Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
— Ваше высочество конечно удивлены вчерашней сценой, — вполголоса начала она.
Придворные деликатно отстали от них на несколько шагов. Только Великая княжна Мария продолжала идти рядом с женихом, храня совершенно невозмутимый вид. Впрочем, она чуть ли не с самого детства славилась своей выдержкой и силой характера, хотя в красоте заметно уступала сестрам.
— По правде говоря, Ваше императорское величество… — растерялся принц.
— Я все объясню, только между нами. У его величества, о чем мало кто знает, нежная и ранимая душа, его может оскорбить даже то, что со стороны кажется совсем невинным. И во вчерашней вспышке гнева моего августейшего супруга виновата я сама.
— Вы, мадам? — забывшись, воскликнул принц.
— Тише, тише. Да, я. Оказывается, вчера утром его императорское величество вынужден был подписать указ о суровом наказании нескольких провинившихся офицеров. Я ничего не знала об этом, а за обедом увидела, что он слегка запачкал супом свой манжет…
— Я все еще не понимаю, мадам, — пролепетал окончательно растерявшийся принц.
— Его императорское величество решил, что я таким образом намекаю: у него руки по локоть в крови. Вот и вспылил. Вечером он все мне объяснил и попросил прощения. Как видите, все очень просто.
Принц склонил голову в знак понимания, но, не будучи особенно смышленым от природы, так и не смог уяснить для себя связь между подписанием указа и выплеснутой в лицо императрице тарелке супа. Это инстинктивно поняла его невеста и перевела разговор на красоты окружающего их парка. Таким образом, печальный инцидент, казалось, можно было бы предать забвению, но…
Но супруга Великого князя Александра уже написала об этом в очередном письме своей матери, да и некоторые другие присутствовавшие на злополучном обеде были не в силах держать прошедшее в тайне. Репутация «экстравагантного безумца», которая постепенно закреплялась за российским монархом, приобрела, таким образом, очередное подтверждение.
Пока императрица с дочерью и ее женихом прогуливались в парке, Павел приказал позвать к нему великую княжну Екатерину. После бала и фатального для генерала Багратиона танца с великой княжной, император впервые удостаивал любимую дочь личной беседой, так что Като заранее готовилась к самому худшему, не исключая пострижение в монахини. Император уже пригрозил этим одной из невесток, так что ничего необычного в таком предположении не было.
— Вы меня звали, батюшка? — пролепетала Като, переступая порог отцовского кабинета.
— Звал, Катенька, — неожиданно ласково откликнулся Павел. — Садись.
Като испытала чувство невероятного облегчения. «Катенькой» отец звал ее очень редко, когда бывал в добром расположении духа. Значит, никакой кары не последует, но совсем успокаиваться было рано: императорский гнев мог вспыхнуть мгновенно из самой ничтожной искры.
— Теперь, когда две твои старшие сестры замужем, а третья просватана, пришло время позаботиться и о твоем будущем, — все так же ласково продолжил Павел. — И мне кажется, что оно должно быть куда более значительным, чем участь жены человека, пусть и царских кровей…
От этого намека Като пунцово вспыхнула:
— Виновата, батюшка…
— Ты пока еще ни в чем не виновата, а шалопай сей получил по заслугам. Хоть и носит генеральские эполеты, ума видно Бог не дал. Ну, да не о нем речь. Я хочу видеть тебя супругой твоего кузена, принца Евгения…
«И прозябать остаток жизни в его жалком княжестве, где из окон замка видна столица соседнего „государства“, - хотела сказать Като, но во время прикусила язычок. Перечить Павлу даже она не осмеливалась, хоть и числилась в любимицах.
— … и впоследствии русской императрицей, — продолжил Павел. — Я издам специальный манифест, в котором назначу принца своим наследником, и, надеюсь, успею подготовить вас обоих к управлению Великой Россией. Ибо вы достойны этого более других.
Като потеряла дар речи. Когда в свое время формально бездетная и незамужняя императрица Елизавета Петровна назначила наследником своего племянника, сына покойной старшей сестры, это было по крайней мере логично, хотя никого особо не обрадовало. Но при четырех собственных сыновьях…
— Но Ваше императорское величество… Вы же сами изволили издать указ, в котором отныне престолонаследие происходит в России исключительно по мужской линии, начиная с Александра.
