Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского
— Да, тут уже просматривается некая стройная система взаимоотношений, — выслушав Ежова, произнес многозначительно Сталин. — Это уже не случайность, а закономерность.
…Это был предыдущий доклад, а что скажет вождь теперь, когда он, Николай Иванович Ежов, положит перед ним вот эту, заветную папочку?!
28
Расписавшись в том, что ознакомился с приказом, Тухачевский мучительно раздумывал над тем, что на самом деле означает это внезапное понижение в должности. То, что повышались в должности именно те военачальники, которые обвинили его, Тухачевского, в провале наступления на Варшаву, — а именно Егоров, автор книги «Львов — Варшава», и Шапошников, автор книги «На Висле», — было абсолютно понятно. Понятно даже слепому и глухонемому: свои новые посты Егоров и Шапошников «заработали» в поте лица, стараясь угодить Сталину и выслужиться перед ним.
Прежде чем принять Тухачевского, Сталин заставил его ждать в приемной битых два часа. Помощник вождя Поскребышев, озабоченный и торжественный, будто на нем замыкалась ответственность не только за то, что происходит здесь, в приемной вождя, но и во всем огромном государстве, уже не раз входил в кабинет Сталина и выходил из него, но приглашения Тухачевскому не последовало. Поскребышев, выходя от Сталина, устремлял свой сосредоточенный, полный таинственности взгляд куда-то мимо маршала, и Тухачевский сник еще более. Это была плохая примета: когда слуги повелителя открыто и откровенно выказывают пренебрежение к той или иной личности — считай, что песенка этой личности спета.
Наконец, помощник, опять-таки глядя мимо маршала, небрежным жестом короткой руки указал на дверь:
— Товарищ Сталин ждет.
Тухачевский встал, чувствуя, как его ноги, всегда по-спортивному сильные и упругие, становятся ватными и непослушными. И все-таки, непомерным усилием преодолев слабость, переступил порог кабинета.
Войдя в святая святых вождя, он был несказанно удивлен тем, что там никого, ровным счетом никого не было. Пустовало кресло за письменным столом, пустовал стул за длинным столом, на который обычно любил присаживаться Сталин во время своих бесед с посетителями. Тухачевский в растерянности уже было подумал, что Поскребышев разыграл с ним грубую, унизительную шутку, и в этот самый момент вдруг увидел явившегося словно из ничего Сталина. Вождь возник, приобретя в глазах Тухачевского очертания какого-то таинственного, грозного существа, готового карать и предавать анафеме всякого, кто окажется перед его глазами.
На самом же деле Сталин являл собой умиротворенного и даже доброго отца семейства, который призвал своего сына, чтобы по-отцовски высказать ему доброжелательные назидания.
Впрочем, даже излучая доброту, вождь, как и Поскребышев, смотрел мимо маршала и как-то отстраненно бросил дежурное:
— Садитесь.
И, лишь удостоверившись, что Тухачевский сел, примостился за длинным столом и молча завозился с трубкой. Казалось, эта возня с трубкой и была сейчас его самым главным занятием, а Тухачевского он пригласил лишь понаблюдать за этим священнодействием.
Наконец, все еще не поднимая головы, Сталин произнес, будто разговаривая с самим собой:
— Имеется ряд документов, и это известно всей партии, что товарища Сталина Центральный Комитет перебрасывал с фронта на фронт в продолжение трех лет — на юг и восток, на север и запад, — когда на фронтах создавалась чрезвычайная обстановка, грозившая нам поражением.
Совершенно озадаченный этой тирадой, Тухачевский молчал, не зная, как ему реагировать на слова вождя.
— А товарищ Тухачевский, видимо, полагает, что освобождение его от должности заместителя наркома обороны и переброска, по воле партии, на восток представляет собой резкое понижение в должности. — В словах Сталина не слышалось вопроса, скорее, то, что он говорил, произносилось в утвердительном тоне — не как вопрос его, Сталина, а как уже готовый ответ Тухачевского. — Товарищ Тухачевский, вероятно, расценивает это перемещение не как оказанное ему партией доверие, а как личную трагедию.
Тухачевский мучительно искал ту формулу ответа, выслушав которую вождь не взорвался бы, а воспринял ее как вполне отвечающую сложившимся реалиям.
