Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
— Назад! Назад, Анюта, скачи к башне, уходи за реку!
Умела ли женка его плавать, он не знал. Здесь все равно смерть, так уж лучше в своей, русской реке…
То ли она не слышала, то ли не хотела слышать. Узнав мужа на лестнице по черному панцирю, подлетела к стене, бросила лошадь, заспешила наверх, обнимая ребенка окольчуженными руками. Услышав боевой клич Каримки, Олекса кинулся на помощь. Старшина кожевников уже работал на стене своей широкой секирой, его остановили копьями, тогда он бросил топор, схватился руками за древка, мощным толчком опрокинул двух врагов, кинулся вперед, и на стене сплелся клубок орущих тел. Подоспевшие кожевники пустили в ход мечи и секиры, никто словно и не чуял близости смертной бездны под ногами. Олекса с разбегу ворвался в скученную толпу, отбил чью-то саблю, ударил в кожаную броню острым тарчем щита. Истошный вопль падающего со стены человека заставил врагов отпрянуть, они бросились назад. Кожевники не преследовали убегающих, они хватали заборола, загромождали стену. Анюта подбежала, задыхаясь, к ее груди, замерев, припала девочка лет четырех в порванной сорочке. В панцире жены торчали две стрелы, одна свисала сзади, застряв в сетке бармицы — в затылок метил стрелок, ища слабое место.
— Зачем вернулась? — набросился на нее Олекса. — Беги к башне, уходи за реку!
— Я с тобой, Олексаша! — Анюта плачущими, незнакомыми глазами смотрела на мужа, и Олекса содрогнулся, едва подумав о том, чего насмотрелись сегодня эти исплаканные глаза. С начала боя он впервые так близко видел их. Издали, едва поблескивая в щелях стального забрала, они казались такими же, как у всех дружинников.
— Не гони меня, Олексаша!
— Шайтан-девка! — взъярился Каримка. — Видишь?
Торжествующий рев ордынцев заставил глянуть вниз всех разом. Рослый Клещ падал лицом вперед в толпу серых кожаных панцирей, кажется, схваченный арканом, а рядом, взятый на копья, сын его отчаянно махал слабеющей рукой, пытаясь дотянуться до лохматых шапок. Маленький строй москвитян разорвался. Небольшую часть его враги прижали копьями к монастырской ограде, другая часть, где перемешались пешие и конные, прорывалась к москворецкому подолу. С десяток ополченцев, отбиваясь, взбирались по лестнице на стену. Враги шли за ними по пятам.
— Всем в башню! Надо помочь людям уйти за реку. — Олекса, схватив за руку Анюту, первым побежал по стене. Зубцы и высокие заборола мешали видеть, что творилось за Неглинкой. Есть ли там теперь вражеские отряды? Станут ли они перехватывать уплывающих? Кремль пылал уже во многих местах, на стену наносило дым, возле Никольской и угловой Неглинской башен еще взблескивали мечи и секиры. Горящий город, полный добра, теперь, как магнит, притягивает Орду, и можно рассчитывать, что враги не будут настойчивы в преследовании уходящих. Москворецкая стена виделась хорошо. Тайницкая по-прежнему сражалась. Сражалась и горстка гончаров, защищая женщин и детей, притиснутых к Свибловой башне. Они рядом, по другую сторону этой стрельны, но как помочь им? Пробить кулаком каменную стену не в силах даже Каримка. Внизу неизвестные ополченцы, прикрывая толпу, непрерывно стреляли в ордынских всадников, показавшихся в переулках подола.
Дверь в башню отворена, стражи нет — то ли сбежала, то ли ушла сражаться вниз. Олекса нырнул в узкий каменный зев и, едва различая ступени в сумерках, побежал вниз. Ему казалось, он слышит крики и плач за противоположной стеной. Сверху видел, что у входа в башню накопилась изрядная толпа, и теперь попал в ее разноголосицу. Нижняя часть стрельны была просторной, здесь оказалось довольно светло — солнце светило как раз в наружные бойницы. Стиснутая на входе толпа, попадая в башню, рассыпалась, одни женщины сразу бежали к железной дверце, за которой синела речная вода, другие метались, громко зовя потерявшихся детей. Толпа их выносила, и тогда они спешили в то же светлое окно на волю, где неизвестно что их ожидало. Не сбрасывая с руки щита, Олекса подхватил спускающуюся Анюту с ребенком, стал помогать освобождаться ей от брони. Анюта не противилась, только молча плакала. Со звоном покатился на пол ненужный шлем, звякнула о камень дорогая кольчуга. До лестнице с громким топотом скатывались кожевники.
— Мужики, прорывайтесь наружу! Прикроем людей, уйдем последними!
Анюта взяла девочку, припала к мужу. Он поцеловал ее и отстранил:
— За реку! Я догоню, найду!
