Мортеза Каземи - Страшный Тегеран
Я сказала себе, что напрасно так волновалась. Выяснилось, что он служит в министерстве и является помощником начальника счетного отдела. Ясно, что человек, который в столь молодом возрасте занимает такое место, в тридцать, тридцать пять лет будет товарищем министра. Через месяц, когда приданое было готово, отец с матерью дали разрешение на свадьбу.
Свадьба моя состоялась в холодный зимний вечер. Звезды, точно мусульманские красавицы, опустили на лицо покрывало. Шел дождь.
Меня с двумя родственниками жениха посадили в карету. В других каретах и колясках ехали мои родные.
Итак, мы направились в дом жениха.
В роскошном доме моего супруга, находившемся на Хиабане Абад, было зажжено множество ламп. Меня ожидало великолепное общество.
По приезде меня отвели в маленькую красивую комнату, где я поправила сбившуюся прическу и выпила стакан шербета.
Потом меня повели в зал и посадили в кресло в переднем углу.
Через четверть часа все заговорили:
«Время уже вручать невесту жениху. Пусть придет жених».
Вдруг открылась дверь, и женщины увидели, что вместо жениха, которого должна была ввести его сестра, в зал вошел низкого роста смуглый молодой человек в коричневом наинском аба[4] и в пенсне на цепочке. За ним шел жених. И жених все время громко говорил:
— Пожалуйте, хезрет-э-валя, пожалуйте, хезрет-э-валя. Этот дом принадлежит вам... мы здесь только слуги...
С этого и начались мои несчастья. Многие из женщин вскочили и, закрывая лица и возмущаясь: «Мы сюда на свадьбу пришли, а не затем, чтобы показываться чужим мужчинам», вышли.
Я тоже поднялась и хотела уже, без лишних слов, уйти в другую дверь, но услышала, как кто-то говорит мне на ухо:
— Ханум, милая... Успокойся. Муж — это хозяин. Что он захочет, то и может делать.
Я обернулась. Вижу, женщина, что со мной говорит, — моя нянька. И, будучи уверена, что нянька заботится о моем благе, и не думая больше ни о чем, осталась сидеть.
Тогда молодой человек в аба, которого мой муж называл «хезрет-э-валя», подошел ко мне, поднял кружевную вуаль, которая упала мне на лицо, и сказал:
— О, удивительно красивая невеста! — Потом, кашлянув, прибавил: — Ну, что же, теперь нужно соединить ваши руки. Пожалуйте!
И с этими словами он взял за руку жениха и подвел его ко мне, а потом взял мою руку и, пожимая ее как-то особенно, вложил в руку жениха. И тихонько сказал что-то ему на ухо. Я увидела, что жених переменился в лице, покраснел, побагровел. Потом тихо отвечает:
— Слушаю, хезрет-э-валя... будет исполнено.
А тот, низенький, в коричневом аба, говорит:
— Не забудьте же, я буду ждать.
И он быстро вышел. Жених мой крикнул:
— Лампу!.. Посветите!
И побежал проводить его до самых ворот дома. А потом вернулся ко мне. Гости понемногу, группа за группой, уходили. Скоро мы остались с ним одни.
Он помог мне встать и через ряд комнат провел меня в маленькую комнатку; там на стенах было развешано множество открыток, и стояла очень красивая мебель.
— Пожалуйте, ханум!
Я села в кресло, а он сказал:
— Я хочу поговорить с вами об одном важном деле. Я спросила себя: «О каких важных делах могут говорить жених с невестой в свадебную ночь?» А вслух сказала, будто в задумчивости:
— Пожалуйста!
Минуту подумав, он сказал:
— Дорогая ханум! Лицо, которое вы только что видели, — мой господин и в то же время мой сослуживец, и только благодаря его рекомендации мне удалось получить место, которое я сейчас имею, то есть сделаться помощником начальника, счетной части министерства.
Я не отвечала, а он продолжал:
— Сегодня, после того, как он так долго обо мне заботился и довел меня до этого важного поста, он обратился ко мне с просьбой... и я не могу ее отклонить, так как боюсь, что завтра же попаду в тюрьму и никогда уже не увижу вашего лица...
Не понимая ничего, я сказала:
— Ага! Я не понимаю, что вы говорите. Скажите же, что это за просьба? Разве она имеет какое-нибудь отношение ко мне? Он, не раздумывая, ответил:
— Именно, ханум. Скажу вам прямо: он пожелал, чтобы сегодня ночью я отказался от своего права жениха и уступил вас ему. И вот, как я вам уже сказал, я боюсь, что, если буду противиться, завтра мне будет плохо.
