Михаил Попов - Тьма египетская

В большой беседке у высокой виноградной шпалеры царь и мальчик нашли собрание «повелителей числа»: шестеро стариков в преимущественно красных одеяниях, некоторые весьма запущенного вида — нечёсаные космы, горящие даже при свете дня глаза, другие, наоборот, выглядящие весьма благообразно и даже осанисто. Один из них, с накладной бородой и надменным холодным взглядом, именовавшийся, как и все здесь, странно — Сум, начал урок. Задачей его было ввести царского гостя в круг самых высоких представлений о науке счета. Начал он издалека, с тех тёмных времён, когда дикий ещё человек попытался каким-то образом уяснить для себя, каким количеством вещей он обладает.

   — Во времена, предлежащие царству Мина, и даже предлежащие времени двух царств, когда ещё не было даже номов, но были уже жрецы, они знали две цифры: «пун», что значит один, и «оз», что значит два. Когда им нужно было сказать: три, они говорили «пун-оз», когда нужно было сказать: четыре, они говорили «оз-оз». Шесть — это «оз-оз-оз». Про число, превосходящее шесть, они говорили «много». Народные поговорки, пришедшие из той седой поры, подтверждают, что было именно так. Ведь и сейчас египтяне говорят: «Чтобы один раз купить, взвешивают семь раз», «Если кормщиков семеро — лодка без дна». Здесь именно слово «семь» обозначает смысл — «много». Не девять, не двенадцать, это я считаю доказанным.

Сказав это, Сум покосился на остальных арифметиков. Двое из них нахмурились, может быть, считая, такой поворот аргументации слишком поспешным. Сум не обратил на это внимания и подошёл к большой, хорошо навощённой доске, стоявшей на подставке посреди беседки.

   — Позднее единицею счета стала простая человеческая рука с её пятью пальцами. Две пятерни — десять. Чтобы обозначить какое-нибудь число, человек говорил «пун-оз» и показывал открытую пятерню, это означало пятнадцать. Две пятерни — тридцать. Такой устный счёт многие и многие годы господствовал и в царствах межречья и Черной Земли. Многие дикие народы, лишённые благодеяний письменности, пользуются им до сих пор. Прирост мудрости, накопление опыта, которые непрерывно идут в мире, привели к появлению начертанных цифр. Теперь я хочу спросить тебя, Мериптах: учился ли ты счету в «Школе жизни», и если учился, не покажешь ли, каких пределов достиг, дабы я не тратил попусту время, объясняя уже известное тебе?

Мериптах подошёл к доске и взял в руки остро очиненную тростинку.

   — И счёт, и письмо, и корабли, и эммер, и вино, и дома, и дыхание жизни — это дар богов, — сказал он тихо, но не с последней степенью уверенности.

Сум медленно наклонил голову:

   — Пусть так. Напиши какое-нибудь число.

Мстительно сопя, Мериптах вонзил стило в лоснящийся воск. Очень скоро доска была испещрена полностью и отставлена. Чьи-то ловкие руки тут же заменили её на новую. Среди жрецов счета произошло шевеление. На второй доске Мериптах вычитал, складывал, на третьей умножал и делил.

   — Всё, — сказал он с лёгким звоном торжества в голосе. — Я могу сосчитать любое количество чего угодно. Я достиг предела!

Он увидел улыбающееся лицо Апопа. В этой улыбке были смешаны гордость за него и ласковая ирония в его адрес.

   — Не спеши с такими выводами. Числовое знание и шире и глубже, чем ты себе представляешь.

Царь кивнул худому, косматому жрецу с искривлённым неприятным носом. Тот выступил вперёд. Сум с достоинством освободил ему место. Полилась торопливая, чуть подсвеченная радостной лихорадкой речь.

   — Ты мыслишь только в одной системе счета, здешней, египетской, но есть не менее уважаемая и древняя система Ура, система, где в основе лежит число шестьдесят. Следовательно, в ней должно быть шестьдесят цифр, но при этом используется только два знака — прямой клин и клин лежачий. Первый для обозначения единицы, второй для обозначения десятки. Например, число двадцать три записывается так:

ttttt

Таким образом, все числа от одного до пятидесяти девяти жители межречья записывают по системе, сходной с нашей, десятипалой, а потом знаком единицы обозначают уже шестидесятки. Знака для нуля нет. Попробуй. Запиши число собравшихся в этой палатке и умножь на число колонн этой беседки.

Мериптах думал буквально несколько мгновений. Заездило по воску тростниковое острие. Косматая голова поощрительно кивала.

   — Хорошо, мальчик, можно считать, что и этой системой ты овладел, есть и другие, но не в них дело. Это вторая ступень точного знания, но не последняя. — Косматый посмотрел на царя, тот опустил веки.