Ополченцы успели пробуравить толпу, он опоздал за ними. Поднял щит, чтобы никого не поранить, и остановился. Не было у него мужества врезаться окованным плечом в стиснутый на входе человеческий поток, давить, разбрасывать кричащих детей и женщин. Но из-за спины вывернулся Каримка.
— Бачка-Ляксандра! Сполнил — нет хода вверху, творил двери.
— Спасибо тебе, старшина.
Как шар, Каримка вкрутился в толпу, и вслед за ним Олекса вырвался из стрельны. Уже немного людей грудилось у входа. Десятка четыре ополченцев и два десятка прорвавшихся конников, уперев в землю наклоненные копья, загородили самый угол крепости и продолжали стрелять в рассеянных степняков. Из переулков выбегали обезумевшие люди, и почти каждого тут же настигали и рубили кривыми мечами, не разбирая, кто оказался перед мордой лохматого коня — старуха, молодайка или ребенок. В руках ордынских всадников не было арканов, казалось, их не интересуют пленники — только мечи сверкали, неся беспощадную смерть. Пожары рождали ветер, небо над Кремлем застилалось растрепанной черной тучей копоти и сажи, гудение огня сливалось с криками убийц и их жертв. Уже тысячи захватчиков кинулись в терема, избы, амбары, клети — вытаскивать из огня добычу, ради которой прошли они сотни верст, лили свою и чужую кровь — только поэтому шестьдесят русских воинов имели возможность стоять в углу крепости, прикрывая беззащитных людей. У многих ополченцев имелись дальнобойные арбалеты со стальными луками. И враги вообще перестали наскакивать на маленький отряд, лишь издали слали черные стрелы. Ни ханских нукеров, ни больших наянов поблизости не было, так зачем умирать, когда настало время пиршества? Подскакал седобородый Клевец в забрызганном кровью панцире. Олекса был благодарен ему за то, что уцелел сам и вывел из последней мясорубки нескольких воинов.
— Боярин, пора уходить — нукеры!
Олекса уже и сам приметил движение какого-то организованного отряда вдоль москворецкой стены. Каримка, ругаясь, грозил кулаком. Открытое лицо его было в кровь исцарапано ногтями — потрудились те, кого он сегодня швырял вниз с неглинских укреплений.
Вопль ужаса заставил русских воинов разом оборотиться. Тайницкая башня еще защищалась, а по стене юркими серыми пауками бежали степняки, сбившие последний ополченческий заслон между башнями. Целой вереницей спешили они к добыче в угловом конце москворецкой стены, и женщины подняли отчаянный крик. Вдруг что-то красное сорвалось, скользнуло по стене, донесся глухой стук, и видел Олекса, как покатилось по откосу раската женское тело в красном сарафане, а рядом катилось мертвое тельце ребенка. Потом сорвалось синее в цветных разводах, стремительно понеслось к земле, и все повторилось в ужасающей простоте. Москвитянки, видя бегущих к ним насильников, хватали детей и бросались вниз…
Олекса закрылся рукой и заплакал. Он никуда не ушел бы отсюда и был бы убит или пленен, но второй раз в этот день могучая рука кожевника, которой не мог бы противиться ни один человек на свете, увлекла его в башню. Он не заметил, как очутился на крутом невысоком берегу, из которого вырастали белокаменные стены и башня. Здесь Неглинка впадала в Москву, за устьем ее, над пойменным лугом, метались и плакали потревоженные чибисы, их крики ворвались в душу и пробудили Олексу. Мир был велик, мир жил, и ему надо жить.
Из-под берега с ребенком на руках метнулась Анюта.
— Олексаша!
Да, надо жить.
— Ты почему здесь? Али плавать не умеешь?
— Умею, да куда ж я, тебя не дождавшись?
— Шайтан-девка! — Каримка подскочил к Анюте, выхватил у нее девочку. Потом швырнул в воду секиру, сбросил панцирь и, оставшись в кожаной броне, стал медленно входить в реку. Каждый миг со стен мог начаться обстрел, Олекса поспешно разоблачился, забрасывая подальше от берега оружие и доспехи, чтобы не достались врагу. Ремень саадака закинул на плечо, поднял щит. Не выдержав, прикрикнул на Анюту:
— Да ступай ты в воду, смола! Убьют же нас обоих!
Стало слышно, как в дверь башни колотят чем-то тяжелым. Опасаясь стрелы в спину, Олекса уходил на глубину пятясь, прикрывая щитом себя и Анюту. На стене грубо горланила Орда. Едва отплыли, позади взмыл яростный вой. Через полминуты стрелы со свистом секли воду, щелкали по щиту. Светлые и темные головы плывущих осыпали реку далеко вниз по течению, и ордынцы, сбросив заборола, с воем и гоготом состязались в стрельбе по живым безопасным мишеням. Сколько больших и маленьких утопленников всплывет весной из омутов этой печальной реки, будет унесено льдами в Оку и далекую Волгу?
