Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов
— Ты бы в церковь сходил, помолишься, свечку поставишь, глядишь — и быстрей на поправку пойдёшь.
Евсей редко посещал церковь, на этот раз у него появилось острое желание побывать в храме. В воскресенье вместе с бабкой Акулиной он пошёл на службу.
— У нас церква хорошая, ты не думай. У нас даже сам царь-батюшка, что ныне на троне, бывал на службе. Денег — аж сто рублёв подал да посуду церковную с гербами подарил. Хорошая церква, молитва благодатная здесь, помогает сразу, — ворковала Акулина.
Евсей слушал её, не перебивая, хотя не верил. Царю более и делать нечего, как в Конторке в церковь по сто рублёв носить. Где царь, а где Конторка. Пусть бабка говорит, раз ей так нравится. Не верил Евсей, а зря, — не было в словах Акулины выдумки.
К храму со всех сторон тянулся народ. Люди шли наряженные, семьями с детьми, шли и по одному, словно малые ручейки в большое озеро текли. Евсей и ранее видел воскресные походы в церковь, да только не приходило на ум самому присоединиться. А сейчас он с полным достоинства видом проследовал до церковных ворот, перекрестился трижды, благо правая рука была здоровая, и вошёл внутрь. Евсей купил свечей и поставил туда, куда указала бабка. Затем прошёл в сторонку и стал смотреть и слушать. Пока не началась служба, люди ходили, ставили свечки, занимали места получше. Вскоре церковь была полна, и началась служба. Монотонно звучала молитва, подпевали дивные голоса, люди в едином порыве крестились. Стоя с краю, Евсей стал смотреть, как ведут себя прихожане, большая часть которых относилась к службе совершенно серьёзно. Старушки смотрели по сторонам и шикали на нерадивых, ребятишки успевали толкнуть рядом стоящих подростков, получить сдачи, подзатыльник от родителя и заработать недовольство старух.
Постепенно служба захватила Евсея, и он ничего не видел, слышал только голос батюшки, вспоминая слова молитв, знакомые с детства. После причастия он вышел на крыльцо, повернулся к дверям, перекрестился и отошёл, чтобы не мешать другим. Бабка Акулина вышла следом.
— Легче стало? — спросила она.
Евсей стал прислушиваться к себе, приподнял больную руку: действительно, стало легче. То ли из-за молитвы, то ли само проходило, но результат чувствовался.
— Да, — сказал Евсей.
— Вот видишь, не забывай ходить в храм, а то все беды от грехов наших.
— Вроде не грешил особо.
— Это гордыня в тебе говорит, не ты. Самый тяжкий грех — это гордыня. Человек грешит всегда: вот покаешься в храме, и легче становится.
Евсей не стал спорить, просто решил, что нужно почаще заходить в храм.
Через неделю Конторку посреди ночи разбудила пальба. В тишине особенно звонко раздались выстрелы. Соседи, сначала остерегаясь, выглядывали за ворота, потом, разглядев человека, который стрелял в небо и орал благим матом, признали в нём местного дебошира Маркела. Собрались было расходиться по домам, да только расслышали, что Маркел орал:
— У меня сын родился! Ура! — Бабах с ружья и снова: — Ура!
Неделю праздновал Маркел рождение сына, накупил подарков жене
и маленькому сыну, поил друзей и соседей, пока Настасья не прекратила его восторги:
— Сейчас заберу сына и уйду к родителям: покоя нету, праздник у тебя, всё остановиться не можешь.
— Не пущу, не дам сына, — заявил Маркел, но не очень уверенно.
— А ты спробуй, — сказала Настасья решительно и стала пеленать ребёнка.
— Не пущу, — сказал Маркел и встал в дверях, распахнув руки, — Настя, ну не уходи, хочешь, я на колени встану?
— Ну-ка, встань, штаны мне стирать! — прикрикнула она. — Давай печь растапливай да воды натаскай — дитё купать надо.
— Я сейчас. — Маркел подскочил к жене, подхватил её на руки, поцеловал и прижал к себе.
— Иди уж, раздавишь.
Зиму Евсей прожил в деревне, по воскресеньям посещал службу, ходил вместе с братом. Рука приходила в норму, немного побаливала, но уже работать можно было. Приехали с заимки работники, сказали, что дом готов.
— Поживёшь на заимке, приглядишься, — говорил Хрустов, — посмотришь, чем лучше заняться. Мне бы хотелось, чтобы ты там поселился и по возможности осмотрелся: с Туманшета спускаются охотники, им иногда срочно нужно продать пушнину, возможно, и золотишко. Правда, там хозяйничают канские купцы, но и они не всех охотников контролируют. Будешь ласков с ними — будет и результат. И сам сможешь охотиться, коль пожелаешь, — тайга под боком. Там и Родиону раздолье будет — погуляет с ружьём.
— Можно и посмотреть, — решил Евсей. — Пора самому себе хозяином быть. Если пожелают рядом поселиться друзья, буду только рад.
16
— Ах ты, гад ползучий! — орал Хрустов и колотил сына куда попало. — Злыдень! Без ножа режешь! Сволочь!
Сын извивался и визжал. Около стенки стояла, сжавшись в комочек, молоденькая девушка и плакала.
Хрустов обходил двор, вдруг услышал сдавленные крики и шум из сеновала. Открыв дверь, увидел, как его сын пытается раздеть девчонку, работавшую по хозяйству. Схватив насильника за шиворот, Илья Саввич стал его бить со всей яростью, с каждым мгновением осознавая всю мерзость сыновнего поступка.
— Тебе гулящих девок мало, на молоденьких потянуло! Тебя же, гад, и всю нашу семью проклянут старухи, если узнают про это!
Сын уже не выл, только повизгивал после каждого удара.
— Вы его убьёте, — вдруг услышал он и остановился.
Хрустов присел на чурку и понял, как он сильно устал.
— Снасильничал? — спросил Илья Саввич.
— Не успел, — прошептала девушка.
— Ты чья?
— Панина я, Ульяна.
— Откуда?
— Из Еловки, там у меня бабушка.
— Родители где?
— Померли, когда я маленькая совсем была. С бабушкой живу.
— Плохо живётся?
— Да.
— Давно работаешь здесь?
— Две недели.
— Тебе сколько лет?
— Шестнадцать. Скоро семнадцать будет, — несмело добавила она.
— Я тебя попрошу: ты никому не говори, что здесь случилось, а я тебя сосватаю за любого, на кого пальцем покажешь. Попробую сосватать, — уже спокойно говорил Хрустов. — Его не бойся, больше не сунется.
— Ты замуж-то хочешь? — спросил лавочник.
— Не знаю.
— Значит, хочешь.
Когда они вышли во двор, увидели идущего навстречу Евсея. Девушка прошептала чуть слышно:
— За него замуж хочу.
— А что? Может, так и лучше будет, — сказал Хрустов. — Почему за него?
— Он в обиду не даст.
— Это точно. Хорошо, иди пока,
