Идрис Базоркин - Из тьмы веков
Вы понимаете, строевик он, может быть, и никудышный, но вхож принц Напо во все двери. И знает очень много. Расскажу вам главное из того, что мне пришлось услышать.
Ну, во-первых, в высших сферах до сих пор тяжело переживают провал наступления нашей Первой и Второй армий в Восточной Пруссии. Бездарного Ренненкампфа[159] многие готовы считать изменником.
Хорошо, что хоть Юг сумел поднажать здесь, в Карпатах. Во-вторых, союзники дали немцам сражение на Марне. И те, не ожидая от французов такой прыти, отошли. Там с обеих сторон дралось около двух миллионов человек. Это грандиозно. Но надо было видеть, господа, с каким чувством рассказывал об этом Напо! Временами мне казалось, что передо мной тот самый великий маршал Мюрат! Вот что значит кровь!
Наша Ставка готовила новые планы, когда в сентябре кайзер вдруг обрушил на нас в направлении Варшава — Ивангород удар Первой австрийской и Девятой германской армий. Весь октябрь шли кровопролитные бои. Однако на этот раз Ставка сумела перегруппировать силы, создала перевес на правом берегу Вислы и повела контрнаступление.
Вы помните, в то самое время нас перебросили сюда. Это был маневр. Немец ожидал здесь нового наступления и не смог снять отсюда на Польский театр ни одной дивизии. План по захвату Варшавы был сорван. А дальше наши двинули их еще на полтораста верст назад. Таково положение на сей день. Положение совсем неплохое. И давайте за это опорожним заждавшиеся кружки.
— Да, это обнадеживающие вести! — воскликнул любимец командира полка Химчиев. — Но что же будет с нами? Так можно и всю войну просидеть, пороха не понюхав!
— Не волнуйся, князь! — улыбнулся Мерчуле. — В этой мясорубке каждый получит свое! Да! Вот еще, чуть не забыл! Оказывается, по ту сторону фронта о нас ходят целые легенды. Нас там называют «Варварами России». Их командование пытается урезонить своих и говорит, что мы, мол, относимся к иррегулярным войскам, которые по своим качествам всегда уступают кадровым.
Но австро-венгерских, да и немецких солдат эти объяснения плохо успокаивают. Они усвоили одно: раз дивизия «дикая», — значит, в нее собраны все русские зуавы, ирокезы, бушмены, — словом, фанатичные дикари, которые гораздо опаснее даже казаков. За каждого убитого дикаря мстят. С пленников снимают скальпы, а иногда пьют их кровь и пожирают!
Гости Мерчуле дружно смеялись.
— А ведь в этом есть доля правды! — воскликнул Байсагуров. — Всадники обязательно будут мстить за каждую нашу жертву!
— И молодцы! — решительно сказал командир полка. — Это война. Пусть знают наших.
Было за полночь, когда дверь в горницу распахнулась и на пороге появился человек в бурке, запорошенной снегом.
— Из штаба дивизии. — представился он и передал пакет командиру полка.
Мерчуле прочитал приказ, поднялся. Улыбнулся Химчиеву.
— Господа офицеры, выступаем в 3.00.
Взяв под козырек, офицеры направились в сотни.
Ночь стала светлее. На дремлющий лес тихо ложился мягкий снег.
Ингушский полк пришел в соприкосновение с противником совсем неожиданно.
Железнодорожная станция, на которую он был направлен, считалась оставленной без боя. Но на рассвете разведка донесла, что станция забита австрийцами. Они окопались там и, видимо, не собираются уходить.
Из штаба дивизии последовал приказ: «Станцию взять!» Местность была холмистая. В лощинах держался туман. Две сотни спешились и вступили с противником в бой по обе стороны железнодорожного пути. Остальные, прикрываясь лесом, зашли австрийцам во фланг. И когда пешие сотни поднялись в атаку, кавалеристы с диким воем и гиканьем ударили по врагу.
Схватка была короткой. Австрийцы бежали, бросая оружие. Станция и большие трофеи достались полку почти без потерь.
Часа через два все было готово, чтобы с воинскими почестями предать земле первых убитых. Но Чаборз, подоспевший сюда из обоза, о чем-то поговорил с Бийсархо, муллой, и они втроем пошли к командиру полка и стали просить его исхлопотать вагон для отправки убитых домой. Они говорили, что это поднимет настроение всадников и их уважение к командиру.
Вечером, когда блеклое солнце зашло за лесистые холмы и от земли потянуло холодом, проводить своих товарищей на станцию собрались все, кому позволяла служба.