— Я написал этот указ, могу написать и другой. Я — самодержец. Твой кузен Евгений примет православие под именем Павла, я уже решил. А твоему братцу надо быть монахом, а не наследником великой державы. Что ж, пострижется, будет настоятелем в какой-нибудь обители, со временем, глядишь, патриархом станет. Константин вообще сумасшедший, ему не то что трон — поместье доверить опасно.
— А Николай? Михаил?
— Они еще младенцы, — отмахнулся Павел, — неизвестно, что из них вырастет, да и вырастет ли вообще. Не думаю, что твоя достойная матушка способна воспитать настоящих царских сыновей. Единственное, что она может — это стать регентшей при одном из них. Знаю, знаю, именно об этом она и мечтает: овдоветь и царствовать.
— Батюшка…
— Молчи! Они все желают моей смерти! Кругом лжецы и мерзавцы, никому доверять нельзя. Даже твою бабушку, мою мать, отравили…
Павел осекся на полуслове, увидев в глазах дочери неприкрытый ужас.
— Папенька, — пролепетала она, — вы полагаете…
— Я полагаю, что ее убили интриги и козни окружавших ее мерзавцев, — нашелся Павел. — Твой же кузен еще не испорчен нравами русского двора, а ты… ты моя дочь. И я еще успею сделать из тебя достойную супругу монарха. Только помни: это пока наша с тобой тайна. Потому что есть еще один план, тоже секретный. Ты можешь стать французской королевой, а за Евгения я выдам Анну.
— Анна еще дитя… А во Франции нет королей.
— Если есть государство, у него должен быть повелитель. И он у него будет, вот увидишь. Этот корсиканец… он очень далеко пойдет.
— Простолюдин?
— Твоей знатности хватит на двоих.
— Но он же католик! И французы не потерпят православной…
— Один из их королей сказал: Париж стоит обедни. И принял католичество. В общем, я еще ничего не решил, мне нужно только знать: на чьей ты стороне?
— На вашей, батюшка, — тихо ответила Като.
Голова у нее кружилась и пылала, а руки были совершенно ледяными, когда она, точно сомнамбула, возвращалась в свои комнаты. Отец только что предложил ей на выбор две короны, едва ли не самые блистательные в мире. Ну, французский проект — это, конечно, почти сказка, а вот стать российской императрицей… Пусть ее кузен занимается армией, она займется всем остальным, как ее бабушка. А там… Екатерина Третья? Почему бы и нет? На войне случается — убивают, и не только рядовых солдат…
Като была еще слишком молода, слишком наивна и слишком взволнована, чтобы трезво оценивать ситуацию. Она еще не поняла, как сильно не любил Павел своего старшего сына, которому августейшая бабка желала оставить трон — в обход его, законного наследника, единственного сына. Не знала, как люто ненавидел Павел своих невесток — только потому, что их выбрала в жены своим внукам все та же ненавистная Екатерина. Не понимала, что Павел балансировал на грани безумия, подозревая в злодейских умыслах даже свою верную и кроткую супругу, и как стремился побыстрее сбыть с рук старших дочерей, да так, чтобы их супруги не стали ему соперниками.
А вот Александр знал не только это, о чем и писал тайно своему бывшему воспитателю Лагарпу через год после восшествия Павла на трон:
„Мой отец, по вступлении на престол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящими, но последующие события не соответствовали им…
Военные почти все свое время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже отменено… Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечислить все те безрассудства, которые совершались здесь…
Даже будучи только наследником престола, он заботился прежде всего о том, чтобы оставить в скромной вотчине — злосчастной Гатчине — след своих философских, социальных и военных убеждений. Он воздвиг рядом с православной церковью, расположенной на этой территории, католический костел и протестантский храм. Таким образом, еще два христианских вероучения благополучно соседствуют с официальной религией России, оскорбляя чувство истинно верующих и вызывая гнев православных священников.
Мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вот картина современной России, и судите по ней, насколько должно страдать мое сердце…“
