Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

Государем в то время являлся дядя Влада, звавшийся Александр Алдя. Калчо прослужил у него несколько лет, а затем достался в наследство отцу Влада, ставшему новым правителем.

К тому времени Калчо уже успел выучить румынский язык, но со страной не сроднился, смотрел вокруг, словно гость, который слегка разочарован, и всё твердит: "Как-то у вас тут не так". Конечно, вслух этого никогда не произносилось, но на лице писаря читалось явственно. Потому и не мог он никак дослужиться до должности повыше, а оставался среди низших. Может, его бы и вовсе прогнали, но уж очень оказался грамотен, обладал красивым почерком, так что писания, выходившие из-под руки Калчо, всегда радовали глаз.

Когда Влад, будучи ещё отроком, только-только начал присутствовать на боярских советах и сидел слева от отцова трона, то часто наблюдал за писарем Калчо, примостившимся за столиком у левой стены зала. Писарь то и дело разглаживал чистый пергамент перед собой, грыз оконечность пера и будто говорил: "Да что ж вы всё ходите вокруг да около. Один полагает, что надо эдак, другой — что не эдак, а я уж давно понял, как составить эту грамоту, и что в ней надо. Только дайте знак!"

— Я тебя помню, — произнёс Влад, стараясь говорить как можно медленнее. — Тебя зовут Калчо. Когда я заседал с отцом на советах, тебя часто приглашали записывать.

— Да, всё верно, — отвечал остробородый человек в рясе. — Я — Калчо. Доброго дня тебе, молодой господин.

Писарь поклонился, несмотря на то, что слуги Влада продолжали держать его под локти, а затем сощурился и вгляделся в лицо собеседника:

— Неужто ты — Влад?

— А что? Не похож? — усмехнулся девятнадцатилетний юнец.

— Похож, господин Влад. Похож. Ещё усы бы тебе, и совсем стал бы как твой покойный отец. Прямо одно лицо...

Калчо чуть запнулся, видя, что собеседник помрачнел после слова "покойный". Писарь опустил глаза и продолжал:

— А я всё гадал, ты ли это. Тебя трудно узнать в турецком одеянии и доспехе.

— Да, я одет по-новому, — ответил Влад. — А ты — всё так же в поношенной рясе, как был четыре года назад. Я помню, мой отец хотел прибавить тебе жалования. Значит, он не успел?

— Не успел.

— А что же Владислав, который занял место моего отца? Он тоже жалования не прибавил?

— Да где уж взять денег на прибавку жалования, господин Влад, — вздохнул Калчо. — Казна пуста. Одна война идёт за другой. В прошлом месяце Владислав ушёл в поход, а теперь ты к нам пришёл с войском...

— В прошлом месяце ушёл в поход? — перебил Влад. — И с тех пор не возвращался?

— Нет, не возвращался, — ответил писарь. — Он лишь прислал письмо, в котором велел своей супруге взять сына, собрать всё, что можно из вещей, и скорей ехать за горы, пока не пришли турки и не ограбили дочиста.

Влад не удержался от ехидного смешка, представив себе, как семья Владислава бежит за горы, в венгерскую Трансильванию со всем скарбом, но затем подозрительность снова возобладала над весельем, и на ум пришёл вполне резонный вопрос:

— А что же ты остался? Не боишься турков?

— Бояться-то боюсь, — ответил Калчо, — но только года мои уже не те, чтобы по первому слову отправляться в неведомый путь. Ноги плохо ходят. В молодости я за горами не был, а сейчас и побывать не хочу. Лучше уж я здесь посижу, подожду, что дальше случится, да и за канцелярией надо кому-то приглядеть, — писарь помолчал и добавил. — Господин Влад, окажи милость, вели туркам, чтоб ничего в канцелярии не трогали. Всё равно там для них поживы нет. А то они уже приходили, ничего не взяли, но вещи разбросали, ларь один запертый сломали, а я бы им и так открыл, да только они не стали ждать, пока я за ключом схожу, сорвали навесной замок. Только зря силы потратили, ведь в ларе не нашлось ничего — только печать Владислава запасная, да воску красного кусок, да чернил банка, да перьев пучок, да листов...

— Хватит причитать. Сам же сказал, что ничего не взяли, — оборвал его Влад.

— А ещё в том ларе письмо было для тебя, — продолжал писарь. — Я его для сохранности в ларь положил, чтоб вручить, ведь важное, наверно, письмо. Кто бы стал тебе по пустякам письма слать в такое время?

— Мне? Письмо? — удивился Влад.

— Тебе, господин, — кивнул Калчо. — Тебе.

— Как это возможно? — продолжал недоумевать Влад. — Я только прибыл. Ещё никто не знает, что я здесь.

— Хоть и не знают, но догадываются, — ответил Калчо. — Это письмо привёз гонец из Брашова. Просил передать в собственные твои руки, если появишься.

Брашов был одним из семи немецких городов Трансильвании — больших богатых городов, каждый из которых подчинял себе не только территорию внутри своих стен, но и округу. Такие города, как небольшие государства, вели свою политику, хоть и считались — наряду со всей с Трансильванией — частью Венгерского королевства.

— А что же гонец сам мне не передал? — насторожился Влад и даже подался вперёд на троне.

— Турков испугался, — пояснил Калчо, — вот и уехал прежде времени. Он всё печалился, что придётся ему остаться и тебя дожидаться, а я сказал, что передам. Ну, он обрадовался и поспешил восвояси.

— И где же письмо? — спросил Влад, снова откинувшись на спинку трона и напуская на себя безразличный вид.

Калчо ещё ничего не успел ответить, а Войко, всё это время стоявший рядом с писарем, проворно сунул правую руку в левый рукав своего кафтана и вынул оттуда лист, сложенный в несколько раз и запечатанный печатью красного воска:

— Оно у меня, господин.

Серб с поклоном подал своему хозяину письмо, после чего Влад взломал печать, развернул бумагу и досадливо поморщился:

— Латынь. Я плохо её понимаю.

Влад уехал в Турцию в пятнадцать лет и потому не успел выучить этот язык. Детям румынских государей начинали преподавать латынь после семнадцати, потому что так делалось во дворце константинопольского правителя, где была устроена школа под названием Золотая палата. В Тырговиште учили по образцу той школы. Когда же стало ясно, что Влад