Валерий Поволяев - Атаман
Не так давио — в конце марта иль даже в начале апреля — приезжал с пожилым тщедушным капитаном разбираться в деле урядника Сазонова.
Емцов деда тоже заметил, засмеялся обрадованно и рукой рубанул воздух.
В то же мгновение раздался выстрел. Пуля воткнулась в -дверь рядом с дедовой головой, отслоила большую щепку, та впилась Тимофею Гавриловичу в лоб. Старик охнул:
— Это что же такое делается?
Раздался второй выстрел. Пуля также всадилась в дверь, выломала у нее верхний угол.
— Это что же...
Третья пуля обожгла ему щеку. Дед, словно очнувшись, оценивающе глянул на надвигающуюся конную цепь, посреди которой скакал Емцов — поручик что-то кричал на скаку, был хорошо виден его черный рот с молодыми белыми зубами, — выругался и поспешно нырнул за дверь. С силой притянул ее к косяку.
— Анчихристы! — выругался он.
Дед неверяще мотнув головой — не может быть, чтобы то, что происходило, происходило наяву, — взялся обеими руками за дубовый засов, окованный двумя железными полосами, с грохотом вогнал его в паз. За закрытой дверью Тимофей Гаврилович почувствовал себя как за крепостной стеной...
— Давайте, хлопцы, теперь берите меня, — просипел он с трудом, тело у него неожиданно потяжелело, сделалось чужим, — берите, а я посмотрю, как это у вас получится.
Сенцы в доме были небольшие, темные, винтовка деда стояла сразу за второй дверью, прислоненная торцом ствола к угловому шву, снизу доверху проконопаченному длинноворсовым сухим мхом, патроны — две снаряженные обоймы — лежали тут же, на деревянной приступке, врезанной в угол.
Дед схватил винтовку, с резким клацаньем передернул затвор.
— Анчихристы! — еще раз выругался он. — Берите меня. Давайте, берите, а я посмотрю, что у вас из этого получится.
Стволом винтовки он ткнул в оконце, выбивая стекло. Рядом с окном мелькнула тень — с коня свесился казак, поймал на скаку в образовавшейся щели взгляд деда и ткнул в окно острием шашки. Дед в ответ выстрелил. Казак вскрикнул, вылетая из седла.
Прежде чем цепь пронеслась мимо, дед успел выстрелить еще раз — попал в казака, державшего в руках короткоствольный дырчатый «льюис», — засек, что в оконце, из которого он стрелял, полетела граната, она стукнулась о бревно и по косой отскочила на землю.
Раздался взрыв.
Дом тряхнуло, старик почувствовал, как у него под ногами поехал в сторону пол, по стене с частой барабанной дробью прошлись осколки.
Дед загнал в ствол новый заряд, вытянул в окно одну руку с зажатой в ней тяжелой винтовкой — и нажал на спусковой крючок. Слишком громоздка была винтовка для его руки — громоздка и тяжела, — дед попал не в казака, а в лошадь. Она взвизгнула надорванно, по-щенячьи слезно и на полном скаку села на круп, взбила столб пыли, скрылась в нем.
— Эх, в лошадь я попадать не хотел. — Дед с сожалением выбил из патронника пустую гильзу.
Попасть бы в молодого поручика — вот это было бы дело, но вряд ли дотянешься до него, этот всех своих людей по одному подставит под дедовы выстрелы, а сам так и не покажется, ускачет за гольцы. Пригнувшись, дед словно молодой прошмыгнул под одним окном, потом проскользнул под другим, стянул с приступки одну запасную обойму, потом другую, сунул себе в карманы.
Под дверью, снаружи, рванула граната, выломала доску. В доме едко запахло прокисшей капустой — горелая химия, которой была нашпигована граната, слишком противно воняла. Дед кинулся к той двери, что выводила в сенцы, с ходу выбил дубовую планку запора и вывалился из дома в затемненные сени. В пролом, образовавшийся на месте выбитой доски, увидел, что к дому крадется казак в кокетливо сдвинутой набок фуражке, с опущенным под подбородок ремешком и стягивает с пояса гранату...
Дед вскинул винтовку и, почти не целясь, через пролом выстрелил в казака. Тот, согнувшийся в зверушечьей крадущейся позе, сделал по инерции два шага и ткнулся головой в землю.
— Бомбист хренов! — выругался дед. — Больше портить воздух не будешь.
Передернул затвор, попятился к открытой двери, наполовину перекрывшей вход в дом, выругался — в обойме больше не оставалось патронов. Пролом накрыла чья-то тень, раздался выстрел, и тень исчезла.
