Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья
— Не мог я, Карпо, оставить тебя одного, — оправдывался Явтух. — Черт с ней, с этой потаскухой, если даже и сбежит. Доедет и без нас, а я благодарен ей за добрый совет оставить тебя тут, в теплой хате.
Карпо был в тяжелом состоянии, говорил только глазами. Оставили Карпо в хате старика пасечника, бывшего казака. У него двое сыновей служили в реестровом казачестве, и он с радостью принял раненого. Подогрел на огне какую-то мазь из воска и намазал на сухой листок чемерицы, заготовленной еще летом. Размякшую горячую лепешку приложил к ране на плече. Затем угостил больного хмельным медом, молоком и подал люльку с крепким табаком.
— Выздоровеешь, казаче, не такие раны залечивал, — успокаивал казака. — Однажды ночью на пасеке моего Серка волк покусал, не меньше чем тебя ляхи. За неделю зажило от тысячелистника с воском.
Ночью, когда старик Омелько спал на печи, Карпо потрогал Явтуха за плечо:
— Спишь, Явтух?
— Да разве уснешь с этими мыслями. Голова разрывается, когда подумаю об Орине: так без креста и умерла, бедняжка.
— С крестом, известно, не так страшно. Но мне вот и с тринадцатью крестами неохота помирать, прости господи. У меня же дети… Э-эх, душа моя, словно овечий хвост, снова в репейнике… Не собираюсь я помирать, сто чертей в печенку, Явтух! Неужели наши казаки не довезут кумушку?
— Довезут! Говорили, что снова веревками, как дитя, спеленают.
— Может быть, и довезут. А тут у деда Омелька и я выживу, не помру. Седлай, брат, коня да скачи в Белую Церковь…
— Вот те и на!.. У тебя снова жар, Карпо, успокойся. Может, дать попить воды или… водки? У меня есть немного.
Карпо попытался улыбнуться. При бледном свете, проникавшем в хату сквозь узкое окошко, Явтух едва заметил на его лице слабую улыбку. Но все же заметил и понял.
— Зачем обивать пороги мне у разных церквей, белые они или желтые? Выздоровеешь — вдвоем и поедем.
— Нам не до шуток, Явтух, я говорю серьезно. Слыхал, старик говорил вчера вечером, что батько Хмель уже прошел с войском на Белую Церковь. Разве усидишь в Чигирине, когда эти изверги уже потрошат пограничные полки? Если бы прямо сейчас ты выехал на Володарку, то завтра к вечеру был бы уже в Белой Церкви.
— Ну, приезжаю в Белую Церковь, говорю: «Здравствуйте, с кем не виделся!..»
— Скажешь и это, а как же. Здравствуйте, люди добрые, укажите, мол, пожалуйста, дорогу к Хмельницкому. Потому что я привез ему, как гетману всей Украины, важные вести!
— А как же, ждут не дождутся там Явтуха. Его только и не хватает у гетмана…
— Погоди же, право, не хватает! Гетман, может быть, до сих пор и не знает о нападении шляхты на Красное и гибели Нечая. А кто ему расскажет всю правду? Скажешь, казак Полторалиха послал. Доложишь, что ляхи напали ночью, со всех сторон подожгли местечко, а Нечай погиб… А потом уже отдашь ему эту грамоту и скажешь, где взял ее, у кого вырвал из рук, и как молодую жену потерял — тоже расскажешь.
Явтух молчал. Взял грамоту из рук Карпа. Но как его, немощного, оставить одного у чужих людей?
— Хорошо, Карпо, поеду! — наконец согласился он. — Скажу — Карпо прислал. А ты не залеживайся, выздоравливай. Все, что знаю, расскажу: и как ляха Игноция поймал и допрашивал с помощью нагайки, и об одиннадцати бочках водки для сотников, и о паненке Томилле все расскажу…
— О Томилле не надо! У каждого из нас, как и у Данила Нечая, бывают заскоки. Зачем говорить гетману об умершем? А вот о том, что Гелена, вырываясь из твоих рук, бросилась к ляхскому ротмистру, — об этом скажи. Но только после того, как отдашь грамоту. Да скажи, Явтух, что и твою Орисю они, проклятые иезуиты с кумушкой, на тот свет отправили без молитвы…
Явтух ладонью закрыл рот раненому, посмотрел на лежавшего на печи старика.
— Молчи! Карпо, я еду… Значит, вдоль реки на Володарку, а оттуда на Белую?
Карпо теперь только мигал глазами. Явтух поцеловал его в лоб, взял со стола свою саблю и прицепил к поясу. Затем подошел к стене, где на крючке висела его шапка, надел ее и, низко наклонившись в двери, вышел.
На дворе уже запели петухи. Явтух провел коня мимо хаты, чтобы Карпо слышал, и уже за воротами вскочил в седло.
«А что, если вернется проклятая девка?..» — подумал.
Но конь уже скакал рысью, объезжая занесенные снегом низкие тыны крестьянских усадеб. За последней хатой на околице Явтух свернул в лес, где по косогору спускалась к реке дорога. Это и была торная казацкая дорога на Белую Церковь.
