Анатолий Корольченко - Атаман Платов
— Захватить крепость, это не то что изловить Тараканиху, — заметил Суворов.
Адмирал не любил, когда ему напоминали о похождениях молодости, особенно нашумевшем деле похищения в Италии княжны Таракановой, выдававшей себя наследницей российского престола. В том деле он сыграл немаловажную роль.
— Не серчай, Осип, — заметил недовольство де Рибаса Суворов. Он назвал его русским именем. — Чего в голову старику не взбредет. Ну, изволь изложить свои мысли насчет Измаила. Умное приемлю, плевелу отмету.
Де Рибас развернул свернутый в трубку лист, расправил края. Суворов склонился над ним. За его спиной застыли Кутузов и Платов. Де Рибас начал объяснять, но Суворов прервал его:
— Помолчи, сам пойму!
Крепость в плане напоминала треугольник, большая сторона которого опиралась на Килийский рукав Дуная, две другие сходились вдали от реки тупым углом. Против восточной стороны располагались войска Самойлова, с запада Потемкина, а с юга, за широким рукавом Дуная — гребная флотилия де Рибаса.
Искусной рукой вычерчены орудия, означавшие батареи, кораблики — суда, на которых должны переправляться войска, пунктиром обозначен путь движения этих судов и места причаливания у крепости. На каждой стороне двое ворот: на восточной — Килийские и Бендерские, на западе — Бросские и Хотинские.
— Все ворота забросаны камнями да бревнами, чрез них в крепость не попасть, — пояснил Платов известное ему от казаков-охотников.
— Сегодня завалены, завтра отвалены, — ответил Суворов, всматриваясь в план. Он словно искал в нем скрытую головоломку.
Нет, на бумаге никак не изобразить того, что представляла в действительности крепость. Глубокий, охватывающий ров, простреливаемый с крепостных стен и бастионов. Он заполнен водой. Перед рвом высокий из заостренных кольев палисад. На ним вал, на нем — каменная стена. В изломах возведены бастионы с амбразурами для пушек и бойницами для стрелков. Они вооружены французскими и английскими ружьями. Стена, протянувшись почти на семь верст, упирается в Дунай.
На плане изображены две короткие толстые стрелы, одна нацелена на западную стену крепости, вторая на восточную.
— Что сие должно означать? — спросил Суворов.
— Это — главный удар, — отвечал де Рибас.
— И там тоже главный удар? — Александр Васильевич перевел взгляд на вторую стрелу. — Два главных удара? Возможно ли такое? Какой же из них главней? Иль затрудняешься, какому из родственников светлейшего отдать предпочтение? Скажи, с какой из трех сторон крепость более уязвима? Не молчи!.. Ну, тогда я отвечу: со стороны Дуная. Уж эту крепостцу я преотлично знаю. Ведома она мне со всеми бастионами. Ранее бывал в ней.
Крепость Александр Васильевич знал с прошлой русско-турецкой войны[6], когда войска корпуса Репнина овладели Измаилом. Однако по условиям Кучук-Кайнарджийского договора 1774 года ее пришлось возвратить Турции.
— Со стороны Дуная и надобно нанести главный удар, — закончил мысль Суворова Кутузов.
— Туда бы пустить еще казаков, — предложил Платов.
— Вот-вот, — оживился Суворов. — Ты слышал, Осип? Главный удар по крепости мы нанесем с Дуная. И поручим сие предприятие тебе. Потемкин да Самойлов в помощь пойдут. Ты ударишь с юга, а они тебе навстречу. И прежде всего колонна вот его, Кутузова. Он будет, как думается мне, наступать на Килийские ворота. Там же мы установим сильную, орудий на сорок, батарею.
План штурма Александр Васильевич уже наметил, однако не решался его высказать до рекогносцировки.
Неприятеля нужно обмануть, заставить его поверить, что главный удар будет нанесен с суши, а никак не со стороны Дуная. А отвлечь турок от реки возможно ложной демонстрацией.
Нужно сосредоточить на виду у турок поболее артиллерии у Бросских и Килийских ворот, а пушки де Рибаса прежде времени не выказывать. И свой командный пункт назначить против Бендерских ворот, на Трубаевом кургане. Пусть Айдос предполагает, что главное войско там.
Вся неделя прошла в заботах и подготовке к штурму. Войска ладили фашины да лестницы, от зари до зари учились преодолевать рвы и взбираться на валы. Турецкому паше Айдосу Суворов послал решительное: «Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — воля, первый мой выстрел — уже неволя, штурм — смерть. Что оставляю на ваше рассмотрение…»
9 декабря Суворов назначил Военный совет, пригласив на него генералитет.
Штаб-палатка находилась на высоком Трубаевом кургане, с которого просматривались подступы к крепости.