Вощёные доски унесли, и на их месте появился гладкий деревянный стол с горстью плоских чёрных камешков.

   — Сейчас, мальчик, я покажу тебе одну операцию с числами и одновременно с камешками. Смотри внимательно и потом расскажешь, что понял.

Пальцы жреца взяли из кучи камешков один, положили рядом с ним два, далее три, потом четыре.

   — Что ты видишь?

   — Один камень и три кучки, всего десять камней.

   — Да, а теперь мы расположим их вот так:

О

ОО

ООО

ОООО

В вершине будет единица, во втором ряду — двойка, в третьем — тройка и основание — четвёрка. Что получилось?

Мериптах вздохнул и внезапно широко улыбнулся.

   — Треугольник.

   — Правильно! Простая последовательность чисел даёт треугольник. Числа — это величайшее открытие — имеют форму. Сумма последовательных нечётных чисел: один, три, пять — даёт «квадратное число», квадрат со стороною в три камня:

ООО

ООО

ООО

Сумма последовательных чётных: два, четыре, шесть — даёт «продолговатое число»:

ОООО

ОООО

ОООО

Что это означает?

   — Не знаю, — потрясённо покачал головой Мериптах.

Апоп встал и, подойдя ближе, положил руки на плечи мальчику. Глаза правителя лучились, улыбка была одухотворённой.

   — Не стыдно не знать, мой мальчик. Первейшие умы сотни лет не могли понять, что число может переходить в форму. Говоря кратко, всё в мире имеет в своей основе цифру. Все формы состоят из треугольников, квадратов, прямоугольников и шаров. Куб сын квадрата, понимаешь меня? Не только пирамида, или храм, или дворец есть сочетание какого-то количества оформленных чисел, всё другое тоже! И эта беседка, и даже это дерево, и ты сам. Разумом, чистым человеческим разумом можно проникнуть всё, нужно только достаточно внимательно всмотреться. Это открытие есть величайшая тайна Авариса, мы храним её и одновременно охраняем.

   — От кого?

   — Представь себе город, построенный из песка. Ты небось и сам возводил такие с друзьями на берегу Нила или у дворцового пруда. Он стоит и производит впечатление прочной постройки, но попробуй полить на него из бурдюка водоноса тонкой струйкой обыкновенной воды.

   — Вы охраняете мир от знания, которое способно его разрушить?

Апоп большим и указательным пальцем левой руки помассировал глазные яблоки, правой рукой сделал знак математикам, и они покинули беседу и скрылись за виноградной шпалерой.

   — Жрецы ваших храмов тешат себя такими мыслями. Приятно ощущать себя и возвышенным, и благонамеренным. Приятно стоять на горе знаний и ещё более приятно, глядя на серые толпы простого люда, копошащиеся вокруг этой горы, говорить себе, что только ради них несёшь бремя просвещённости. Оставляешь в одном своём сердце кипеть огонь, который мог бы обжечь их монотонно стучащие в такт тупой работе сердца. Хотя, что они там хранят, эти жрецы? Замеры подъёма нильской воды за две тысячи лет, приблизительные предсказания солнечных затмений, собрание дурных присловий и заговоров на случай желудочной колики. И это передаётся с благоговением от поколения к поколению служителей. Это знание никак миру повредить не может, даже будучи открыто полностью и каждому ремесленнику. Будучи открыто, оно повредит не народу, но жрецам, ибо они останутся голыми. Самые циничные и умные давно уже поняли, что обладают не знанием, а властью, и спокойно довольствуются таким положением. Только власть их замешена не на силе, а на тайне. Они ещё бездушнее, чем обычные гробокопатели, разорители погребений. Они умудряются питаться дарами могил, не вскрывая их, не рискуя быть наказанными и даже получая почести своей святости.

   — Таков мой дядя Аменемхет?

   — Твой дядя умнее и честнее большинства своих собратьев. Таких, как хитрый трус и предатель Птахотеп, например. Аменемхет никогда не выдал бы тебя мне. Он защищал бы тебя до последней возможности.

   — А если бы не смог защитить?

   — Он бы тебя убил. Я готов даже поверить в то, что он верит в своего Амона. Но при этом и использует, как умный, расчётливый раб использует своего беспечного хозяина. Амон, не ведая того, работает на него, плавая по небесам на своей ладье. Ты смотришь на меня такими широкими глазами, что я начинаю думать, будто сообщаю тебе небывалые, только что открытые истины, а между тем всё это банально, скучно. Всей этой нудной суете вокруг пилонов тысячи лет. То правит Птах, то Амон обнявшись с Ра и не боясь обжечься в этом объятии... И это не конец, далее явится ещё кто-нибудь и выгонит Амона с ладьи. А гимны будут бубниться, и кровь жертв будет течь, Нил за Нилом.