Михаил Попов - Тьма египетская
— Недаром у египтян символом бессмысленной жестокости является именно богиня-женщина, львица Сохмет. Но это ладно. Вернёмся к главной жиле разговора. Не всегда, я думаю, смена власти происходила путём войны. Волны жизни теплы, мягки и замедленны. В них возможны и безболезненные, безвоинственные перемены порядка. Часто женщины сами отдавали первенство мужчинам, чувствуя свою выгоду. Женоправные племена всегда нищенствовали, ибо приниженный мужчина вялый и плохой работник. Он может достичь чего-то, только уважая себя. Жизнь народа, ведомого энергичным правящим мужчиной, многократно обогащалась и изменялась к лучшему, ибо работали у вождя-мужа не только руки, но и голова. Мир перевернулся и устроился по-новому, но корни вражды остались. Есть ещё племена диких женщин, и о них часто доносят. Где-то они скачут на лошадях и воюют на окраинах обитаемого мира. Но это мелочь в сравнении с той войной, что вползла под крышу каждой хижины. Признав для виду своё поражение, женщина непрерывно ведёт свою тихую, мелочную, непрерывную битву с мужчиной, чередуя ласки и капризы, обращая слабость свою в вид власти. Сила её в том, что она не устаёт. Самый сильный любовник не в силах утомить самую мелкую любовницу. Мужчина умнее и сильнее, но помимо этой тихой битвы он занят ещё массой дел, он иногда забывает, что эта война идёт, он верит, что мир искренен, женщина же не прерывается ни на мгновение. Повергая женщину на ложе, мужчина служит женщине, избивая её, он уступает ей, даже убивая её, он лишь признает своё окончательное поражение.
Апоп сел на табурет, массируя глаза.
Мериптах сел напротив, поглаживая живот, обливаемый изнутри непонятным холодом.
— С того момента, как мужчина взвалил на себя все заботы мира, прошли тысячи лет. Всё выглядит так, будто он беззаботно и самодовольно пользуется своим положением, объедая лучшие плоды с древа жизни. Но почему же тогда он не спокоен? Почему он борется с тем самым порядком, что сам установил? Сотнями разных способов пытается устроить жизнь, улучшить её. И, главное, почему все изменения, иногда хитроумные, иногда кровавые, не приносят никакого успеха? Количество зла и грязи в мире не уменьшается?! Следы этих усилий — в книгах, что ты можешь видеть тут. Посмотри, сколько их, этих книг, посмотри. Запечатлённая мудрость двадцати веков и сорока царств. Знаешь, что самое удивительное? Везде и всегда происходит одно и то же. Царства рассыпаются на мелкие части и потом снова слипаются в громадные страны. Власть то присваивает себе какой-нибудь великий воитель, то перетягивают к себе хитроумные жрецы. Династии втаптывает в пыль какой-нибудь хитрый самозванец или бунтовщик, но лишь затем, чтобы основать свою династию. На месте простоты нравов, трудолюбия, храбрости и предприимчивости воцаряются роскошь, богатство, беспечность, распутство, как в царстве Миноса. Но потом Кносский дворец рушится под тяжестью порока, и снова одичавшие овцы щиплют траву на развалинах когда-то величественного дворца. Словом, всё остаётся по-прежнему. Когда ты смотришь на нынешнюю жизнь, она кажется тебе такой прочной, неизменной, всё повторяется год за годом. Нил разливается и усыхает. Люди рождаются, растут, женятся, плодятся, старятся и плывут на запад, чтобы обосноваться навечно. Почти невозможно представить себе, что жизнь могла быть другой. А ведь была. Даже в Египте, самой неподвижной стране мира, царили другие нравы. Когда-то не было и самого царства. Потом оно возникло. Юг победил Север. Верх победил Низ. Но потом всё перевернулось. Стал править Мемфис, теперь он угасает. Вырастают Фивы, чтобы обессилеть, ничего не добившись. Ибо пути царств, как я уже сказал, всегда одинаковы. Рождение, рост, величие, упадок, забвение. Меняются не только границы стран и размеры храмов, меняются и законы, то есть скелеты огромных этих животных под названием «царство». Медленно, но однако же меняются. Фараон всегда выше визиря, визирь выше писца, писец выше крестьянина, тот выше раба. Эта конструкция, кажется, создана навсегда. Но нет. Например, возникает солдат, разрастаясь в своём значении, становится важнейшей частью государственной пирамиды и, недовольно пошевелившись, обрушивает всё. Описаний солдатских бунтов на этих полках имеется в немалом количестве, хотя всякая власть старается забыть о временах, когда была попрана. Ты наверняка удивишься, если я скажу, что во времена первых династий не было торговцев и никакой свободной торговли, без которой ныне невообразим мир. Собранный урожай, весь до зёрнышка, поступал в царские хранилища и оттуда выдавался тем, кто нуждался. И главным был хранитель закромов. Он мог уморить голодом человека, который ему не понравился, мог облагодетельствовать отца красавицы и получить её в жёны. Теперь крестьянин может торговать, а перекупщик скупать и перепродавать. Хранитель царских закромов по-прежнему важен, но жизнь обтекает его, и у неё новые любимцы. Визирь малого номарха кланяется богатому сидонскому купцу, ибо кто доставит ему ливанские кедры для постройки или сабейские благовония?
