Юлия Яковлева - Краденый город
Шурка едва не оступился, схватился за трубу. Снова сел.
– Спокойно, – сказал он сам себе. – Думай.
Но думать не получалось. Сердце заглушало мысли, громко стучало: что делать? что?
Слишком много тайн, решил Шурка. Тайны эти колючими шарами распирали его изнутри, но поделиться ими было нельзя.
Шурка встал. Позади трубы торчал голубиный домик на четырех ножках. От дождей и ветра он стал серым.
Осторожно балансируя, Шурка обогнул трубу, заглянул в круглое отверстие. Пусто. Только белые меловые капли да кое-где прилипшие перья. Домик был заброшен. Наверное, тот, кто кормил голубей, ушел на фронт.
Круглая дверка напоминала дырочку в ухе. Шурку осенило. Он приставил ладони, приник к отверстию ртом и прошептал первую тайну:
– Я предатель. Я предал тетю Веру, Таньку и Бобку.
Домик проглотил ее.
Как ни странно, Шурке стало легче. Он заглянул внутрь: в домике все еще было много места. В том числе и для подробностей. Шурка снова сложил ладони дощечками и зашептал:
– А тетя Вера ходит непонятно куда. У нее деньги непонятно откуда. Много денег. Она шлет посылки незнакомым людям. И она все знает про Ворона. Она что-то задумала и готовит месть. Ее могли завербовать враги. Наврать с три короба. Использовать в своих целях.
Прикрыл отверстие ладонями, давая домику переварить сказанное. И понял, что все это чушь. Тетя Вера вела себя странно, но шпионкой она быть не могла.
Шурка засмеялся. Приставил ладони для последнего залпа, сказал четко:
– Танька – дура и свинья. Она ворует.
Стало совсем хорошо.
Шурка обнял колени. Стал глядеть на мозаику крыш, на широкое, морщинистой пенкой подернутое поле Невы с косыми треугольниками чаек. Свежий ветер, пахнущий водой, пробовал сорвать с головы кепку. Штанины и рукава трепетали, пузырясь.
Что теперь делать, было все-таки непонятно. Предупредить? «Тетя Вера, я все про нас рассказал, но я не знал, что она от Ворона». Шурка содрогнулся.
– Не зна-ал… – передразнил он себя. – Дурачок тоже выискался. Скажи лучше – продал. За какого-то ободранного мишку…
И что, оставить все как есть? Молча ждать, когда Ворон подкрадется и хватит тетю Веру по темени?
Домик стоял, разинув рот. Давать советы он не умел.
Шурка привалился к нему головой. Он смотрел на темные закрашенные купола, на военные корабли под сеткой, на крыши, на канавки траншей в парках. И постепенно осознал, что нужно сделать.
Он вынул блокнот. Обслюнявил грифель карандаша. Крупно вывел: «Дорогая Таня». Задумался. А дальше? Как полагается писать в таких случаях? Что-то такое вспомнилось – наверно, из книжки. Он склонил голову, от козырька кепки на страницу упала тень. Вылитый клюв. Шурка вздрогнул, но лишь тверже сжал карандаш: «Когда ты получишь это письмо, я…»
Другая тень – выше и гуще – накрыла страницу сзади.
Карандаш испуганно чиркнул в сторону.
– Приве-е-етик. А ты кто такой? – ударил в спину голос.
Шурка едва не скатился по нагретым железным листам крыши.
Глава 17
Первая порция клейстера кончилась. Первый слой полосок уже был положен наискосок. И теперь в комнате лежала решетчатая тень. А Шурка все не возвращался.
– Ну я ему задам! – пообещала тетя Вера.
Таня хотела спросить: кто эти Парамоновы?
Но тетя Вера словно почувствовала и решила уйти от ответа.
– Давай сразу и второе окно оклеим так же – сперва наискосок, а потом в обратную сторону пройдемся, – энергично распоряжалась тетя Вера, будто в жизни не было у нее дела интереснее. – Только клейстер нужен.
Таня хотела спросить: почему мы здесь?
Но тетя Вера торопливо предложила:
– Сваришь клейстер? А я еще бумаги у соседей спрошу. Только помешивай все время, пока не загустеет, – не давала она вставить слово.
Таня взяла опустевший таз. Тетя Вера хрустела ножницами. Последние полоски с тихим шелестом падали из-под железного клюва, закрывая тети-Верины туфли. Бобка складывал эти полоски охапками.
– Какой примус ее, помнишь?
– У окна, – кивнула Таня, осторожно лавируя с клейким тазом среди стульев, диванчиков, козеток, пуфиков, столиков, толстощеких ваз, сервантов с посудой. Огромные шкафы норовили ткнуть ее в бок.
– Только не испачкай здесь ничего!
Таня боднула тазом этажерку; опасно накренился бронзовый подсвечник, но тут же встал на место.
– Не разбей! – ахнула тетя Вера в сотый раз.
А Таня в девяносто девятый раз буркнула:
– Знаю.
