Георг Борн - Султан и его враги. Tom 1
На следующий вечер, сразу после заката солнца, пророчица должна была быть повешена на той площади, вблизи которой совершила она свое мнимое преступление над старой Ганнифой, так как никто не хотел и слышать ее оправданий.
Перед деревянными воротами Скутари, на песчаном обнаженном холме, палач построил виселицу, вид которой знаком каждому и на которую всякий смотрел не иначе, как с тайным ужасом.
В свое отсутствие Будимир поставил помощника перед дверью камеры, где была Сирра, чтобы на этот раз уже не выпустить ее из рук, а сам принялся за работу. Сначала он полагал, что лжепророчица будет сожжена, и приготовил уже все необходимое для устройства костра.
Теперь же ему нужно было поставить виселицу, что было для него делом привычным. Так как Будимир работал над виселицей один, то настал полдень, а она все еще не была готова.
Был пасмурный, холодный зимний день, и обитатели Константинополя, по-видимому, не желали выходить из своих домов. К тому же только немногие знали о предстоящей казни, Мансур-эфенди предпочел не разглашать о ней и не делать ее публичной: он не знал еще, какое впечатление произведет на народ казнь прежде всеми почитаемой чудом и многими посещаемой пророчицы. Могло дойти до возмущения, и хотя в подобных случаях одного его торжественного появления на месте казни в сопровождении свиты было бы достаточно для удержания фанатичной толпы, но все-таки такой бунт мог иметь дурные последствия, и было бы хорошо совсем избежать его. Если бы только Сирра окончила свою жизнь на виселице, то всякая опасность была бы устранена.
Тем не менее, вид виселицы все-таки привлек несколько любопытных прохожих, они подошли к эшафоту, но нашли там одних кавассов, от которых не могли получить никаких сведений.
К вечеру сплошной туман покрыл весь Константинополь, море и ворота, и густым покрывалом завесил ужасный эшафот. А потому только небольшая кучка зрителей собралась перед старыми деревянными воротами и остановилась вблизи эшафота посмотреть, что будет.
Сирра, казалось, вполне смирилась со своей участью и спокойно, без трепета шла навстречу смерти. Ее огорчала только мысль, что она не увидит больше Рецию и не в силах будет помочь ей. Она должна была умереть, не узнав, нашел ли ее Сади и взял ли он ее под свою защиту.
Но какую пользу могли принести теперь вопросы и сожаления? Участь Сирры была решена. С каждым часом день клонился к концу, а после заката солнца она должна была распроститься с жизнью, не положив конца низким планам и делам Мансура. Он оставался продолжать свои дела и безнаказанно злоупотреблять своей властью.
Сирра проиграла в борьбе, должна была уступить ему, и Мансур поспешил заставить ее замолчать.
После обеда, окончив свою работу, Будимир вернулся в тюрьму. Он немедленно пошел к своему помощнику и велел отворить дверь комнаты, где сидела его жертва, он хотел убедиться, там ли еще она была. Затем он принес ей красную блузу, какую всегда должны были надевать осужденные к смерти на виселице, приказал надеть ее и быть наготове, так как скоро придет ее последний час.
Отдав все необходимые приказания, Будимир отправился во двор и принялся запрягать старого, одряхлевшего на службе мула в низенькую повозку с толстыми стенками.
Через час должно было закатиться солнце. До места казни было довольно далеко, Будимир вернулся в камеру заключенной, которая, следуя его приказанию, надела красную блузу. Она казалась в этом костюме страшней и ужасней, чем когда-либо. Красная одежда, покрывавшая ее безобразное тело, была слишком длинна для нее и шлейфом волочилась по земле. Сам Будимир с удивлением смотрел на Сирру, одетую в красную блузу, такого страшного существа он никогда еще не видел. В воображении его рисовалась она на виселице, это было бы зрелище, какое за всю жизнь еще ни разу не представало перед глазами старого палача.
— Готова ли ты, Сирра? — спросил он. — Сойдем вниз, пора тебе отправляться на смерть. На месте казни имам прочтет тебе напутственную молитву. Не нужно ли тебе сказать еще что-нибудь?
Сирра вместо ответа отрицательно покачала головой, затем между палачом и его помощником вышла во двор, где ожидала их низенькая двухколесная повозка.
Будимир открыл заднюю дверь повозки и втолкнул Сирру в небольшое, замкнутое со всех сторон пространство. Сверху было отверстие, заделанное железными прутьями, наподобие клетки, чтобы преступники могли видеть небо, но не смели и думать о бегстве.
Дверь затворили, палач взмахнул кнутом, и мул потащил повозку. Рядом с ней шел, держа вожжи, Будимир, а за ним — его помощник.
Так этот необычный экипаж добрался до того места на берегу Босфора, где постоянно был наготове большой паром для перевозки маленьких экипажей, животных и прочего.
