Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Вольфганг ничуть не преувеличивал в письме успех своего концерта; фон Штрак и Орсини-Розенберг тоже поздравили его – значит, император остался доволен; ван Свитен сказал, что программа была подобрана с умом; Паизиелло поблагодарил за чудесную аранжировку его арий, а Глюк пригласил его с Констанцей и чету Ланге к обеду в знак восхищения концертом; Сальери, тоже приглашенный на этот обед, держался с Вольфгангом чрезвычайно любезно.
Однако расчеты Торварта возмутили Вольфганга до глубины души. Он ожидал, что оркестр обойдется недешево, но ведь доход от концерта, по слухам, составил сумму в 1600 гульденов. И все-таки после выплаты всех издержек, в особенности стоимости помещения, самому Вольфгангу не досталось ничего.
В ответ на высказанное им недовольство Торварт сказал:
– Мои подсчеты одобрил сам Розенберг.
Вольфганг хотел было уладить это с директором национального театра, но не успел и рта раскрыть, как тот заявил:
– Я же обещал вам, что император посетит концерт. И слово свое, как всегда, сдержал. А теперь, прошу извинить, император ждет меня с докладом.
– Знает ли император, какой доход принес концерт?
– Конечно. Театр ведь принадлежит ему. Может, вы хотите обсудить этот вопрос с самим императором?
Вольфганг содрогнулся. Большую бестактность трудно себе представить. Если сейчас еще брезжит надежда поступить на службу к императору, то тогда она рухнет окончательно. При создавшейся обстановке ничего не оставалось, как вежливо поклониться, поблагодарить Орсини-Розенберга за поддержку и молча уйти.
Положение было нелепым. Везде, где бы он ни появлялся, слышались похвалы его концерту, а единственным ощутимым результатом явились дукаты, полученные от императора; их следовало отложить до родов Констанцы.
Спустя несколько дней после встречи с Орсини-Розенбергом, когда Вольфганг выходил из дому, собираясь ехать к графине Тун – ее карета ждала на улице, – его задержал судебный пристав. Если Моцарт не уплатит тридцати гульденов, которые он задолжал портному, заявил пристав, ею придется арестовать.
Какой позор! Даже часть этой суммы он не мог выплатить.
Плененный видом пунцового камзола с перламутровыми пуговицами, он загорелся: именно такой и требуется ему для публичного концерта – хорошо сшитый, превосходного качества, в столь богатом одеянии он произведет впечатление на всех. И Вольфганг купил камзол, хотя заплатить портному не смог. Он надеялся сделать это, получив деньги от Торварта и за партитуры концертов по подписке, но продажа шла из рук вон плохо, никто, казалось, не стремился купить концерты.
Он обязательно заплатит долг после следующего концерта, заверил Вольфганг пристава, но пристав сказал:
– Если не расплатитесь с портным до завтрашнего дня, мы вынуждены будем возбудить против вас судебное дело. Или посадить в долговую тюрьму.
Вольфганг обещал отдать деньги на следующий день. По дороге к графине Тун он ломал себе голову над тем, где их достать. Дукаты, отложенные на роды, трогать нельзя; невозможно обратиться и к графине Тун – слишком он ценил ее дружбу и боялся рисковать. Ему претила мысль просить у кого-нибудь взаймы, но скандал, которой мог разразиться в случае неуплаты долга, грозил слишком большими неприятностями.
Во время своего выступления Вольфганг был необычно рассеян, и баронесса фон Вальдштеттен после концерта спросила:
– Вы беспокоитесь за Констанцу?
– Нет, с меня неожиданно потребовали уплаты одного долга. Я готов написать для вас новый концерт, серенаду или симфонию – все, что пожелаете, если вы одолжите мне тридцать гульденов сегодня же.
У баронессы сделался не менее смущенный вид, чем у него.
– Сейчас мне не нужна музыка, – ответила она и весь вечер старательно избегала Вольфганга.
Ветцлар, заметив расстроенный вид друга, спросил:
– Что случилось?
И, узнав, в чем дело, тут же вручил пятьдесят гульденов, а когда Вольфганг стал отказываться – это больше чем нужно, – Ветцлар возразил:
– Кто знает, сколько кому может понадобиться? У меня сегодня есть деньги. А завтра может не оказаться.
Вольфганг в порыве благодарности обнял друга, а Ветцлар покраснел и добавил:
– Мне кажется, я нашел для вас более подходящую квартиру, на первом этаже дома на Юденплац, большую, солнечную и уютную, – он словно считал себя виновным в том, что Моцарты живут без удобств.
Вольфганг обещал при первой возможности отблагодарить барона за доброту и дал зарок никогда больше не залезать в долги.