Пуля всадилась деду в плечо. Он охнул, согнулся, притиснул руку к обожженному месту. Сквозь пальцы потекла кровь. Дед, продолжая сипеть, закусил боль зубами, попятился к двери, втиснулся в нее. Поднес к глазам красные мокрые пальцы, глянул на них неверяще, будто впервые в жизни видел свою кровь, лицо у него перекосилось от горестного недоумения.
В выбитом окне появилась знакомая тень, дед поспешно отскочил в сторону, уперся стволом винтовки в стену, приклад притиснул к здоровому плечу и, изогнувшись, пальцами отжал собачку обоймы — надо было вытащить старую, израсходованную обойму и вставить новую.
Это удалось не сразу — пальцы двигались словно чужие, соскальзывали с собачки, пружина была тугой, но дед все-таки изловчился, выдернул обойму из магазина. Загнать в коробку новую обойму было для него делом плевым.
Недаром говорят, что оружие придает человеку смелость, с заряженной винтовкой дед почувствовал себя увереннее. Увидел висевший на гвозде Кланин рушничок, сдернул с гвоздя, перетянул плечо, подумал невольно — хорошо, что ее нет дома, ни к чему ей все это видеть, рисковать и вообще попадать в бойню, хорошо и иное: глаза ему закроет все-таки родной человек... Очень хорошо, что Кланя с прапорщиками и казаками находится в забое. Пусть переждет стрельбу там.
Встав в простенке между окнами, старик выглянул в одно окно — чисто, протестующе мотнул головой: ему очень надо было увидеть человека-тень, чей неясный силуэт обернулся для него пулей. Дед перекатился по стенке к другому окну — так же пусто. Казаки словно сквозь землю провалились, но он знал, где сейчас находятся станичники — за сараем, в котором золотодобытчики работали с ртутью. Явно казаки спешились и теперь окружают дом.
Кто же заставил казаков совершить этот разбойный налет? Неужели атаман? Сам Григорий Михайлов? В это старик не верил. Тогда кто? Скорее всего, контрразведка атамана. Эта служба не ведает окорота. Что хочет, то и делает.
Боль, возникшая в пробитом плече, исчезла. Старик попробовал пошевелить пальцами левой руки — получилось, приподнял ее — также получилось. Значит, кость не задета. А то, что кровь уже пропитала Кланькин рушник, деда не страшило.
Может, этот поручик действует по собственной инициативе, без команды сверху? Вряд ли. Но и Григорий Михайлов тоже не мог дать такой команды. Тогда кто дал? Того, что это мог быть какой-нибудь еще, третий, пятый, пятнадцатый замухрышистый офицеришко из штаба, дед допустить не мог.
Он снова выглянул в окно. Невдалеке валялся пулемет — как вылетел из рук подбитого казака, так и лежал в пыли. Вот лакомая цель. Дотянуться бы до него, и тогда не надо прятаться — с пулеметом можно выстоять против кого угодно. Дед вцепился зубами в край рушника, затянул узел потуже — может, кровь перестанет идти?
Надо полагать, пулемет привлек внимание не только деда, но и налетчиков. Оружие завидное, в городе на десять килограммов мяса запросто можно обменять. Дед вжался спиною в простенок, целиком обращаясь в слух, но ничего путного не услыхал, засек лишь, как за сараем звякнула металлическими удилами лошадь да что-то прокричал поручику Емцову перепуганный казак. Тимофей Гаврилович разобрал лишь начало фразы: «Ваше благородие», дальше слова слиплись в одни ком — ничего не разобрать.
Старик ждал. Не может быть, чтобы к пулемету никто не попытался подползти. Прошло несколько минут. Было тихо.
В обожженное пулей плечо снова подкралась боль, впилась в живое тело. Уязвим человек, боль может согнуть его в бараний рог. Дед почему-то вспомнил, что, говорят, животные, например, боли не ощущают, хотя и пугаются громкого хлопка, топота, шума, рева, крика, свиста, пугаются ножа, ружья, человека, его тени, но пугаются не потому, что за этим последует боль, ожог, еще что-то — просто так положено, пугаются по привычке, по природе своей, а природа — матушка хитрая, именно она закладывает в крови такую подлую штуку, как испуг... Вообще-то говорят, что кур доят, а коровы яйца несут — все говорят... Дед облизал сухие жесткие губы. Существу, не ощущающему боли, можно только позавидовать; он покосился на перетянутое рушником плечо, потом глянул в прорезь окошка — как там «льюнс»?
Пулемет лежал на том же месте, несуразный, похожий на круглое полено с прибитым к нему рогачом-ухватом, которым из печи вытягивают чугуны, тарелкой диска пулемет зарылся в землю.
Страха не было. Более того, дед почувствовал, что в нем рождается некий охотничий азарт. Он ждал. Деду было понятно, что эти люди не уйдут, пока не убьют его. Убить его они, конечно, убьют, но только один он к «верхним» людям не отправится, кое-кого обязательно прихватит с собой.