Паровоз стоял под парами. В конце состава были вагоны с трофеями и один — с убитыми. Сопровождали их раненые. В этот же вагон погрузили кое-какие вещи, добытые на станции для семей погибших. Груз никто не проверял, и под наблюдением Бийсархо Чаборзу ничего не стоило добавить к двенадцати покойникам еще два гроба. В одном из них были австрийские винтовки, в другом — патроны. Легко раненный в руку родич Чаборза знал, куда и кому отвезти этих «покойников» и что за них получить. Сам он должен был вернуться в полк через две недели. Поезд тронулся. Мулла молитвенно поднял руки. За ним подняли Чаборз, Бийсархо и все остальные. Пошел снег. Вагоны медленно уплывали в серую даль. Вот уже виден только последний… Наконец в снежной пороше исчез и он. Холод пробирался под бурки солдат, ложился на сердце…
Чаборз с облегчением вздохнул и, обращаясь к мулле и Бийсархо, прошептал:
— Пойдемте ко мне… Есть чем погреться… В такой день никому не грех… — А когда шли, подумал: «Когда же еще бой? Отослать бы еще пару гробов…» И вдруг, испугавшись собственной мысли, он почти вслух воскликнул: «Чур меня!..»
Калой и Орци последними покинули станцию. Шли они вместе, но каждый думал о своем.
«Сколько горя и слез повезли!.. А сколько могил встретилось уже в пути!.. Убитые в землю уходят, а горе остается…»
Мысли Калоя перебил Орци:
— Было убито двенадцать, а отправили четырнадцать гробов…
— Должно быть, двое скончались от ран, — откликнулся Калой. Орци оглянулся. Вокруг не было ни души. Он совсем приблизился к брату и сказал:
— В двух фобах Чаборз и Соси отправили домой… винтовки и патроны!..
Калой остановился.
— Что?
Орци повторил.
— А зачем?..
— Как зачем? — удивился Орци. — Продавать!.. Если сказать Байсагурову, — заторопился он, — их сейчас же арестуют и по проволоке скажут, чтоб задержали вагон! Сказать?
Калой тяжелым взглядом смотрел на брата, и счастье было того, что в наступившей мгле он не видел его глаз.
— Они собираются торговать награбленным. А ты чем? — наконец спросил он.
— Как чем? Я не собираюсь… — растерялся Орци.
— Будь это дома, я изодрал бы твою шкуру!.. — сказал Калой.
Орци невольно попятился.
— Наперед запомни: останусь один, но языкатого брата не потерплю!.. Калой пошел. Орци виновато шагал за ним.
— Соси не раз глумился надо мной, — сказал он через некоторое время, — вот я и подумал: не отомстить ли ему?..
— Язык — это бабское оружие! — откликнулся Калой. — А если тебе больше нечем мстить, юбку надень!..
Больше они не говорили. Только через некоторое время Орци, видимо, в ответ на какую-то свою мысль здорово стукнул себя по лбу кулаком.
В эту ночь взвод Бийсархо шел в пикеты. В такой снегопад нужна была особая осторожность, и корнет предупреждал своих людей. Всадники не верили в опасность. Кому придет на ум в метель на двор вылезать! Однако приказ есть приказ.
Орци с товарищем лежали в кустах, в стороне от поврежденной железной дороги. Снег огромными хлопьями валил без конца.
Они завернулись в бурки. И самым сильным их противником оказался сон. Он одолевал обоих.
В полночь на полотне показалась тень. Присмотревшись и не поняв, волк это или собака, всадники, однако, отметили, что животное, прислушиваясь и оглядываясь, бежало от кого-то со стороны противника. Это рассеяло сон, насторожило.
И снова время шло, и ничто не нарушало ночного покоя.
У Орци заныло в животе. «Надо же в такое время!» — с досадой подумал он и решил назло самому себе перетерпеть. Но резь усилилась, стало невмоготу. В конце концов ему все-таки пришлось подняться и пойти в разбитый домик путевого обходчика, в который они заходили, когда шли на пост.
Соблюдая осторожность, Орци тихонько добрался до дома. В нем по-прежнему все было мертво. Двери и окна сорваны взрывом. Однако здесь снег не слепил глаза и не дул ветер.
Через некоторое время Орци мог уже возвратиться на пост. Но ему так не хотелось снова вылезать на холод, что он решил покурить. Курить он начал недавно, курил плохо и тайно от Калоя. Табачный дым сам по себе не доставлял ему удовольствия, но зато было приятно иметь кисет, табак, угощать товарищей и самому угощаться.
Вот и сейчас он скрутил цигарку, сунул в рот и вспомнил: «А спичек-то нет!..»
В это время около дома послышались осторожные шаги. Кто-то обходил его, останавливаясь и, видимо, прислушиваясь. Постояв в дверях, человек вошел в сторожку.
Орци, уверенный в том, что это его напарник, обрадовался и негромко спросил:
