Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Он остановился на миг, чтоб отдышаться, пока юнкера из-под обрыва не могут стрелять, но услышал сверху от Московской многоголосый вой, свист, рев — в точности как давеча на Думской. И Боженко понял: громят большевистский газетный киоск на Печерске, против “Арсенала”. Что же делают ребята-красногвардейцы? Скорее туда!

Боженко кинулся к Московской, но емy пришлось тут же повернуть назад: с Московской на Рыбальскую маршировал взвод юнкеров — этой дорогой юнкеров пятой школы водили сменять караул у арсенальской “задней линии”. А сзади, над кручей, уже появились головы преследователей: он оказался между двух огней! Вот когда Василию Назаровичу будет крышка.

— Хватайте его! Держите!

Боженко, не разбирая дороги, кинулся в сторону. Хотел перемахнуть через забор, но забор попался очень уж высокий. Пробежал в тесный переулочек и очутился у четырехэтажного дома в мавританском стиле. Перед домом стоял автомобиль. В автомобиле, скучая, сидел офицер. Сейчас он услышит крики юнкеров, увидит беглеца, выхватит револьвер, — и будь здоров!

Боженко прошмыгнул мимо автомобиля в подъезд дома.

Задыхаясь от быстрого бега, Боженко помчался по лестнице вверх. Когда он добежал до четвертого этажа, голоса уже слышались в подъезде. Еще минута, и они будут здесь. Но, черт побери, дальше, на чердак, хода нет: только двери в чью-то квартиру. Боженко нажал кнопку звонка и успел прочитать табличку: “Доктор Гервасий Аникеевич Драгомирецкий”. Вот те на! Черт! Только не сюда!.. Но куда же? Топот уже доносился со второго этажа.

Дверь отворилась. На пороге стоял собственной персоной сам доктор Драгомирецкий, Гервасий Аникеевич.

Очевидно, доктор хотел что-то спросить — во всяком случае, он поднял брови и открыл рот. Очевидно, и Боженко хотел что-то сказать. Но времени не было: он втолкнул доктора обратно и вскочил следом за ним в прихожую, захлопнув за собой дверь.

Дальше действовал доктор. Налицо явный несчастный случай: у пациента выпученные глаза, бледное лицо, прерывистое дыхание, к тому же крики и топот сапог этажом ниже — симптомы ясно выраженные. Человек бежит, за человеком гонятся, человеческая жизнь в опасности — анамнезом можно заняться погодя, а сейчас необходимо принять неотложные меры для спасения. Доктор отворил дверь направо, подтолкнул туда пациента — это была кухня — и сразу же плотно прикрыл за ним дверь. В этот самый момент отчаянно зазвонил звонок, в дверь забарабанили ногами и с площадки донеслись возбужденные голоса юнкеров.

Боженко еще не отдышался, его еще пошатывало от страшного напряжения, но он поспешил припасть ухом к двери.

Разговор в прихожей был таков:

— Папаша! У вас тут должен быть беглец. А ну пропустите!

Грохот, топот, ввалился добрый десяток пар ног.

— Да вы с ума сошли? Да как вы смеете!

Голос поручика:

— Прошу прощения. Кажется, доктор Др… Др…?

— Драгомирецкий. Ординатор Александровской больницы. Я буду жаловаться! Вы врываетесь, вы…

Вдруг все затихло, точно оборвалось. Боженко услышал, как два десятка сапог шаркнули, притопнули и щелкнули каблуками. И тут гаркнуло десять голосов:

— Здравия желаем, господин капитан!

Что за чертовщина?

— В чем дело? — послышался резкий, надменный и, побей сила божия, знакомый голос. — Докладывайте, поручик! Я штабс-капитан Боголепов-Южин, — господи, ну так и есть, старый знакомец! — старший офицер для особых поручений при командующем округом. Что случилось?

Ситуация была до того неожиданная, что смешливый Василий Назарович не мог не хихикнуть: пещера Лейхтвейса! Ник Картеp! Нат Пинкертон!

Ухмыляясь в бороду, Боженко слушал, как штабс-капитан отчитывал поручика в ротозействе, а поручик извинялся: “Виноват! Прошу прощения! Сгоряча ошиблись. Показалось, что бежал именно сюда…” После этого Боженко услышал приказ юнкерам — поискать по соседним квартирам. Слышал, как хлопнули двери и щелкнул английский замок. Слышал, как с малиновым звоном прошли через прихожую шпоры, скрипнула дверь в глубине, и все затихло.

Дверь в кухню отворилась.

Доктор Драгомирецкий пришел, очевидно, за анамнезом, но был он вне себя. Гнев исказил его лицо. Мало того, что он вынужден изо дня в день наблюдать со своего балкона дикарскую жизнь вокруг — с песнями, танцами, семейными сценами да еще хулиганскими экзекуциями среди бела дня, — они, эти простолюдины, разрешают себе еще звонить, стучать, врываться в его собственную квартиру, и к тому же — подумать только! — за ними гонятся и их еще надо прятать!

— Кто вы такой? — не заговорил, а зашипел доктор. — И что вам нужно?

— За мною гнались… — сказал Боженко, — такая, видите ли, неприятная история…

Доктор Драгомирецкий всматривался в человека, стоявшего перед ним, шарил глазами по лицу — точно хотел проникнуть сквозь бороду и даже глубже. В глазах доктора попеременно мелькали неуверенность, удивление, сомнение, испуг и радость — целая гамма узнавания, непризнания и признания. И вдруг лицо его сделалось растерянным, глуповатым, совсем детским.

— Не может этого быть! — пролепетал, задохнувшись, доктор Драгомирецкий… — Не может быть! Василёк! Это ты?..

Старший офицер для особо важных поручений при командующем округом, штабс-капитан Боголепов-Южин, отнюдь не был частым гостем в доме Драгомирецких. Собственно, он попал сюда впервые: поручик Александр Драгомирецкий — младший офицер, его помощник, — а штабс-капитан не считал уместным посещать подчиненных, усматривая в этом нарушение субординации.

Но сегодняшнее дело было уж очень важное — такие события в Петрограде! — и с Александром Драгомирецким нужно поговорить серьезно. Этого нельзя сделать в штабе, на народе: среди офицеров тоже есть и эсеры, и даже украинцы! Невозможно и в автомобиле: шофер и этот поручик Петров — личность, знаете, сомнительная, какой-то индифферентный ко всему, не то, что поручик Драгомирецкий. Драгомирецкий, конечно, кокаинист, повеса, но службист, патриот — Анна, Станислав, Георгий четвертой степени — и презирает всех этих хохлов и большевиков. Словом, штабс-капитан сам предложил заехать к Драгомирецкому на минутку. Поручика Петрова они оставили в автомобиле. Старый доктор, к сожалению, был дома, но они заперлись в комнате у Александра.

— Так вот, поручик, — сказал штабс-капитан, убедившись, что в соседней комнате никого нет. — На вас возлагается поручение особой важности, и вы должны выполнить его безотлагательно.

— Ну, ну! Kaтaй! — Александр Драгомирецкий развалился в кресле и закурил. — По рюмашке шустовского опрокинем? У меня, брат, есть.

Но Боголепов-Южин продолжал так же значительно:

— Должен предупредить вас, поручик, что от выполнения этого задания зависят судьбы государства российского.

Это было сказано так, что Александр оставил фиглярский тон и невольно выпрямился в кресле.

Боголепов-Южин добавил:

— Но учтите, задание это не от командующего округом, а… от меня лично, как от представителя корпорации патриотов, готовых на все.

Александр встал. Оба стояли друг перед другом, вытянувшись, словно перед штандартом. Звякнули шпоры.

— Взоры всей России обращены сейчас на нас с вами, поручик!

Александр проникся торжественностью момента.

— Выполню любой приказ! Даже — на смерть!

— Садись, Алексаша! — Боголепов-Южин сел. — Садись, садись! — Александр присел, но на самый краешек стула, готовый вскочить в любую минуту. — Сейчас я завезу тебя на станцию Киев-пассажирский. Тебе дадут паровоз, через час будешь в ставке командующего фронтом. — Драгомирецкий сделал движение, чтоб вскочить, но штабс-капитан придержал его за колено. — В штабе разыщешь первого адъютанта командующего — поручика герцога Лихтенбергского. Скажешь ему так: “Я по личному поручению тридцать три”.

Александр взглянул недоуменно. Он не понял.

— Что — тридцать три?

— Ну просто — тридцать три. — Боголепов-Южин улыбнулся. — Шифр, Алексашка, пароль. Герцог будет знать…

Александр вскочил:

— Слушаю, господин штабс-капитан!

Боголепов-Южин на миг задумался. Что еще можно сказать этому мальчишке-кокаинисту? Что “33” — тайная организация для восстановления династии Романовых — Николая, Михаила, Димитрия, хотя бы Кирилла, на худой конец? Что он, Боголепов-Южин, представитель этого ордена рыцарей реставрации в Киеве?.. Нет, с этим лучше не спешить. Пускай просто привезет указания — действовать немедленно или подождать? Знак должен подать генерал Корнилов, оплот организации, властитель миллиона солдатских душ… Александр Драгомирецкий все еще стоял “смирно”, и Боголепов-Южин сказал:

— Если герцог представит тебя его превосходительству, доложишь: в Киевском гарнизоне верных Временному правительству тысяч пятнадцать — двадцать: офицерский корпус, “ударники”, юнкера, донцы, кирасиры. Если же иметь в виду восстановление империи, то можем твердо рассчитывать только на офицерский корпус, отчасти — на донцов. Не более шести — семи тысяч штыков… Школы прапорщиков со счета придется сбросить.