Борис Васильев - Вещий Олег
…Рюрик проснулся и сразу сел, и боль в спине ощущалась сейчас куда меньше тягостной боли в сердце. В четвертый раз он видел этот сон, в четвертый раз слышал слова на древнегерманском, в четвертый раз просыпался в поту и ужасе. Клест загрыз ее тогда, загрыз собственными зубами с чудовищным прикусом, но Рюрик всегда просыпался раньше ее смерти. Хотя тогда, пять лет назад, не ушел из пыточной до ее последних судорог, все еще надеясь, что она не выдержит, сознается, что имя ее – Забава, что вдова она Вадима Храброго, что… Но ни в чем она не призналась, и Рюрик до сей поры терялся в догадках, кого же по его повелению затерзал Клест: славянку Забаву, которую опознали семеро, или ни в чем не повинную русинку. Если это Забава, то почему она свободно говорит на языке русов? Прячется у Олега? А может быть, вторично вышла замуж за руса – она молода, красива, – родила ему детей, и дети, возмужав, спросят с него, где их мать. Нет, не с него – с него уже поздно спрашивать. Спросят с его единственного сына Игоря. А он отправил его под охрану Олеговых мечей.
Убить палача: он знает слишком много. Но как разговаривать с Олегом? Что ему передал отец Ольбард Синеус? Что Олег знает? Кто такая замученная Клестом женщина: русинка, неизвестная славянка или и вправду – Забава? Нет, таких мучений не выдержала бы никакая женщина, и, значит, это не вдова Вадима Храброго. И почему он, Рюрик, выкинул ее из памяти пять лет назад, а стал постоянно думать о ней только после того, как отправил верного Сигурда – в верности его Рюрик не сомневался: слишком высокой была клятва – вместе с единственным сыном к Олегу? А если та женщина все же была Забавой, если Олег знает о ее гибели в пыточной клети? Нет, Клеста, пожалуй, убивать преждевременно, Клест еще может пригодиться при разговоре с Олегом. Пусть Клест развяжет этот узел…
Правда, Олег приедет с крепкой охраной: ведь Рюрик думал передать ему золото для того, чтобы нанять большие силы и уйти подальше от Господина Великого Новгорода. Сокрушить Аскольда, посадить Игоря на княжий стол в Киеве – осенью они обсуждали этот поход. Тогда его сыну ничего не угрожало, и Рюрик хотел разгромом Аскольда укрепить могущество Новгорода, а значит, и могущество собственного княжения. Но обломок ржавого меча, брошенный к его ногам… Он постарел, он уже не держит в руках все нити, он сам, собственной волей отдал своего сына в заложники конунгу русов. А уж коли так случилось, то Клесту умирать рано. Воинов Олега в зимовье не пропустят: никто не имеет права приближаться к усадьбе без повеления Рюрика. Стража русов остановится, их конунг с отроками прибудет к нему, а стражу надо будет тайно окружить надежными людьми. Окружить и отрезать. А с Олегом говорить и говорить… Нет, заставлять его говорить. Русы болтливы, любят застолье – так пусть стол ломится от яств и вина. А Клеста оставить в сенях: он и даст ответ на главный вопрос…
В голове Рюрика путались мысли: четвертый сон путал их. Нельзя было отсылать Игоря к Олегу, нельзя было позволять палачу затерзать ту женщину до смерти. Он стал делать ошибки, громоздить их друг на друга, а когда ошибок много, они начинают множиться сами по себе, они угнетают, давят, притупляют хитрость, которую он любовно оттачивал всю жизнь. Он отдал русам в заложники собственного и единственного сына, смысл всех побед и поражений, боль всех увечий и ран. Где же выход?
Тусклый рассвет с трудом пробивался в оконце. Рюрик бесцельно бродил по остывающей избе, на каждом шагу ощущая острую боль в пояснице. Боль мешала думать, мешала найти единственный правильный выход из той сети просчетов, куда он загнал самого себя. Пустое дело выпутываться из сетей: их надо рвать. Но не было сил, была только боль. Боль в спине и путаница мыслей.
Он заставил себя одеться потеплее, приказал отроку разжечь очаг и поставить подле него кресло. А когда затрещали поленья и повеяло первым теплом, велел отроку уйти, налил полный кубок волшебного напитка берсерков и медленно выпил его до дна. Сел в кресло, укутал ноющие колени медвежьей полстью и стал смотреть в огонь. Он ждал забвения, твердо веря, что вослед наступит краткий миг ясности и прозрения и он сразу же разорвет все путы, исправит все ошибки и отринет все сомнения.
2
Сигурд жил в отведенной ему половине, окруженный гридями, общим поклонением и почетом, соизмеримым с тем, который оказывали только конунгу Олегу – наследственному владыке русов. Охрана опускала мечи к его ногам, гридни кланялись в пояс, знатные русы первыми приветствовали его, но Сигурд никак не мог отделаться от ощущения, что он – пленник. Ему предлагали заморские яства и фряжские вина, предлагали наложниц, охоту, прогулки на конях из конюшен конунга, но оставляли его наедине с самим собой только в опочивальне, за дверью которой – он знал это – стража ни на мгновение не смыкала век.