После солнечной комнаты в коридоре казалось особенно темно и прохладно. За дверью неандертальской соседки слышались хрякающие удары: видно, она разделывала топориком добычу.
Таня не подслушивала, просто на обратном пути из кухни заметила, что дверь в эту комнату приоткрыта.
Она вовсе не собиралась шпионить. Но услышала мужской голос:
– А это еще кто такие тут шастают?
И неандертальская соседка ответила:
– Это Парамоновых. Родственники.
– Она сказала?
– Дворничиха. А ей домоуправ. А ему, знамо дело, Парамоновы.
«Это же о нас», – поняла Таня. И затаилась.
Ее собеседник не поверил.
– Ясно, какие родственнички, – многозначительно сказал он и добавил загадочно: – Заявят куда следует – и привет.
Таню задел его тон. Она бесшумно поставила тяжелый таз. Скользнула к самой двери. Увидела, как мужчина в сапогах и пиджаке стоит над красноватыми кусками. Радости на его лице не наблюдалось.
– Чтоб духу этого мяса здесь не было! – сурово велел он. Но так, чтобы за стенкой не услышали.
– Так ведь припасы… – вякнула неандертальская соседка.
– Припасы?! – вознегодовал Пиджак. Таня решила, что муж. – Ты что, радио не слушаешь? Глухая ты, что ли? В Ленинграде полно продовольствия! Ленинград защищен! Припасы делаешь – значит, сеешь в городе антисоветскую панику! А панику сеять – это статья.
Неужели он имел в виду, что про соседку с ее ногой напишут в газете? В последнее время печаталось много статей про диверсантов, которые пробирались в город, чтобы подавать сигналы немецким самолетам. Но писать в газете про какую-то коровью ногу? Таня закатила глаза.
И тут взгляд ее упал на картину. Что-то серенькое, мутное. Тане показалось, что картина тоже посмотрела на нее.
Сапоги заскрипели и двинулись к двери. Таня поспешно схватила таз и ринулась в свою комнату, удерживая на бегу бушующее море клейстера.
Сосед высунулся в коридор, но там было уже пусто и тихо.
Тетя Вера стояла на подоконнике, Таня подавала ей мокрую бумажную ленту, с которой капал клейстер. Бобка отправлял в таз следующую, сухую, притапливал ее пальцем, вылавливал, протягивал Шурке. К Шурке уже тянула руки Таня. Работать конвейером Форда оказалось гораздо сподручнее.
Шурка как раз держал этого капающего плоского червя, когда в дверь стукнули и просунулась голова с низким лобиком и с выпуклыми, мощными бровями.
– А вы все работаете? – весело заговорила голова. – А у меня котлеты скоро будут. И пирожки с мясом. И колбаски. И отбивные. Приходите, посидим, поедим, еды – во! – натужно улыбалась она.
– Спасибо, ну что вы, – принялась отказываться тетя Вера. – Да у нас и времени нет рассиживаться. Вот окна заклеим и уйдем.
Соседка побледнела, замахала руками.
– Ни-ни! Не выпущу, пока не накормлю! Котлетки! Колбаски! И пирожки с мясом! – завопила она. – Я быстро сварганю! Все приходите!
И Таня, Шурка, Бобка, тетя Вера услышали, как она кричит во все двери поочередно:
– Всех угощаю! Мы же соседи! Советские люди! Друг другу помогаем! Верно я говорю?
Тетя Вера встретилась с Таниным взглядом.
– Бывают добрые люди, – сказала она.
И нахмурилась. Тетя Вера не любила врать.
– Понимаешь, Таня, – поправилась, – иногда люди делают плохие вещи из добрых побуждений – и наоборот. Мы с тобой про нее ничего не знаем. Может, она добрая. А может, хотела убрать мясо в ледник и обнаружила, что лед растаял или коты туда забрались.
Таня ничего не сказала.
– Или крысы, – добавила тетя Вера.
– Пирожки? – с интересом уточнил Бобка. Он сразу почувствовал, как живот булькнул: да-да, пирожки!
– Все равно в результате она угощает всех соседей и даже совершенно незнакомых ей людей. И это хороший поступок. Понимаешь?
А Таня подумала: «Хорошо, что это не наша квартира». Хотелось поскорее отсюда уйти.
– Не пущу! Голодными не выпущу! – радушно кричала Коровья Нога (так Таня мысленно прозвала соседку).
На «котлетки, колбаски, пирожки» сошлась вся квартира. Сгрудились на общей кухне. В середине составили несколько столов.
Соседка с короткой стрижкой и в очках, похожая на учительницу, высматривала что-то на блюде с пирожками, а потом спросила:
– Это гигиенично? Мясо точно прожарено? В нем нет цепней?
Таня узнала голос: это она недавно кричала про бактерии.
Мужчин было всего трое. Старичок с белой бородкой сидел возле Тани, ел молча и быстро. Тетю Веру усадили между усачом в пиджаке и человечком в круглых очках и тюбетейке. Шурка посмотрел на них и отвернулся. Оба это заметили.