33
За два дня пути Явтух только дважды соскакивал с седла, да и то чтобы накормить коня. За Володаркой ему на каждом шагу встречались войска. Несколько раз его останавливали татары. Где врал, где угрожал, а в большинстве случаев просто удирал, полагаясь на своего коня. Под вечер следующего дня его остановили казаки на переправе через Рось. Им бросилось в глаза новое польское седло. Тут же ссадили Явтуха с коня и привели к полковнику.
Полковник был занят переправой конницы по подтаявшему льду и приказал отвести Явтуха к обозному старшине. Однако Явтух уперся:
— Как это до обозного, полковник? Вон уж вечер надвигается, а я спешу к гетману с грамотой. Два дня не слезал с коня…
— Давай грамоту, — приказал полковник. — Я Петр Дорошенко, правая рука гетмана тут на переправе! Ты из Москвы?..
— Да нет, Явтух я…
— Вот и хорошо, что ты Явтух. А мы московских поджидаем. Давай сюда грамоту!
— Карпо Полторалиха велел отдать ее в руки самому гетману!
— Карпо? — заинтересовался Дорошенко. — А где же Карпо? Сотник Роман, прикажи немедленно вернуть казаку седло!..
— Все расскажу гетману, полковник…
Они пробирались в темноте по густому лесу вдоль Роси да через крестьянские дворы. В лесу ржали кони, проходили вооруженные отряды, часовые жгли костры. Казаки, освещенные пламенем костров, казались ночными привидениями. Где-то за Росью пели свадебную песню:
Стала дивка на рушнык,Давай, божэ, щастя!..
Совсем стемнело, когда Дорошенко с Явтухом разыскали гетмана возле водяной мельницы. На оклик Дорошенко выехал из-за моста верхом на коне. «Украинский гетман», — подумал оробевший Явтух. Следом за гетманом на белом коне ехали татарский мурза и целый отряд старшин и джур.
— Ну как, Петр, нашел переправу для конницы? Следят ли казаки за дорогой из Москвы? — спросил гетман. — Если и в самом деле царские послы не свернули на Чигирин, так надо их тут не прозевать!.. А от Пушкаренко из Сквиры нет еще вестей?
— Тут грамота, Богдан.
— Из Москвы? От кого грамота, полковник?
— От Карпа Полторалиха… — поторопился Явтух.
— Наконец-то! — невольно вырвалось у Богдана.
Хмельницкий тотчас соскочил с коня. За ним соскочили полковники, только мурза чванливо гарцевал на белом коне. Умолкли джуры, готовые каждую минуту выполнить приказ гетмана.
Богдан давно уже ждал вестей от Карпа. Ведь он, единственный человек, знал, в каком состоянии и с каким намерением Богдан провожал в эту дорогу Гелену…
Молча вошли в мельницу, где гетман устроил себе походный курень. На сбитом из досок длинном столе, стоявшем вдоль стены, горело несколько сальных и восковых свечей. Тут пахло мукой, плесенью и пивом. Среди глиняных кружек и жбанов на столе лежали бумаги и книги, свезенные из окрестных имений и белоцерковского магистрата. Увидев гетмана, казаки и старшины тут же вскочили на ноги. Несколько шляхтичей, сидевших в дальнем углу, окруженные казаками, тоже послушно поднялись по приказанию Выговского, который со свечой в руке разговаривал с ними. Выговский тут же пошел навстречу гетману.
— Так говоришь, казаче, от Карпа? — еще раз переспросил Богдан.
— От него, пан гетман. Как прикажешь, батько, при всех и докладывать?..
— Да нет. Ведь и у батюшки исповедуются наедине.
Хмельницкий окинул взглядом полутемное помещение мельницы. Присутствующие настроились слушать его разговор с посыльным Карпа Полторалиха.
— Нет, казаче… Пан Выговский, кончай с полковниками суд над шляхтичами. Пускай мурза ясырь из пленных шляхтичей, как нашу плату за помощь, по собственному вкусу выбирает себе. А мы с казаком пойдем в соседнюю хату… Полковник Дорошенко пойдет с нами.
И они скрылись в ночной темноте. Вдоль Роси горели факелы, и все вокруг окрашивалось в багряный цвет ада. Всюду спешили и толпились люди, скрипели телеги, стоял приглушенный ночной темнотой шум.
Хмельницкий не прислушивался ко всему этому. Тяжелой походкой он шел вперед, направляясь к первой хате, в которой светился огонек. Тесная хата была набита казаками. Показавшегося в дверях гетмана тотчас узнали и умолкли.
— Чья сотня? — спросил Богдан.
— Ирклеевцев, пан гетман.
— Разрешите, славные казаки ирклеевцы, гетману поговорить с дозорным…
Казаки знали доброту Хмельницкого, когда он не разгневан. И когда их попросили выйти из хаты, казаки, не ожидая повторения просьбы, столпились у двери. Хмельницкий прошел в красный угол, подтянул фитиль в стоявшей на столе плошке. Он несколько раз то садился на скамью, то поднимался, покуда не уселся удобнее, потупил взор, не взглянув на Явтуха.