А Олега не было. Сигурд несколько раз требовал свидания с ним, но всегда получал один и тот же ответ:
– Конунг призовет тебя, когда придет время.
На пятый день к вечеру – гриди уже зажгли светильники – Олег пришел сам. Выглядел усталым и озабоченным, спросил о здоровье и о руке, угрюмо молчал, пока гридни накрывали стол.
– Значит, Рюрик требовал, чтобы я прибыл к нему не с дружиной, а лишь с крепкой охраной?
– Твоя дружина должна охранять княжича, конунг.
– Значит ли это, что змееныш для него – главная забота и главная надежда? – Олег не ждал ответа: он размышлял вслух. – Ради нее он велел спрятать Игоря и искалечил тебя. Залог велик, и князь Рюрик многим рискует. Еще раз повтори мне свою клятву. Слово в слово.
– Я уже дважды…
– Я сказал, повтори. – Олег чуть повысил голос и прикрыл глаза.
Сигурд медленно повторил клятву, тщательно произнося каждое слово. Олег кивал, повторяя ее про себя, и русый оселедец[6] подрагивал на бритой голове.
– Да, тебе надо жить, сыграть свадьбу и иметь внуков, – сказал он, когда Сигурд закончил. – Если у Рюрика надежда – змееныш, то у меня – ты.
– Что ты задумал, конунг? – тихо спросил Сигурд. – Позволь напомнить тебе, что я поклялся защищать княжича Игоря.
– Мы вместе будем его защищать, и с ним ничего не случится, пока мы живы и пока… и пока у тебя нет внуков. Я исполню повеление князя Рюрика и приду к нему со стражей, а не с дружиной.
– Ты собирал отряд, конунг?
– Русу собраться, что славянину подпоясаться, – усмехнулся Олег, пригубив кубок. – Знаешь, что говорил мой отец Ольбард Синеус? Он говорил: прежде чем сделать шаг из дома, посмотри, в какую сторону направился твой сосед. И эти дни я очень внимательно смотрел за Рюриком. Он уже понял, что попал в силки, но еще не утратил надежду разорвать их.
Сигурд слушал с нарастающей тревогой. Он искренне любил Рюрика – даже не любил: боготворил! – но его готовили в воеводы, а не в княжьи думцы, и хитрить он не умел.
– Ты хочешь помешать ему порвать силки, конунг?
– А зачем ему свобода? – вопросом на вопрос ответил Олег. – Прошлой осенью мы обсуждали с ним поход на юг, чтобы разгромить Аскольда и привезти его в цепях на Вечевую площадь Новгорода. Это была бы плата Господину Великому Новгороду за то золото, которое он даст на лодьи, гребцов и воев. Но теперь нет надежды на это золото, и из Киева мы не вернемся. Новгородцы долго считали выгоды – купцы всегда заранее прикидывают барыши. Но здесь они просчитались.
– Мы не вернемся в Новгород? – ошеломленно спросил Сигурд.
– Если возьмем Киев. Ты бывал в нем? Киев стоит много дороже этого похода.
– Киев никогда не признает тебя князем! – запальчиво воскликнул Сигурд. – Какой им смысл менять одного руса на другого?
– Они признают змееныша, – жестко улыбнулся Олег. – Еще до Аскольда киевляне принесли роту Рюрику, и я их заставлю повторить эту роту его сыну.
– И, сделав это, вернешься в Старую Русу?
– Это было бы ошибкой. – Олег продолжал улыбаться. – Игорь мал, а пока он вырастет, много воды утечет в Днепре.
– Понимаю, – тихо сказал Сигурд. – У тебя может родиться сын, а у Игоря – оступиться лошадь на полном скаку. Я не смею разгадывать твоих мыслей, я обязан слышать только то, что ты говоришь. Но тебе придется сначала убить меня, конунг Олег.
– Я поведу дружины и рать на Киев, и мне нужна моя десница. Если бы не это, я поклялся бы тебе так, как ты поклялся Рюрику. Но я – конунг, и мое слово нисколько не меньше твоего увечья. Я даю это слово тебе: пока я жив, со шкуры змееныша не спадет ни одна чешуя.
– Этой клятвой ты спасаешь мою честь и мою жизнь, конунг. Моя преданность будет столь же велика, сколь велика твоя клятва.
– Кроме преданности мне нужно твое согласие. – Олег наполнил кубки густым фряжским вином. – Я знаю, ты не очень жалуешь вино, но в вине – веселье русов. Мы, как и вы, скандинавы, клянемся, вонзая меч в землю, в отличие от славян, которые кладут его перед собой. Я не требую клятвы, я хочу получить обещание, а для этого по нашим обычаям достаточно поменяться кубками и осушить их до дна. – Олег протянул кубок Сигурду. – Ты готов к обещанию?
