Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Да только Роман оказался умнее и хитрее всех. Прознав про заговор, он первым делом послал к великому князю, напомнив ему, что при жизни Владимира Ярославича он был покровителем сего злосчастного князя, а стало быть, не откажет в покровительстве и преемнику — Роману. Это — долг великого князя, которого Роман Мстиславич признает своим господином и клянется ему в верности.
Такой Роман великому князю был выгоден, прежде всего как усмиритель Ольговичей и неугомонного Рюрика. Покровительство ему было обещано — все равно что даровано, и теперь он мог никого не бояться: все южные города признавали господство владимирского князя, а в Переяславле сидел сын Всеволода Юрьевича — Ярослав. Роман собрал войско сильное, нанял черных клобуков и подошел к Киеву — как раз когда в княжеском дворце Рюрик с Ольговичами уже договорились: кому сколько чего перепадет, как Романко-пес будет изгнан.
А жители киевские не стали сопротивляться Роману: люди всегда чувствуют сильного государя и отдают ему предпочтение перед слабым, хотя бы тот был и добр и великодушен. Рюрик же не был ни великодушен, ни добр. Князь Роман торжественно въехал в Киев и позволил заговорщикам, затворившимся в Верхнем городе, унести ноги.
Великий князь, дав Роману благословение на захват Киева, хотел от галицкого князя важной услуги. В то время половцы, отпугнутые от владимирских и рязанских пределов, принялись грабить Византийскую империю. Греки, не зная никого, кто бы мог им помочь, кроме великого князя Владимирского, бывшего к тому же греком по матери — сестре покойного императора Мануила, просили его о помощи. Оказывая благодеяние Роману, Всеволод Юрьевич потребовал от него взамен защитить империю от поганых. Князь Роман охотно принял это предложение. Еще бы! Совсем недавно прозябал в безвестности, никому не был нужен, и вот — перед ним уже трепещут русские князья, а иноземные ждут от него защиты. Как прекрасно подойдет сильному князю галицкому слава освободителя христианского мира от поганых язычников! Роман усадил в Киеве во всем покорного ему двоюродного брата, луцкого князя Ингваря Ярославина, и двинулся на юг. Разбил там половцев, успевших обосноваться во Фракии и осаждавших Константинополь, пожег их многочисленные вежи, освободил тысячи пленников, в том числе и русских. Даровал всем свободу — победа в блистательном походе сделала его великодушным. Слава князя Романа гремела по всей Византии, а это не могло не быть приятно великому князю, да и выгодно тоже — пусть весь мир слышит о силе русского оружия! Да, князь Роман Мстиславич был подлинный союзник, понимавший, что служба, исполняемая им для великого князя, только добавляет ему самому славы и величия. Ни Рюрик, ни Давид, ни тем более Ольговичи этого никогда не понимали.
Они ничего не поняли, даже когда Роман торжественно возвратился в Галич. Успех Романа в Византии мало их занимал, а то, что в Киеве находится Ингварь Ярославич, никогда ранее не смевший об этом мечтать, да и права на Киев не имевший, по их мнению, они приняли за Романову слабость. Уверенные в том, что Роман не сможет их наказать, дети Святослава — Всеволод, Глеб, Владимир, совокупив свои дружины с Рюриковыми, чуть ли не всю казну истратив на то, чтобы нанять половцев, взяли Киев приступом.
На этот раз речь даже и не шла о княжеском столе. Ольговичами и Рюриком руководила только месть, желание наказать киевских жителей за их благосклонность к Роману Галицкому. Его полки были далеко, великий князь Владимирский мало заботы имел о Киеве, защиты городу ждать было неоткуда. Так что Киев взяли быстро.
Они совершили страшное преступление: открыли путь для грабежей и убийств иноплеменникам, да вдобавок таким, для которых в отношении русских не существовало запретов. Половцы, ворвавшись в город, стали уничтожать население.
Недолго могли горожане обороняться в своих домах: каждый дом осаждался толпой поганых, поджигался, если жители раздражали их своим упорством. Но и сдавшимся не было пощады. Молодые и здоровые юноши и девушки отбирались как скот — на продажу, остальные вырезались. Кровь стариков на улицах смешивалась с детской кровью. Тела — обезображенные и поруганные — валялись повсюду. Все, что было ценного, отбиралось, женские украшения отрезались вместе с ушами и пальцами, церкви грабили дочиста.
С утра до вечера шла резня — такой еще Киев не видывал со дня своего основания. Рюрик и Ольговичи старались не отставать от поганых, и поскольку им было хорошо известно, кто из горожан самый богатый, где лучше и безопаснее поживиться, то в грабежах они весьма преуспели. Киев был растерзан и убит — украшения, создававшиеся веками, богатства, накапливаемые поколениями, — все было увезено, жители — или уничтожены, или уведены половцами. В один день великий город потерял и блеск и величие, опустел и умер.