Повозку вкатили на паром, и гребцы принялись за работу.
Будимир видел, что нельзя терять ни минуты. Ему показалось, что муэдзины возвестили уже о наступающем закате.
Сирра сидела неподвижно, словно птичка в клетке. Она забилась в угол и пристально смотрела вперед. Теперь, казалось, она не могла больше рассчитывать на помощь и спасение. Не нашлось никого, кто бы помог ей обличить Шейха-уль-Ислама. Еще немного — и она будет уже на месте казни, вблизи которого она нашла труп доброй, старой Ганнифы.
Сирра не сомневалась, что бедная старуха стала жертвой Мансура и грека, будучи убитой вместо нее. Она была уверена, что смерть предназначалась именно ей, Ганнифа же вместо нее случайно попалась в руки подстерегающего свою жертву убийцы.
Достигнув противоположного берега, повозку выкатили с парома, и Будимир снова погнал мула, чтобы скорее добраться до места казни.
В это время Гассан был вдвоем с султаном в его кабинете. Ои знал, что через несколько часов совершится казнь пророчицы и что с ней погибнет возможность низвержения Шейха-уль-Ислама.
С каждым часом влияние Гассана на Абдула-Азиса возрастало, и он мог позволить себе больше, чем кто-либо другой.
Но вот в кабинет явился камергер и объявил Гассану, что. Шейх-уль-Ислам во дворце и настоятельно просит султана об аудиенции.
Гассан поручил камергеру продержать Шейха-уль-Ислама до тех пор, пока он не придет звать его в кабинет султана.
— Что там такое? — спросил султан, когда камергер безмолвно удалился.
— Мансур-эфенди просит аудиенции у вашего величества, — отвечал Гассан, сразу угадавший, что тог пришел доложить султану о бегстве Зоры.
— Что ты хотел сообщить мне сегодня утром о великом муфтии и о приговоренной к смерти лжепророчице? — спросил султан.
— Я хотел открыть вашему величеству, что пророчица эта была орудием Мансура-эфенди!
— Орудием Мансура? Для чего?
— Для того, чтобы с помощью ее усилить свою власть, свое могущество и, прежде всего, расположить в свою пользу светлейшую султаншу Валиде!
— Это тяжкое обвинение, Гассан-бей, — сказал Абдул-Азис.
— Я никогда не решился бы легкомысленно рисковать доверием и благосклонностью вашего величества, — отвечал Гассан, — я говорю правду! Мансур-эфенди пользовался для своих целей тем уродом, которому он Дал название чуда и сделал пророчицей, она сама призналась мне в этом. Еще не ушло время допросить ее, однако надо торопиться, Мансур-эфенди очень проворен, он хочет устранить эту соучастницу своих тайн, которая кажется ему теперь опасной, и сегодня же вечером совершится ее казнь!
— Ведь пророчица обвинена в убийстве!
— Это ложное обвинение, сделанное для того, чтобы скорее и под прикрытием закона совершить ее казнь!
— Кавассы нашли ее на трупе!
— Убитая была дружна с ней! Убить хотели пророчицу, и только случай спас ее! Ее вызвали ложным известием из дома софта в это отдаленное место! Вместо нее пошла та, которая через несколько часов была найдена убитой!
— Кого же ты подозреваешь, Гассан?
— Пока еще я не могу ответить на это вашему величеству, но клянусь моим вечным спасением, что пророчица не совершала этого преступления!
— Позови ко мне великого муфтия! — приказал султан, когда Гассан возбудил в нем более важные подозрения. Ему снова пришло в голову, что Мансур-эфенди все еще не дал ответа по поводу вопроса о престолонаследии! Это замедление, это молчание были все равно, что отказ. Итак, все милости, которыми осыпал Абдул-Азис Шейха-уль-Ислама, пропали даром, он понял это. В ту же минуту ему впервые показалось подозрительным, что мать его, султанша Валиде, в последнее время совсем перестала враждовать с Шейхом-уль-Исламом и недоверчиво относиться к нему, по-видимому, заключив с ним мир! Уж не заговор ли это? Не прав ли Гассан? Этот Мансур не один ли из тех врагов, которых он должен опасаться при своем дворе?
Абдул-Азис вполне доверял Гассану. Его обвинение имело в эту минуту на султана такое действие, от которого можно было ожидать самых лучших результатов. Но султан, казалось, хотел поставить Шейха-уль-Ислама лицом к лицу с предъявленными ему обвинениями. Гассан ввел Мансура в кабинет. Тот сразу почуял беду, как только его заставили ждать, особенно когда его ненавистный враг пришел проводить его к султану. Однако он ничем не выдал своей ненависти и недоверия, а с гордой, величественной осанкой прошел в кабинет султана.
