Анатолий Корольченко - Атаман Платов
Взбешенный Потемкин распорядился отправить Суворова в Кинбурн, подалее от Очакова, чтобы более он не мог поступить вопреки его воле.
Подошла зима, в тот год суровая и снежная, с ветрами и метелями. Солдаты и казаки укрывались в землянках, утеплив их камышом. Камыш же служил и топливом, благо его на лимане было в избытке. Подвоз продуктов и фуража осложнялся. Люди бедствовали. Начались болезни. От бескормицы падали казачьи кони.
Но главнокомандующий все же не решался на штурм, надеялся на здравомыслие сераскера. А тут проползли слухи, будто к крепости должна подойти главная турецкая армия и что подступы к ее стенам заминированы французскими минами.
Но были и не только слухи. В конце октября корабли доставили в крепость продовольствие и полторы тысячи янычар. В ней теперь находилось тринадцать с половиной тысяч солдат и триста пятьдесят орудий. Командовал гарнизоном опытный сераскер трехбунчужный Хусейн-паша.
Используя нерешительность Потемкина, он стал предпринимать дерзкие вылазки. В одной турки попытались захватить брешь-батарею, которая накануне ядрами пробила стену крепости. Ворвавшись в расположение артиллеристов, они стали заколачивать в стволы порох, чтобы взорвать орудия.
На помощь артиллеристам бросились солдаты во главе с генералом Максимовичем. Завязалась рукопашная. Орудия удалось отстоять, однако турки захватили наших раненых и самого генерала. Через несколько дней их казнили, головы выставили на стенах крепости. Голова генерала насажена на самый высокий кол.
— Хватит! — вышел из себя Потемкин. — На шестое декабря быть штурму! Разработать диспозицию!
Свинцово-тяжелые облака надвигались с моря. Они плыли так низко, что возвышавшиеся на береговой круче стены и башни крепости цепляли их и окутывались призрачно-живой пеленой.
Ударили орудия. Они били по Очакову, разрушая укрепления, дома, уничтожая защитников. Часть пушек била по стене, чтобы сделать в ней проломы, через которые бы ворваться в крепость. Удачный выстрел угодил в пороховой погреб, и он взлетел на воздух, поражая вокруг все живое. Горели дома, и над крепостью злобно метались языки пламени.
По приставленным к стенам лестницам взбирались казаки Платова. В его подчинении тысяча человек, остальные двести — на конях, в резерве.
— Давай быстрей! Не мешкай! — кричали нижние. Но те, кто находился наверху лестниц, и без того торопились. По ним стреляли из амбразур выступающей справа башни.
— Подоспело и наше время, — сказал Платов и широким шагом побежал к ближней лестнице. Оттеснив очередных, он проворно стал взбираться.
— Я здесь! — подал голос его ординарец, стараясь не отстать от начальника.
А за стеной кипел бой: смельчаки-охотники и казаки схватились с турками врукопашную. Слышались крики, команды, ружейные выстрелы, поблизости рвались ядра. Хотя и медленно, казаки все же теснили турок от стены к кривым улочкам.
Едва Платов выбрался на стену, как у самого уха просвистела пуля. Не раздумывая, он спрыгнул с высоты на землю. Не удержавшись, упал на бок. Тут же вскочил, прихрамывая, побежал к дерущимся в первой цепи.
Увидев его, казаки ободрились, стали действовать уверенней.
— Тесни, браты! Тесни супостата!
— Поосторожней, ваше превосходительство! Сюда, в укрытие, — подсказывал ординарец.
Но разгоряченного командира подмывало вломиться в гущу дерущихся. Он не замечал ни двадцатиградусного мороза, ни острого, секущего кожу ветра, ни боли в лодыжке.
Десятку дюжих казаков удалось ворваться на орудийную позицию и там схватиться с артиллеристами. Те отбивались лопатами, банниками[4], ломами. У одного казака саблю выбили из рук, но он не растерялся: выхватил из-за пояса пистолет, рукояткой проломил турку голову, банник оказался у него.
— Бей, Митюха! Круши их!
Турецкий офицер выстрелил в казака. Пуля угодила в щеку. Качнувшись, казак устоял на ногах, промычал несуразное, выплюнул вместе с зубами кровавый шматок. По подбородку, по шее текла кровь.
Двое рассеченных саблями турок лежали у орудий. Казаки же, цепко ухватив колеса, разворачивали пушку в сторону противника.
— Садани, Иван!
— Сейчас… сейчас… — приговаривал тот, суетясь у пушки. — Сейчас…
Он поднес фитиль, и орудие, прогремев, откатилось назад, сбив зазевавшегося казака, Ядро угодило в стену, выбило дымное облако и град камней.
