Петербургские дома как свидетели судеб - Екатерина Кубрякова
На секунду наступило гробовое молчание…
«Левые» демонстративно-шумно вскочили со своих мест, постояли безмолвно несколько секунд, как бы приглашая остальных последовать их примеру, и направились к выходу…
Мое положение было не из веселых. Провожая их у дверей, я просил их остаться, но не находил возможным… извиняться за… протест жены…
Этот «эпизод» попал в печать; в берлинских газетах и в одной английской он появился в качестве «знамения времени», характеризующего повышенность общественного настроения столицы»[26].
Такой прием видели стены этого особняка зимой 1904 года. Один из самых известных адвокатов России, Николай Карабчевский, отмечал 25-летие своей карьеры присяжного поверенного.
Находящийся в зените славы 53-летний юрист, год назад женился второй раз, по расчету, на 23-летней наследнице «бумажной империи» Ольге Варгуниной и вместе с непростым характером супруги-черносотенки (ультраправой монархистки и консерваторши, ненавидевшей, как говорили, само понятие адвокатуры) получил с приданым этот роскошный особняк на улице Знаменской (ныне — ул. Восстания).
До Варгуниных здание принадлежало Ивану Мясникову, владельцу винокуренного завода и огромного состояния. Заказывая архитектору Гемилиану проект особняка, 25-летний купец, уже успевший скандально прославиться судебным делом о подложном завещании, хотел, чтобы роскошь бросалась в глаза и в интерьерах, где преобладали позолота и мрамор, и снаружи. Гемилиан получил задание построить дом, сравнимый по великолепию с дворцами петербургской знати.
Несмотря на статус и востребованность, крупные гонорары Карабчевского не задерживались в его руках, поэтому союз с молодой хваткой женой-миллионершей, не только грамотно управлявшей прислугой и домом, но и радушно принимающей друзей мужа как образцовая хозяйка, с социальной точки зрения стал удачным. Ольга получила имя одного из выдающихся людей своей эпохи и связи в свете и при Дворе, а Николай — организованный быт в этом особняке, ставшим центром его жизни на следующие 14 лет.
Здесь он и работал, оборудовав на первом этаже кабинет и канцелярию, и отдыхал, построив домашний театр и открыв субботний литературно-музыкальный салон. Пьесы у Карабчевских ставил Мейерхольд, танцевала Матильда Кшесинская, играла Комиссаржевская, читал Чехов, а пел Собинов — большой друг адвоката, ставший после революции врагом из-за разницы убеждений.
Раз в год Карабчевские устраивали в особняке благотворительный концерт. Гости покупали билеты за баснословные деньги, чтобы увидеть в интимной обстановке всех знаменитостей столицы, для которых приглашение на этот вечер было признанием успеха.
Четырнадцать лет блеска и славы особняка Карабчевских закончились с революцией 1917 года. Выдающийся адвокат не принадлежал ни к какой партии, считая преданность идее свободы и справедливости важнее политики. Общался он и с Керенским, предложившим Карабчевскому должность в новом правительстве.
Николай согласился работать в комиссии по сбору сведений о русских военнопленных и под этим предлогом эмигрировал в Европу, где стал представителем великого князя Кирилла Владимировича, который жил в Италии как самопровозглашенный император Всероссийский в изгнании Кирилл I.
Особняк Карабчевских тут же передали под госпиталь, а затем до 2000-х годов здесь размещались обычная и кожно-венерологическая больницы.
Литература
Арсеньев К. К. Судебные речи известных русских юристов: сб. М., 1957.
Карабчевский Н.П. Что глаза мои видели. Т. 2. Революция и Россия. М., 2014.
Крупникова-Балашова Е. Подтвержденное авторство // Архитектура, реставрация, дизайн и строительство. (СПб., 2008. № 2 (38).
Поплавский Г. В. Собинов в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. Л., 1990.
Путеводитель по Ленинграду. Л., 1957.
Список абонентов ЛГТС: телефоны учреждений, предприятий, организаций. 1988. Л., 1988.
Список присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты и их помощников к 31 января 1914 г. СПб., 1914.
Троицкий Н. А. Корифеи российской адвокатуры. М., 2006.
Троицкий Н. А. Судьбы российских адвокатов: биогр. очерки и характеристики. Саратов, 2003.
Дворец Белосельских-Белозерских
(1848 г., архитектор А. И. Штакеншнейдер; наб. реки Фонтанки, 42 / Невский пр., 41)
«Подъехав к дворцу на Невском проспекте и войдя внутрь, первыми я увидела часовых, а уж потом слуг, которые служили у нас со времен нашего детства. Мы поднялись наверх в комнаты Лайминга. Там меня ждала мадам Лайминг. Старый дворецкий принес ужин и суетился около стола. Не желая обижать его, я зачерпнула ложкой суп. Но когда осталась наедине с супругами Лайминг, сразу приступила к расспросам, всячески стараясь при этом избегать какого-либо упоминания об убийстве…
Лайминг уведомил Дмитрия о моем приезде… Наконец я услышала его шаги в соседней комнате. Мое сердце перестало биться. Он вошел. Наши глаза встретились. Его натянутая улыбка, притворное оживление были для меня совершенно прозрачной маской, так как лицо у него было осунувшееся, а под глазами черные круги. Несмотря на свою молодость, он выглядел старым… Он сел за стол, на котором еще стояли чайные принадлежности, и задал мне несколько пустяковых вопросов, но вскоре поднялся и стал ходить по комнате. Я молчала. Было уже далеко за полночь. Взглянув на часы, он предложил проводить меня в мои комнаты. Мы пожелали доброй ночи супругам Лайминг, спустились вниз и прошли через бесконечные коридоры и гостиные, ведущие в мои апартаменты. Старый огромный дом казался той ночью еще мрачнее, чем обычно. Наши шаги гулко отдавались в пустых комнатах с высокими потолками. Казалось, я не узнаю этот дом, знакомый с детства; в нем сейчас было что-то чужое, зловещее. Непроизвольная дрожь прошла по телу, пульс участился; мне стало страшно. Мы дошли до моих комнат. Привычный вид ожидавшей меня горничной Тани принес некоторое успокоение. Я разделась, приняла ванну и, надев ночную сорочку, вернулась к Дмитрию. Он стоял у каминной полки и молча курил. Подобрав под себя ноги, я села в кресло и стала ждать, сама начинать разговор не хотела…
Набережная реки Фонтанки,
