная неожиданным заявлением Каролина.
— Вы не догадываетесь, государыня?
— Право, не знаю... не могу догадаться.
— Да те же англичане...
— Мюрат! В тайных сношениях с англичанами?!
— Даже с Бентинком, и непосредственно.
— Но Бентинк-то сам не может знать, имею ли я агентов или нет при дворе Мюрата.
— Вот в этом-то и заключается главная ошибка вашего величества. Некто Ромео, которого вы удостаивали доверия, очень выгодно продавал Бентинку выгодные для него сообщения.
Королева словно окаменела; она была поражена словами Эльбена.
— Всюду, куда я ни обращусь, — кусая губы, едва внятно говорила она, — на каждом шагу отвратительное предательство. Но однако, — и она подняла голову, глядя собеседнику прямо в лицо, — я все-таки постичь не могу, зачем Бентинк известил Мюрата. Какая ему выгода?
— Во-первых, для того, чтобы повредить вашему величеству, воспрепятствовать осуществлению ваших планов. Ведь англичанам решительно все равно, кто царит в Сицилии: Иоаким I или Фердинанд IV, лишь бы им никто не мешал извлекать из страны свои торгашеские выгоды. По моему личному мнению, они даже предпочли бы Иоакима... И это понятно...
— Как понятно? — вскричала королева, а полковник спокойно объяснил ей:
— Бурбоны имеют неоспоримые права на Сицилию; Мюрат же никаких. Он бы весьма охотно, — если бы англичане не относились к нему враждебно, — предоставил им в Неаполе искомые ими выгоды, если бы они гарантировали за ним и обладание Сицилией... Впрочем, раз ваше величество решились возвратиться в Неаполь открытым свободным путем, не прибегая ни к заговорам, ни к таинственным предприятиям, то факт осведомленности Мюрата о ваших агентах утрачивает всякое значение для нашего дела.
Оба собеседника безмолвствовали несколько минут, каждый обдумывая свои аргументы для заключительного и самого важного вопроса. Первый заговорил полковник:
— Со своей же стороны император требует...
— Тре-ебует! — снова гневно воскликнула Каролина.
— Простите меня, государыня... Я солдат и плохо владею речью. Слово «требует» вырвалось у меня безо всякого умысла. Я хотел сказать, что император желает.
— Чего же он желает?
— Чтобы, во всяком случае, жители Неаполитанского королевства продолжали пользоваться недавно предоставленными им французскими законами[28]. И чтобы таковые же установления были распространены также на Сицилию.
— Словом, он желает конституционного правления? — переспросила Каролина довольно спокойно, ибо она ожидала худшего.
— О нет... Мода на конституции уже прошла. Император имеет в виду наполеоновский свод законов. Вашему величеству хорошо известно, что бесплодные политические мечтания нынче свойственны только пустоголовым идеологам. Самая лучшая конституция — это гениальный человек во главе государства, мужчина или женщина — все равно. А в этом смысле лучшими конституциями будут обладать Франция и королевство обеих Сицилий...
Каролина все выслушала внимательно; по выражению ее лица было видно, что она не только согласна на эти условия, но и довольна ими. Обменявшись с Эльбеном еще несколькими необходимыми соображениями и получив в ответ на свой вопрос, имеет ли он еще что-либо передать, лаконическое: «Ничего более, ваше величество», — она сняла со своей руки дорогой перстень и, подавая его посланцу императора, сказала:
— Покуда я, к сожалению, не имею возможности наградить вас неаполитанским орденом. Примите по крайней мере на память обо мне эту безделицу. — Полковник склонился, чтобы поцеловать руку королевы; она добавила: — Так как вам едва ли будет возможно вновь побывать у меня ранее, чем неаполитанский трон вновь станет нашим, а тем временем мне нельзя обойтись без сношений с императором, то я имею в виду послать письмо касательно, так сказать, ратификации нашего договора императору с лицом, которому доверяю безусловно.
— Ваше величество, будьте как можно осторожнее. Не дай Бог, чтобы о тайне узнал какой-нибудь предатель.
— Не беспокойтесь, полковник; тот, кого я выбрала, не может предать меня, — воскликнула Каролина с такой живостью, что Эльбен невольно подумал, низко кланяясь государыне: «Наверно, ее любовник, — а, сходя с лестницы, мысленно прибавил: — Я теперь отлично понимаю, почему император зовет ее Фредегондой. Эта женщина какая-то помесь тигра со львицей, орла с пресмыкающейся ехидной».
Королева же, оставшись одна, дала волю своей радости и произнесла несколько раз свою любимую за последнее время фразу: «Я этого Бентинка в ступе истолку».
Автор позволяет себе повторить то же, что заметил в начале главы. Все подробности описанной нами беседы безупречно верны исторически. Которая из договаривавшихся сторон — Наполеон или Каролина — имела в виду перехитрить другую, и чем именно, трудно сказать, ибо обстоятельства воспрепятствовали полному развитию интриги. Но, несомненно, велась она деятельно, что, между прочим, доказывают хранящиеся ныне в архивах письма, которыми они обменивались. Те письма, которые удалось видеть автору этого рассказа, не успели дойти до назначения в данную эпоху, будучи перехвачены теми, кому было выгодно.
XXI
Каролина тайно выписывает из Калабрии партизан для изгнания из Сицилии англичан. — Бедственное положение калабрийцев. — Назначение Рикардо их командиром. —
Агенты королевы — воры
На другой день после аудиенции полковника Эльбена королева назначила официальную, так сказать, аудиенцию Рикардо, о свидании с которым в Черной башне, конечно, никто, кроме Альмы и негра, не знал. Калабриец был принят монархиней в кабинете виллы Кастельветрано. Его едва можно было узнать теперь в красивом новом придворном одеянии. Даже манеры, движения его казались грациознее. Каролина не могла им налюбоваться; а когда они остались одни, приказала ему сесть на стул, ближайший к ее креслу.
— Что же вы мне скажете о наших калабрийцах? — спросила она. — Вы, конечно, уже всех их видели.
— Мои земляки, как всегда, молодцы каждый по себе. Но все вместе никакой дисциплины знать не хотят. Необходимо, чтобы ваше величество соблаговолили лично представить меня всему отряду, как назначенного вами командира.
— С моей стороны это будет очень неблагоразумно: за мною англичане зорко следят.
—