С соседней улицы к казакам подоспели егеря из колонны генерала Кутузова. Как и казаки Платова, они тоже наступали в направлении дворца сераскера. Зажатые с двух сторон, турки рассыпались на разрозненные группы и ожесточенно сопротивлялись.
Платову с казаками удалось первому ворваться во дворец, где засел Хусейн-паша с остатками гарнизона. Крепкий, с крашеной бородой сераскер сражался вместе с янычарами. Одному казаку удалось пробиться к нему, он уже было занес саблю, чтобы рубануть по голове с зеленой чалмой.
— Не тронь! Взять живым! — приказал Платов. По сверкавшему на чалме бриллианту он догадался, кто перед ним.
Пленных обезоружили, вывели на площадь. Подошел раскрасневшийся на морозе Кутузов. Тут же показалась и свита во главе с Потемкиным.
— Ваша светлость, — поспешил к нему Кутузов, — пред вами пленный комендант крепости сераскер Хусейн-паша.
— Где он?
— А вот, в зеленой чалме.
Потемкин уставился сверху, с седла, на турка.
— Это по твоей милости столько пролито крови! Посмотри, сколько убиенных! — указал на лежащие вокруг трупы.
— Молчи, начальник! Каждый из нас выполнял свой долг, — ответил Хусейн-паша. — А за пролитую мусульманами кровь я отвечу перед аллахом.
Штурм крепости продолжался менее двух часов. Было захвачено около четырех тысяч пленных, 323 пушки и мортиры, 180 знамен. Матвей Платов удостоился первого ордена Георгия.
А вскоре его полки перебросили в Валахию, и там опять им пришлось действовать бок о бок с солдатами корпуса Михаила Илларионовича Кутузова.
13 сентября 1789 года произошло сражение у Каушан. Оно было непродолжительным, но кровопролитным. Подойдя к селению, Платов с высоты обозрел местность, расположение неприятеля и тотчас принял решение.
— Атаковать незамедлительно! — и повел полки в атаку. Никак не ожидавший такой стремительности, неприятель в панике бежал. Преследуя его, казаки захватили сто шестьдесят пленных, три орудия, два турецких знамени. В плен угодил и сам трехбунчужный паша Зейнал-Гассан, анатолийский бей.
Узнав о столь блистательной победе, всесильный Потемкин, являвшийся президентом Военной коллегии, произвел Платова в чин бригадира и назначил походным атаманом Войска Донского.
Овладев Каушанами, казачий отряд устремился к крепости на Днестре Паланке. И так же с ходу овладел ею. Путь лежал к Аккерману. Поутру 28 сентября платовцы ворвались в Аккерман с такой стремительностью, что, казалось, неприятель преднамеренно распахнул перед ними ворота города. Повсюду на окнах домов население выбрасывало белые полотнища.
Платов с помощниками находился в полуверсте от города, когда прискакал гонец атаманского полка. С трудом сдерживая разгоряченного коня, доложил:
— Город наш! Турок убег! За ним аж пыль столбом! Наши пустились в догонку…
«Быстрота, натиск, глазомер», — вспомнил бригадир правило Суворова и пришпорил норовистого жеребца.
— За мной, мар-рш!
Измаил
Вот уже третий месяц как русские войска топчутся у измаильской крепости и не могут ее одолеть. Дважды пытались штурмовать — и безуспешно. Пробовали пойти на уговоры, но опытный сераскер Айдос Мехмет-паша ответил решительным отказом. С высоты восьмисаженной крепостной стены турки издевательски горланили обидное, палили в приближавшихся к крепости смельчаков.
Расположенная на крутом берегу и защищенная с тыла Килийским рукавом Дуная, крепость имела мощные редуты, крутой, до шести саженей высоты вал, перед ним ров в десять саженей ширины и более шести глубины. Крепость оборонял гарнизон в тридцать пять тысяч человек при двухстах шестидесяти орудиях.
Главнокомандующий Екатеринославской армией светлейший князь Григорий Потемкин неистовствовал в своих Бендерах.
— Да разве эти индюки смогут что-либо сделать! Им бы только чины да ордена!
Огромный, с черной повязкой на глазу, в накинутом поверх белья халате, он вышагивал по кабинету, размахивая полученным из Измаила письмом. Находившиеся там генералы самочинно приняли решение уйти из-под крепости на зимние квартиры. Объясняли, что много больных, в войсках уныние, нет провианта, да и сил для штурма недостаточно. С запоздалым уведомлением, сняв осаду, войска уже начали отход.
— Уйти-то уйдут, а как потом нам придется умаливать пыл Пруссии да Франции? И матушка нетерпелива в настойчивости!