Кутузов, завидя Платова, помахал рукой:
— Сказывают, в штурме соседями будем. Вы пятую колонну возглавляете, я — шестую, наступаю на Килийские ворота.
— А пятая куда?
— Навстречь де Рибасу. У него на правом крыле бригада Арсеньева, так вы как раз против нее. Это точно. Штабные диспозиции сказывали… Да вот, кажется, и сам Александр Васильевич жалует, — по дороге катила коляска.
— Господа генералы! Прошу в палатку! — возвысил голос генерал-поручик Самойлов. Среди всех он был старшим.
Они уселись за длинный стол. Платову места не нашлось, и он, приметив в углу пустое ведро, пристроился на нем.
Кроме Платова, здесь были равные с ним чином бригадиры Василий Орлов и Федор Вестфален. Соблюдая субординацию, они тоже сидели поодаль. Генерал-майоры располагались поближе: Николай Арсеньев, Сергей Львов, Ласси, граф Илья Безбородко, Федор Мекноб, Петр Ртищев, Михаил Голенишев-Кутузов. Ближе других к месту командующего находились Павел Потемкин, Александр Самойлов и де Рибас.
Суворов вошел решительным шагом.
— Господа генералы! — подал команду Самойлов. И все разом встали. Платов задел шпорой ведро, и дужка звякнула.
— Садитесь! — махнул рукой Суворов. — Прежде чем начать главное, хочу спросить, граф, как идет солдатская выучка? — обратился он к Павлу Потемкину.
Моложавый, румянощекий генерал поднялся.
— Все учатся, как велено вашим приказом.
— Я-то велел, да не все стараются. Кое-кто считает это пустой затеей. Берегут себя, особливо господа офицеры. Ныне был я на учении, у села Сафьяны, остался недоволен. А вы сами-то, граф, бывали там?
— Никак нет…
— Все некогда небось? Побывайте, непременно поглядите сами да вмешайтесь в дело. Успех штурма от солдата зависит, от умения его и сноровки. — Суворов говорил негромко, словно бы сам с собой, а на лице Потемкина выступил пот.
— А сейчас о главном. — Александр Васильевич сделал паузу, скупо кашлянул. — Находимся мы у Измаила, господа генералы, отнюдь не затем, чтобы зимовать у стен его. Да-с, не затем. Дважды подходили к крепости и дважды отступали. Теперь нам ничего более не остается, как взять ее или умереть.
Суворов вскинул голову и, словно ожидая ответа от находящихся в палатке военачальников, медленно обвел каждого взглядом. Матвею Ивановичу показалось, что на нем взгляд командующего задержался, и неожиданно для себя он поднялся:
— Никогда прежде страха мы не ведали, не ведаем и ныне.
— Согласен, — продолжал Суворов. — А если и ведали, то шли чрез оный и побеждали. Отступление в третий раз для нас смерти подобно. Никак невозможно. Словом, господа, я решил овладеть Измаилом или погибнуть под его стенами.
За палаткой послышался конский топот, голоса.
— Ваше превосходительство, прискакал из крепости к нам парламентер! — сообщил адъютант.
— Давай его сюда!
Вошел офицер. В руках пакет.
— Мехмет-паша прислал ответ на ваш ультиматум.
Суворов неторопливо разорвал пакет.
— Где толмач? Пусть переведет написанное!
— Мехмет-паша просит, — стал тот читать послание, — еще десять суток… Это время ему необходимо, чтобы получить от визиря разрешение.
— Ну нет! Рассчитывает на простаков! Думает перехитрить нас! — Суворов зашагал по палатке, кляня турецкого начальника. Подошел к столу, хлопнул ладонью по посланию. — Пиши ответ: Сераскеру измаильскому Мехмет-паше… Написал? Получа ваш ответ, на требование никак согласиться не могу… и против моего обыкновения еще даю вам сроку сей день до будущего утра… Все! Брызгая чернилами, Александр Васильевич решительно вывел подпись.
— А еще этот Мехмет-паша высказал, что скорей Дунай остановится и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил, — передал офицер.
— Незачем Дунаю стоять, а небу падать. Отправляйте ответ в крепость.
Офицер вышел. Было слышно, как он скомандовал:
— Трубач и казак, на коня! Навесить на пику белый лоскут! За мной! — И по мокрой, не схваченной морозом земле зашлепали копыта.
— Так вот, господа, — обратился к генералам Суворов. — Все, что я высказывал, это мое мнение. Устав же воинский требует заслушать каждого, в чем я и подчиняюсь.
В воинском уставе, составленном еще Петром I, указывалось: «Генерал своею собственной волею ничего важного не начинает без имевшего наперед военного совету всего генералитета, в котором прочие генералы, паче других советы подавать имеют».