Они покинули город вместе, но тут же разошлись в разные стороны — поганые в степь, Ольговичи — в Чернигов, Рюрик же отправился в свой Овруч, где и затворился, понимая, может быть, что теперь, после такого злодеяния, следует ждать возмездия. А оно должно неотвратимо наступить — и станут ли тогда Ольговичи защищать Рюрика? Ответ был ему слишком хорошо известен, и Рюрик ждал, сидя в Овруче, принимая все возможные меры для обороны. Правда, он еще не знал, кто соберется его наказывать — оскорбленный Роман или же сам великий князь, который тоже мог рассердиться и мстить.
Получилось же так, что возмездие Рюрику пришло сразу и от великого князя, и от Романа, потому что действовали они вместе.
Узнав о чудовищном преступлении, Роман не стал поступать так, как ожидал от него Рюрик, затворившийся в Овруче. Роман связался с великим князем и уговорил его для виду простить бывшего своего тестя, а самому Роману предоставить полную свободу в отношении Рюрика. Всеволод Юрьевич заставил себя смирить гнев, потому что понял: месть Романа будет более изощренной, чем просто взятие Овруча. Великий князь знал Романа и согласился со всеми его просьбами. Например — сообщить Ольговичам, что не держит на них зла и прощает за сотрудничество с Рюриком.
Ольговичи, поверив великому князю, занялись Литвой, тревожившей их уделы. Рюрик остался один. Мало было его наказать, просто победив в бою. Он должен быть унижен, навсегда отстранен от возможности княжить и тешить свою гордость. Это Роман великому князю твердо обещал.
Он все же подошел с войском к Овручу, но не для осады, а для того, чтобы предложить Рюрику мир, вечную дружбу и совместный поход против поганых, разрушивших Киев. Рюрик не знал, что и думать. С одной стороны — войско давнего врага стояло под стенами города, с другой стороны — давний враг уверял в любви, и не только в своей. Великий князь, оказывается, тоже готов был раскрыть Рюрику объятья, как блудному сыну. Больше всего Рюрик любил, когда его приглашали мириться. Он не смог не откликнуться на такой призыв — открыл ворота, впустив Романа в город. Примирение отметили, как и полагается, пиром, а через несколько дней, подождав только Ярослава Всеволодовича, сына великого князя, который привел переяславскую дружину, отправились мстить поганым за разорение древней столицы. Вот это Рюрику было по сердцу! Какие могут быть счеты между русскими князьями? Вперед, все вместе, а если что и было раньше, то забудется. И действительно — никто не напоминал Рюрику о Киеве, не упрекал вероломством. Зима выдалась лютая, поход оказался трудным. Но успешным — пожгли, порубили поганых достаточно. Взяли пленных и скота немало. Возвращались с победой, и Рюрик уже подумывал: не сесть ли снова в Киеве, тем более что и Роман передавал ему согласие на то великого князя.
Но когда Киев был уже недалеко, возле Триполя, Роман велел своей дружине схватить Рюрика и бывшего вместе с ним сына, Ростислава. Дальше произошло совсем уж непонятное: Рюрик был доставлен в Киев без всякого почета, введен в Выдубицкий монастырь, где увидел супругу свою и дочь, с которой князь Роман так и не согласился когда-то жить. Здесь Рюрика и постригли в монахи вместе с женой и дочерью.
Рюрик был убит, раздавлен, уничтожен. Еще вчера считавший себя сильным, удачливым, полный надежд и намерений на будущую светлую жизнь, он вдруг оказался в старой, темной монашеской келье, одетый в рубище, принуждаемый настоятелем и братией к труду и молитве. В знак признательности за разорение монастыря ему и келью подобрали похуже, и работу заставляли делать погрязнее. Исчез из мира один из самых известных князей, гордость свою вынужденно сменил на иноческое смирение, и все, что ему осталось, — это черный хлеб, смоченный слезами бессилия, и возможность ночью, кляня себя, за доверчивость, поскрипеть вдоволь зубами от злости.
По просьбе великого князя Роман посадил в Киеве на стол Рюрикова сына Ростислава, приходившегося Всеволоду Юрьевичу зятем Ему, однако, запрещено было помогать отцу, находившемуся рядом. Но Ростислав, кажется, не очень был этим огорчен. От Ольговичей возражений по поводу нового киевского князя не поступало, да и понятно — Киев представлял из себя довольно жалкое зрелище, разоренная ими же, Ольговичами, Киевская земля была уделом незавидным, да и с великим князем и Романом Галицким им без особой нужды ссориться не хотелось.