— Товарищ Сталин, — негромко, стараясь унять дрожь в голосе, наконец произнес Тухачевский, — если бы сейчас была война, я воспринял бы свое перемещение как доверие партии. Но мы живем в условиях мира, и, насколько мне известно, Приволжский военный округ не театр военных действий, а сугубо тыловой и, следовательно, второстепенный, если не третьестепенный. Когда меня в свое время переместили с должности начальника штаба РККА на Ленинградский военный округ — мне это было понятно, я даже испытывал чувство гордости, ибо Ленинградский округ — это форпост обороны на северо-западе страны.
Сталин, терпеливо выслушав маршала, заговорил отеческим тоном:
— Вот в этом вашем ответе и кроется непростительная ошибка, которая более подходила бы поручику, по-нашему лейтенанту, а не маршалу. Маршал Советского Союза — это не просто сугубо военный деятель, это в значительной степени политический деятель. Я ожидал от вас ответа, который соответствовал бы вам как политическому деятелю. — Сталин выдержал длительную паузу. — В самом деле, как можно, будучи не только военным, но и политическим деятелем, объявлять Приволжский военный округ второстепенным и даже третьестепенным? Вы говорите, что мы живем в условиях мира. Но означает ли это, что завтра мы не будем ввергнуты в войну, которую нам навяжут империалисты? Вы же сами, товарищ Тухачевский, неоднократно отмечали в своих выступлениях с разного рода трибун, в том числе и с самых высоких, что Советскому Союзу грозит опасность военного нашествия со стороны империалистических государств, и прежде всего — со стороны фашистской Германии. Так можем ли мы в условиях реальной военной опасности позволить себе роскошь объявлять такие военные округа, как Приволжский, второстепенными и даже третьестепенными? Не вернее было бы предположить, что на определенном этапе, а этот этап уже не за горами, роль такого военного округа, как Приволжский, неизмеримо возрастает и что возрастание его роли вытекает из сложившегося международного положения Советского государства? Пора понять, что деление военных округов по степеням их значимости — это соображения недальновидных людей, живущих лишь сегодняшним днем и не желающих заглянуть в завтрашний день.
Слова Сталина проносились как бы мимо слуха маршала, он подавленно молчал. То, что говорил сейчас Сталин, было схоже с лекцией профессора, обращенной к студентам, еще не познавшим на себе истинных ценностей жизненного опыта. И по тому, как монотонно вождь излагал постулаты своей лекции, Тухачевскому стало понятно, что Сталин думает сейчас совсем другое, а именно — что и в самом деле Приволжский военный округ по своей стратегической значимости невозможно поставить на одну доску, скажем, с Киевским или Белорусским, и даже непосвященный в военные дела человек скажет, что назначение на Приволжский военный округ маршала — это не просто понижение, но понижение крайне унизительное и трудно объяснимое.
— Назначая вас, товарищ Тухачевский, на ответственный пост командующего Приволжским военным округом, мы вправе считать, что в своей работе вы не будете стремиться перекладывать свои ошибки на плечи других, как это иногда было свойственно вам в прошлом. — Сталин сказал это так, как говорят нашалившему ученику. Маршалу даже почудилось, что он хитровато погрозил ему пальцем.
Тухачевскому вдруг вспомнилось, как адъютант Ворошилова Хмельницкий как-то во время застолья, видимо побуждаемый винными парами, доверительно сообщил ему, что был одним из авторов статьи наркома обороны «Сталин и Красная Армия», опубликованной в «Правде» к пятидесятилетию вождя. В первоначальном варианте статьи было написано, что в период гражданской войны «имелись успехи и недочеты, у И. В. Сталина ошибок было меньше, чем у других». Хмельницкий, взяв с Тухачевского слово не рассказывать никому и сохранять в строжайшей тайне, добавил, что эта фраза была зачеркнута красным карандашом и рукою Сталина было начертано: «Клим! Ошибок не было, надо выбросить этот абзац. Ст.».
— Семь лет назад, — продолжал Сталин, — вышел в свет третий том «Гражданской войны», в редколлегии этого издания были, как известно, и вы. Надеюсь, товарищ Тухачевский не забыл, что эта редколлегия, несмотря на возражения Ворошилова и Егорова, отстояла свои оценки советско-польской войны и с настойчивостью, достойной лучшего применения, выпятила так называемые ошибки командования Юго-Западного фронта, а следовательно, ошибки товарища Егорова и товарища Сталина. При этом товарищ Тухачевский и его сподвижники по редакционной коллегии напрочь «позабыли» о собственных ошибках стратегического порядка.