Мне было жаль моего жениха. Кроме того, я вспомнила то, что мне полчаса тому назад сказала нянька, и, не понимая, какой удар по моему достоинству наносила моя покорность, сказала:
— Ага, если от меня что-нибудь может зависеть, то поступайте как знаете.
Супруг мой, видимо, был готов услышать такой ответ. Он сказал:
— Дорогая, ты согласна! Слава богу, я спасен!
И тотчас же, позвал горничную и сказал ей:
— Я и ханум должны сейчас уехать. До рассвета мы вернемся. А ты здесь скажешь всем, что жених с невестой заснули, и, если кто-нибудь захочет подойти к нашей комнате, не пускай, скажи — ага этого не любит.
Он дал ей золотую монету. Потом повернулся ко мне и сказал:
— Наденьте чадру.
Было пять часов после заката солнца. На дворе шел сильный снег.
Жених взял меня за руку и через дверь, противоположную той, в которую мы вошли, вывел меня в оранжерею, где были апельсиновые деревья, а оттуда мы вступили в длинный коридор. В конце коридора была небольшая дверь, выходящая на улицу. Здесь он велел мне немного подождать, а сам быстро позвал большую карету, стоявшую у главных ворот особняка, посадил меня в нее и крикнул кучеру: — Пошел... В парк! — А сам сел на дрожки, стоявшие на другой стороне улицы и поехал вслед за нами.
Глава десятая
КАРЬЕРА АЛИ-ЭШРЕФ-ХАНА
Парк этот расположен в западной части Тегерана, близ Хиабана Баге-Шах. Было темно и холодно. Но в мыслях моих было такое смятение, что я не очень чувствовала, холодно или нет... Я спрашивала себя: «Почему в свадебную ночь, вместо того, чтоб отдохнуть, я должна ездить по всяким местам?»
Иногда мне казалось, что меня хотят завезти куда-нибудь, за город и там забрать драгоценности, которые были у меня на пальцах и на шее. Но до моих ушей долетал шум пролетки мужа и я успокаивалась.
Карета ехала с четверть часа и остановилась возле железной решетки парка. Там, видимо, были уже предупреждены о приезде кареты, потому что обе половины ворот тотчас же распахнулись, карета, а за нею пролетка въехали в парк, быстро промчались по аллеям и очутились перед широкой лестницей по-европейски построенного дворца.
Я не знала, нужно ли мне выйти. Соскочив с дрожек, муж открыл дверцу кареты:
— Пожалуйте, ханум.
Опираясь на руку мужа, я взошла на лестницу.
Лестница эта вся из мрамора, над нею арка, под которой на цепях висела китайская ваза. Двери дворца были сплошь стеклянные. На террасу выходили окна из цельного стекла, сквозь которые я увидела, что в зале дворца сверкает огромная люстра.
Муж ввел меня в зал. Там у горевшего камина прохаживался тот самый человек в коричневом аба, что вечером соединил наши руки. Он был без шапки. Услышав шум наших шагов, он обернулся.
— А, Али-Эшреф-хан, приехали! А у меня уж лопалось терпение!
Мой муж поклонился и сказал:
— Хотя мы немножко и задержались, хезрет-э-валя, конечно, изволит простить. Ваш покорный слуга не виноват... нужно было сначала, согласно желанию хезрет-э-валя, подготовить почву...
Тогда молодой человек подошел сначала ко мне, взял мою руку и поцеловал, а потом потрепал мужа по плечу и сказал: — Ну, отлично, отлично. Теперь ступайте, оставьте нас одних, иншаала, получите хорошую награду.
Мой муж поклонился, грустно взглянул на меня и вышел из зала. Я осталась одна с этим низеньким молодым человеком.
Он взял меня под руку.
— Ханум... дорогая, — сказал он, — пожалуйте!
Он предложил мне пройтись с ним по залам дворца. И показал мне целый ряд комнат, где были прекрасные картины, художественные занавеси, шелковые коврики кашанской работы, превосходившие по мягкости и нежности все, что только можно себе представить, и отличные кашкайские ковры.
Потом он сказал, что было бы хорошо, если бы я сняла чадру. И я вынуждена была снять чадру. Тогда он ввел меня в маленькую комнату, выходившую окнами на большой пруд парка.
Здесь на столе стояли бутылки с напитками всевозможных цветов. Мы уселись за стол друг против друга.
Откупорив одну из бутылок, молодой человек сказал:
— Ханум, это самое лучшее шампанское, какое только можно достать в Тегеране. — И протянул мне бокал.
После минутного колебания, — так как до того я никогда не пила спиртного, — я выпила бокал залпом.
Через несколько минут две горничных принесли аппетитный ужин: тут были цыплята, рыба, индейка и другие европейские кушанья.
Вино начало на меня действовать: я беспрерывно смеялась. А он, пользуясь моим опьянением, беспрерывно меня целовал.