Это оказалось не так-то просто. Потребовалось несколько недель, чтобы расплатиться с Ветцларом. Заработки по-прежнему были нерегулярными. Иногда ученики платили за уроки, а порой и нет, пропускали или вообще прекращали занятия. «Похищение из сераля» готовилось к постановке в Праге, Бонне, Франкфурте, Варшаве, Лейпциге. В Вене уже прошло пятнадцать спектаклей и намечались еще, но композитору не полагалось больше ни крейцера. Папа ругал Вольфганга: цена концертов по подписке – по дукату за концерт – слишком высока, и был прав – концерты распродавались плохо. Большинство его выступлений проходило в домах дорогих ему друзей, а разве он мог требовать с них плату?
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей – а нужно сказать, что новая квартира на Юденплац ему нравилась, работа там спорилась и Констанца сразу повеселела, – Вольфганг начал сочинять струнный квартет. К этой сложной музыкальной форме он давно уже не обращался. Углубившись в работу над квартетом, он, казалось, хотел утвердить в этой музыке свою независимость, избавиться от бремени будничных забот.
Последнее время он внимательно изучал квартеты Иосифа Гайдна, пленившие его еще десять лет назад, а также новые, русские квартеты этого композитора. Гайдн посвятил их великому князю Павлу. Гайдновские квартеты были лучшими из всех, что Вольфгангу приходилось когда-либо слышать, и он тщательно штудировал фразу за фразой, уясняя принцип их построения.
Все четыре инструмента имели равные по значению партии, и темы развивались в мелодиях с той стройностью и глубиной, которые он любил.
Он закончил квартет до мажор, и тут болезнь свалила его – общая усталость и бессонные ночи, вечная нехватка денег, тревога за здоровье Констанцы сделали свое дело. В течение почти всего мая он не в силах был написать ни одного такта, а между тем деньги таяли, остались лишь дукаты, отложенные на роды.
Как-то в июне он появился на музыкальном собрании у ван Свитена, впервые после месячного отсутствия, и барон тут же обратился к нему за помощью. Ван Свитен получил письмо от учителя музыки в Бонне, господина Нефе, и хотел услышать совет Вольфганга. Вольфганг прочел:
«Дорогой барон, до нас в Бонне дошла весть о том, что Вы большой знаток музыки, и я прошу Вас снисходительно отнестись к моему ходатайству за ученика, которого я имею честь обучать. Его дед и отец оба были певцами, а сам мальчик похож на Вольфганга Амадеуса Моцарта – по слухам, Вашего хорошего друга. В восемь лет этот мальчик уже прекрасно играл на скрипке; в одиннадцать бегло и с чувством исполнял «Хорошо темперированный клавир» Себастьяна Баха, а теперь ему двенадцать, и он блестящий импровизатор на фортепьяно и сочиняет сонаты для этого инструмента, самого его любимого. Но сей молодой талант, Людвиг ван Бетховен, нуждается в поддержке, чтобы иметь возможность совершать концертные поездки и учиться. Если успехи его будут такими же, как сейчас, то он непременно станет вторым Вольфгангом Амадеусом Моцартом, и меня Вы глубоко порадуете, если хоть в чем-то сумеете ему помочь. А если он станет учеником Вашего великого друга, Вы тем самым окажете огромную услугу музыке – искусству, которому все мы так преданы. Ваш покорный слуга Кристиан Готлиб Пефе».
– Что вы думаете по этому поводу? – спросил ван Свитен.
Вольфганг хорошо понимал, какого ответа ждет друг, но ведь он и так чересчур загружен уроками.
– Byндекиндов появляется на свет не так уж мало, только вот многие ли из них достигают вершин? – сказал он.
– Вы бы взялись обучать молодого Бетховена? Вольфганг вздохнул. Он с трудом встал с постели, чтобы порадовать пап Свитена, обеспокоенного его долгим отсутствием на воскресных вечерах.
– А кто будет платить за него в Вене? – спросил Вольфганг. – Даже если я соглашусь обучать мальчика, кто возьмет на себя его содержание?
– Трудно сказать.
Да, этого Вольфганг как раз и ожидал. Ван Свитен мог бы содержать нескольких Людвигов ван Бетховенов, но скупостью барон был известен не меньше, чем любовью к музыке.
– Я уверен, молодой ван Бетховен – стоящий ученик, как и многие другие, – сказал Вольфганг. – Если он приедет в Вену, я его с удовольствием послушаю.
У Констанцы приближались роды, и Вольфганг совсем забыл про чудо-ребенка, за которого хлопотал ван Свитен. Здоровье его заметно улучшилось; проводя ночи у постели Констанцы, чтобы в случае необходимости в любой момент прийти ей на помощь, Вольфганг старался чем-то заняться в тоскливые бессонные часы и взялся сочинять новый струнный квартет.