В межречье сотни лет правили в городах цари-жрецы, носившие титул лугаль или энси. Установления их власти были прочными, но простому люду, как можно догадаться, приходилось тяжело, ибо именно и только из него высасывались средства на новые храмы и дворцы. Но вот однажды в городе Лагаше один из богатых людей решил изменить порядок вещей. Он сместил жестокого энси и объявил, что теперь будет другая жизнь. Провозгласил якобы от имени бога Нингирсу: «Пусть сильный не обижает вдов и сирот». Он отменил поборы со жрецов низкого ранга, увеличил миску храмовых работников, отделил хозяйство храма от царского хозяйства. Он пошёл дальше — снизил плату за совершение религиозных обрядов, снизил налоги с ремесленников и уменьшил повинность на строительстве каналов. Оградил граждан от гнёта ростовщиков. Ликвидировал ещё существовавшее в городе многомужество. Он правил шесть лет. Но началась война. Уруинимгина, так звали реформатора, проиграл её. Победитель, царь города Уммы — Лугальзагеси, отменил всё новые установления. Это было больше тысячи лет тому назад. Ныне Лагаш — маленький, глухой посёлок, где живут люди, ничего и не слыхавшие о своих столь мужественных и решительных предках, об их возвышенных призывах и разумных законах. Они пали ниже тех крестьян, что платили когда-то свергнутому энси.
Вот на этих полках лежат таблицы со сводом законов вавилонского царя Хаммурапи. Они действуют в некоторых частях межречья и поныне. Видишь, сколько таблиц. Множество, и ещё одно множество, и ещё два множества сверх этого! Очень детальная, разработанная система, предусматривающая все случаи жизни, любые споры, самые заковыристые случаи. Особенно в том, что касается имущества. Послушай.
Апоп взял с полки табличку и начал читать, с ходу переводя с аккадского:
— «Если отец иеродулы выделил ей часть и составил об этом документ, не упомянув в последнем, что она может завещать её кому угодно, то в случае смерти отца её поле и сад получают братья и обязываются удовлетворять её, сообразно размеру её части, зерном, елеем и молоком. Если же они не дают ей этого, сообразно её части, и не удовлетворяют её, то её поле и сад должны быть переданы хозяину, которого она укажет, и тот должен содержать её. Полем, садом и всем, что она получила от отца, она должна пользоваться пожизненно, но не продавать и не уступать никому. Её же детская доля в наследстве принадлежит братьям». И это всего лишь иеродула, дочь наложницы, каково же расписаны права наследства жены и сыновей! Таких кодексов множество. Все они, составленные царственными мужчинами, думавшими, что раз и навсегда вносят в мир порядок, — вся стена слева от меня. Свод законов Шульги более древний — на соседней полке. Лет на четыреста старше вавилонского. В том, что касается имущества и наследства, всех этих хитростей, с которых кормятся жадные судейские крысы, он слабее, приблизителен, много упущений и двусмысленностей. Но в других отношениях он весьма превосходит кодекс Хаммурапи, в котором превыше всего в части гражданских выяснений стоит принцип «око за око, зуб за зуб». Если у тебя выбили глаз, ты имеешь право выбить глаз у обидчика. Примерно так же судят и в Черной Земле, если спорящие равны положением. Мне этот закон не нравится, хотя он намного лучше беззакония. Ведь как поступает дикарь, у которого выбили глаз? Он идёт и убивает того, кто ранил его! Хаммурапи, несомненно, возвысился над дикарём, но, странным образом, оказался ниже упоминавшегося царя Шульги. Тот считал, что за глаз и за зуб, и за любое другое членовредительство можно заплатить деньгами. Ведь выбивая глаз у врага, ты увеличиваешь количество пролитой крови в мире, и боли, и жестокости тоже становится больше. Двадцать поколений понадобилось вавилонскому закону, чтобы скатиться с вершин такого понимания в болото мелочных разбирательств по поводу захудалого сада и засоленного клочка землицы.
